Русский город
Архитектурно-краеведческая библиотека
Я.С. Лурье
История России в летописании и восприятии Нового Времени
Копия с сайта Memorandum: memo.laborunion.lt
OCR сайта Memorandum: memo.laborunion.lt по Я.С. Лурье. История России в летописании и восприятии Нового Времени. // Россия Древняя и Россия Новая : (избранное), Санкт-Петербург : Д. Буланин, 1997, стр. 13 - 171
Огромное спасибо Deli2 (Юрюсу Бруклису) за любезно предоставленную возможность выложить данный текст на сайте "Русский город".
Деление на страницы сохранено. Номера страниц проставлены внизу страницы. (Как и в книге.) В книге примечания располагаются на каждой странице. В данном файле примечания вынесены в конец главы.
^ ВВЕДЕНИЕ
Задача пересмотра истории Древней Руси на основе нового и углубленного исследования летописания встала перед русской исторической наукой довольно давно - уже в первые десятилетия XX в. В монографии «Образование Великорусского государства» (1918) и в речи перед защитой этой работы в качестве докторской диссертации А. Е. Пресняков заявил о необходимости «восстановить, по возможности, права источника и факта» в исторической науке. Он писал, что ранняя история Руси «стала в нашей историографии жертвой теоретического подхода к матерьялу, который обратил данные первоисточников в ряд иллюстраций готовой, не из них выведенной схемы». В результате, как указывал исследователь, летописные своды «при безразличном пользовании разными их типами и редакциями, без учета создавших эти типы и редакции тенденций книжнических точек зрения, не дают всего, что могут дать, и, что существеннее, позволяют предпочесть позднюю и нарочитую переделку текста подлинному, Первоначальному историческому свидетельству; так часто и бывало, потому что Никоновская летопись и зависимый от нее текст Татищевской „Истории" лучше иллюстрировали принятую схему». 1) Под принятой схемой Пресняков имел в виду «главные направления нашей историографии» XIX в (от С. М. Соловьева до В. О. Ключевского), для которого «данные первоисточников стали, собственно, не основой построения, а запасом иллюстраций к положениям защищаемой историко-социологической доктрины». 2)
«Научный реализм», провозглашенный А. Е. Пресняковым, в значительной степени был связан с традициями петербургской исторической школы В. Г. Васильевского и С. Ф. Платонова,
-13-
представители которой придавали особое значение источниковедению в противовес московской школе, представленной «строителями научных систем» (С. М. Соловьев, В. О. Ключевский). В еще большей степени на взглядах А. Е. Преснякова отразились труды А. А. Шахматова, давшие возможность построить генеалогию русского летописания на основе сравнительно-текстологического исследования всей совокупности летописей, включая целый ряд вновь открытых ученым. На труды А. А. Шахматова опирался не только А. Е. Пресняков, но и ряд других ученых, вошедших в науку в предреволюционные и первые послереволюционные годы, - М. Д. Приселков, З. Ц. Лавров, А. Н. Насонов.
Однако стремление восстановить «права источника и факта» при изучении истории Древней Руси натолкнулись на препятствия, лежавшие вне науки. С конца 1920-х гг. власть начала планомерное преследование всех историков, которые не принадлежали к официальному направлению и считались чуждыми и враждебными марксистской идеологии. Жертвами «дела историков» 1929-1930 гг. оказались почти все видные представители исторической науки. А. Е. Пресняков умер в 1929 г. и избежал преследований, но С. Ф. Платонов, М. Д. Приселков и многие другие стали жертвами репрессий. Официальная историография, которую возглавлял М. З. Покровский, была еще более привержена к «теоретическому подходу к матерьялу», чем историография XIX в., и отнюдь не склонна была к «непосредственному отношению к источнику и факту». Еще в 1910 г. в предисловии к «Русской истории с древнейших времен» ее авторы - М. Н. Покровский и З. М. Никольский заявили, что намереваются «брать целиком у других, у исследователей первоисточников, их материал», обрабатывая его «с материалистической точки зрения». 3) В 1930 г. преподавание истории в школе и в большинстве высших учебных заведений было отменено; ученым предписывалось заниматься прежде всего историей социальных процессов и классовой борьбы, а не политической историей. Вся история была втиснута в рамки разработанной в 1930-х гг. «теории формаций»; источниковедению отводилась чисто служебная и второстепенная роль. Издание «Полного собрания русских летописей», продолжавшееся после революции вплоть до 1920-х гг., было прекращено, и глава организованного в 1931 г. Историко-археографического института С. Г. Томсинский 4) заявлял,
-14-
что институт «порвал с тематикой старой Археографической комиссии», и в частности с изданием летописей.
Положение несколько изменилось с середины 1930-х гг. Преподавание «гражданской истории» в школах и вузах было восстановлено. Хотя изложение истории теперь всецело было подчинено теории формаций (Древняя Русь рассматривалась как Русь феодальная), в рамках этой схемы допускались частные источниковедческие исследования. Ученые, занимавшиеся летописанием (М. Д. Приселков, А. Н. Насонов и др.), вновь получили возможность работать.
Но перед «восстановлением прав источника и факта» в исторической науке возникло новое препятствие. Уже в предвоенные и особенно в военные годы историю стали трактовать как своеобразный учебник патриотического воспитания; важнейшую роль при этом сыграло известное сталинское выступление 7 ноября 1941 г. о «великих предках», начиная с Александра Невского и Дмитрия Донского. 5) Были решительно осуждены любые исследования, подрывавшие каноническую трактовку истории отечества, содержавшие даже намеки на поддержку «норманизма» - указание на какую-либо роль норманнов в древнейшей истории Руси, и т. д. Историческая наука еще в большей степени, чем раньше, стала, употребляя выражение А. Е. Преснякова, «жертвой теоретического подхода к матерьялу, который обратил данные первоисточников в ряд иллюстраций готовой, не из них выведенной схемы».
Годы кризиса советской системы были ознаменованы новыми явлениями в исторической науке. Господствующая схема исторических формаций еще сохраняла монопольное положение, но конкретные исследования во многом подрывали эту схему.
Сегодня в нашей науке нет какой-либо единой схемы исторического процесса. Казалось бы, историк может работать не стесняемый никакими запретами. Но существует мода, трудно преодолимое общее мнение. Болотникова, Разина и Пугачева сменили в исторической публицистике другие герои - митрополит Иларион, Александр Невский, Сергий Радонежский.
Каковы же были изменения, произошедшие в исторической науке? «Источник и факт» в исследованиях постепенно обретали свои законные права. Работы 1960-1980-х гг. в значительной степени стали носить источниковедческий характер. Традиционное деление русских историков на петербургских «эрудитов» и московских «строителей систем» потеряло свое значение. Москвич С. Б. Веселовский, чьи наиболее яркие работы
-15-
были опубликованы посмертно, выступал в них скорее как источниковед, нежели как историк-теоретик. Именно он, опираясь на источники, опроверг весьма остроумное, но грешившее «теоретическим подходом к матерьялу» объяснение опричнины, данное таким корифеем петербургской исторической школы, каким был С. Ф. Платонов. Работы С. Б. Веселовского по истории опричнины были продолжены А. А. Зиминым и В. Б. Кобриным. А. А. Зимин создал серию монографий, охватывающую почти всю русскую историю с первой четверти XV в. по начало XVII в., однако ценность этой серии была не в единой концепции, а прежде всего в скрупулезном анализе источников. Лучшие работы последних лет также носят скорее источниковедческий, нежели теоретический характер.
Однако новые данные по истории летописания в далеко не достаточной степени сказались на исторических изысканиях. Работы таких исследователей, как М. Д. Приселков и А. Н. Насонов, во многом дополнили и видоизменили схемы летописной генеалогии, предложенные А. А. Шахматовым; найден ряд новых летописных текстов. Но в исследованиях по политической истории эти новые данные учтены в недостаточной мере. По-прежнему летописи используются независимо от их происхождения и времени составления лежащих в их основе сводов и привлекаются для иллюстрации общих построений историков.
В 1994 г. автор этой книги выпустил в свет монографию «Две истории Руси XV в.», в которой пытался пересмотреть традиционные взгляды на историю этого столетия, опираясь на наиболее ранние и наименее тенденциозные летописные памятники. В настоящей работе такому же пересмотру будут подвергнуты основные события политической истории предшествовавших веков - первые века истории Руси, начало монгольского ига и деятельность Александра Невского, церковно-политические отношения во время Куликовской битвы; данные летописей сопоставляются с построениями историков XX столетия. Речь будет идти именно о летописных известиях, а не о истории соответствующих периодов в целом: о сравнении первоначальных известий с более поздними и с восприятием их в историографии нового времени.
Здесь, очевидно, нужно сделать важную оговорку. Говоря о современном восприятии истории прошлого, историки и литературоведы часто противопоставляют ментальность людей древности и средневековья мышлению современных людей. Автор отнюдь не склонен к такому противопоставлению. Несомненно, что сведения о мире и воззрения людей давно прошедшего времени отличаются от тех, которые свойственны
-16-
нам. Люди средневековья не всегда различали предания и действительные факты. Они с доверием принимали легенды. Однако их основной понятийный аппарат, судя по всем источникам, принципиально не отличался от нашего. «Основные черты мыслительной деятельности человека и его способности чувствовать остаются неизменными в различные эпохи его исторического существования, не завися в то же время ни от расы, ни от географического положения, ни от степени культуры, - писал И. М. Сеченов. - Только при этом становится... для нас возможным понимать мысли, чувства и поступки наших предков в отдаленные эпохи». 6) Антропологи также приходят к выводу, что человек (homo sapiens) «всегда думал одинаково хорошо: улучшения заключаются не в предполагаемых процессах в человеческом уме, но в открытии новых областей, к которым прилагаются его не изменившиеся и не меняющиеся силы». Исследователь, который предполагал бы существование у людей прошлого «особого мышления», в сущности, закрыл бы для себя возможность понимания сочинений средневековых авторов: ведь сам такой исследователь живет в наше время.
Обращаясь к летописным памятникам, мы встречаемся в них не столько с примитивным мышлением и наивностью древних летописцев, сколько с их пристрастием к определенным политическим силам, с их явной тенденциозностью. Мнение А. А. Шахматова, что рукой летописца «управляли политические страсти и мирские интересы», 8) не было опровергнуто авторами, писавшими после него. Мнение это основывалось на анализе летописных сводов, на явных расхождениях между ними. Более поздние летописцы систематически переделывали рассказы своих предшественников. Пристрастие летописцев нарастало с течением времени: наиболее тенденциозными оказываются обычно летописи времени создания самодержавного Русского государства в конце XV и в XVI вв.
Сопоставляя известия различных летописных сводов с их изложением в трудах историков нашего времени, автор этой книги не ставил своей целью дать обзор историографии XX в. Речь идет лишь об интерпретации летописных известий в сочинениях авторов, писавших после А. А. Шахматова и А. Е. Преснякова. Предметом рассмотрения оказались не только чисто научные труды, но и работы, выходящие за рамки академической историографии. Популярность таких работ,
-17-
появление у них поклонников и подражателей, претензии авторов на высказывание новых «историософских» концепций делают особенно настоятельной проверку их научной доказательности. Критика этих работ привела, возможно, к известной публицистичности изложения. Но такая публицистичность не была целью автора этой книги, а определялась характером разбираемых им сочинений.
* * *
1) Пресняков А. Е. Образование Великорусского государства. Пг, 1918. С. V-VI.
2) Пресняков А. Е. Речь перед защитой диссертации под заглавием «Образование Великорусского государства». Пг., 1920. С. 5.
3) Покровский М. Н. (при участии Н. М. Никольского и В. Н. Сторожева). Русская история с древнейших времен. М., 1910. Т. 1, кн. 1. С. 5-6.
4) Томсинский С. Г. Проблемы источниковедения // Проблемы источниковедения: Сб. 1. М.; Л., 1933. С. 9. (Тр. Историко-археографического института АН СССР. Т. 9).
5) Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. 5-е изд. М., 1946. С. 36.
6) Сеченов И. М. Избранные философские и психологические произведения. М., 1947. С. 223.
7) См.: Levi-Strauss С. Structural anthropology. New York, 1976. P. 230.
8) Шахматов А. А. Повесть временных лет. Пг., 1916. Т. 1. С. XVI.
-18-
^ Глава I
ОБЩИЕ ВОПРОСЫ ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ
Летопись служит для исследователя Древней Руси важным историческим источником, в ряде случаев - единственным. Обращаясь к летописанию, ученый неизбежно должен поставить перед собой теоретические вопросы источниковедения. Вопрос о критериях и методах критики источников редко бывает предметом специального рассмотрения. Такие вопросы чаще всего излагаются в учебниках исторической методологии или во введениях в историческую науку. 1) При этом обычно разграничивается «внешняя и внутренняя критика источника» (критика происхождения и критика достоверности), отмечается его роль как памятника истории («остатка») и как свидетельства об историческом событии. Вместе с тем с критикой источника связан ряд весьма сложных и важных проблем: принципы доказательства в исторической науке, вопрос соотношения синтеза и анализа и т. д. Каковы критерии, позволяющие или не позволяющие использовать конкретный источник? Может ли ученый, признав источник в целом недостоверным, привлекать его отдельные показания, и в каких случаях?
Необходимость критического отношения к источникам осознавалась русскими историками уже давно. Однако для Н. М. Карамзина это была прежде всего внешняя критика - стремление использовать подлинные, наиболее древние (по возможности «харатейные» - пергаментные) и близкие к описываемому времени источники.
-19-
Постановка вопросов внутренней критики источника часто связывается в историографии с так называемой «скептической школой» первой половины ХIХ в. 2) Именно этому направлению и его наиболее известному представителю М. Т. Каченовскому официальный идеолог «православия, самодержавия и народности» С. С. Уваров ставил в вину «потрясение наших летописцев», предосудительное «для нашего народного чувства»; «скептицизм» Каченовского был причиной его отстранения от профессорской кафедры в 1835 г. С. М. Соловьев вспоминал в своих «Записках» о «начальническом выговоре», полученном им от другого министра просвещения, Ширинского-Шихматова, за «скептическое направление и следование Каченовскому: „Правительство этого не хочет! Правительство этого не хочет!"», - кричал Шихматов молодому профессору. Тогда же, по словам Соловьева, «запрещено было подвергать критике вопрос о годе основания Русского государства, ибо-де 862 г. назначен „преподобным Нестором"».
Однако следует иметь в виду, что критицизм «скептической школы», столь смущавший официальных лиц при Николае I, был по существу весьма ограниченным. Внешней критике свидетельств и «манускриптов» ее представители не придавали главного значения и были в этом вопросе менее «скептичны», чем Карамзин. В центре же интересов была «высшая критика», понимаемая не как установление «достоверности свидетельств» (т. е. источников), а как сопоставление показаний источника с «характером времени», т. е. с некоей общей, установленной a priori системой исторического развития. «Всякие открытия в рукописях старины, слишком иногда простодушной, зато уж и черезвычайно затейливой, надобно испытывать в горниле высшей критики, т. е. соображать с историческим ходом происшествий, с духом времени, с обстоятельствами», - писал Каченовский. Еще дальше развил эту мысль Н. И. Надеждин, настаивавший на том, что из «внутренних условий жизни» можно выводить не только «отрицательную», но и «положительную возможность факта». «Только история народа русского», по мнению Н. И. Надеждина, «могла открыться повествованием о добровольном предании великой богатой земли под спасительную власть самодержавия». Соответствие с «законами исторического условия жизни»
-20-
«внушает доверие к факту, хотя бы он опирался на предания, неудовлетворяющие требованиям нынешней критики». 4)
Такой взгляд на внутреннюю критику источника был усвоен и виднейшим русским историком XIX в., во многом находившимся под влиянием «скептической школы», - С. М. Соловьевым. Особенно ясно обнаруживается сходство источниковедческих принципов С. М. Соловьева и Н. И. Надеждина из высказываний первого в полемике с Н. И. Костомаровым о подвиге Ивана Сусанина. Костомаров обратил внимание на то, что источником для всех рассказов о Сусанине служил единственный памятник - грамота зятю Сусанина, Богдану Собинину 1619 г. об освобождении его от уплаты налогов, но ни один из современных источников о подвиге Сусанина не сообщает; рассказ о том, что он заманил поляков (которые вообще не доходили в 1613 г. до Костромы) в лес, появился лишь в сочинениях и учебниках XIX в. Соловьев согласился с тем, что пытать Сусанина могли не поляки, а какие-нибудь «воровские казаки», но настаивал на достоверности самого подвига. Упрекая своего оппонента в «приемах мелкой исторической критики» при анализе преданий о Сусанине, Соловьев указывал, что при описании войн Богдана Хмельницкого Костомаров не проявлял такого гиперкритицизма; он с доверием повествовал об аналогичном сусанинскому подвиге украинского крестьянина Галагана, о котором «знает только источник мутный, и ничего не знает источник первостепенный». Нa первый взгляд, здесь простое указание на непоследовательность оппонента, нередкий в полемике argumentum ad hominem. Однако для Соловьева это замечание имело принципиальное значение. Он осуждал Костомарова не за излишнее доверие к сомнительным украинским источникам, а за его скептицизм в оценке источников о подвиге Сусанина. При решении вопросов о важных исторических событиях недопустимы, по Соловьеву, «приемы мелкой исторической критики»: «для подобных явлений есть высшая критика. Встречаясь с подобными явлениями, историк углубляется в состояние духа народного»; если описываемое явление соответствует состоянию «народного духа», то оно не подлежит сомнению, даже если о нем сообщает «мутный источник». 5) К сходной аргументации
-21-
прибег Соловьев и в споре о призвании варягов. Д. И. Иловайский сомневался в достоверности летописного рассказа о призвании; возражая ему, Соловьев указывал, что в этом рассказе «существуют внутренние условия силы, обязательности», вытекающие из «хода народной жизни». 6)
Очевидна опасность такого априорного подхода к критике источников. Она легко может завести автора в порочный круг, когда исследователь заранее устанавливает некую систему представлений, соответствующую «ходу народной жизни» или «духу времени», а затем отыскивает соответствующие факты в источниках (хотя бы и «мутных»), отвергая остальные как противоречащие этому «духу».
Уместно здесь вспомнить слова Фауста у Гете:
| ...А то, что духом времени зовут, |
| Есть дух профессоров и их понятий, |
| Который эти господа некстати |
| За подлинную древность выдают... |
-22-
развития исторических событий) к частному (к конкретным фактам, сообщаемым в источнике); 2) связь аналитической работы историка с его синтетическим построением и учет данных синтеза при анализе.
Наиболее последовательно такое отношение к источниковедению было высказано автором, чьи сочинения обычно не разбирались историками Древней Руси, поскольку их автор не был специалистом в этой области, но которые за последние ходы обрели широкую популярность и уже поэтому заслуживают рассмотрения, - Л. Н. Гумилевым.
Л. Н. Гумилев начисто отвергал всяческое источниковедение, объявляя его «мелочеведением», при котором «теряется сам предмет исследования»: «Для нашей постановки проблемы,- писал он, - источниковедение - это лучший способ отвлечься настолько, чтобы никогда не вернуться к поставленной задаче - осмыслению исторического процесса». Анализу источников, показания которых он презрительно именовал «словами» и «цитатами», Гумилев противопоставлял «факты». Он предлагал «гимназическую методику», заключающуюся в том, чтобы взять из источников «то, что там бесспорно - голые, немые факты» и наложить их на «канву времени и пространства». Но где основание считать какие-то из показаний источников «бесспорными» и «немыми фактами»? «...Данные летописей, будучи сведены в солидные исторические труды, не вызывали никаких сомнений за последние полтораста лет», - писал Гумилев. 10) Так ли это? При всем уважении к своим предшественникам, авторам «солидных исторических трудов», все серьезные историки постоянно вновь и вновь критически проверяли конкретные данные летописей и других источников, на которые опирались их предшественники. Ряд положений, которые высказывает Гумилев, действительно принадлежат к числу фактов, традиционно воспроизводимых в учебниках и общих курсах (дата призвания Рюрика, восстание Вадима против него, изгнание Иваном III послов Ахмата и т. п.), но далеко не бесспорных. Однако ряд не менее «общепризнанных» положений Гумилев не затрудняется отрицать. Сам он выступает в своих сочинениях отнюдь не как доверчивый и почтительный последователь авторитетов, а, скорее, как их ниспровергатель. Он отрицает, как мы увидим, существование ордынского ига в XIII-XV вв., значение петровской реформы и т. д. Откуда же такое «гимназическое почтение» к одним фактам и
-23-
отвержение других? Исключительно от концепции, от того, что сам Гумилев называл «моментами озарения», возникавшими у него «где-то посредине, ближе к началу» работы. 11)
Возможны ли выводы от общего к частному, обратные умозаключения при конкретном исследовании источника? Общие соображения допускают иногда отрицательные заключения такого рода. Встретив в источнике сообщение, находящееся в явном противоречии с логикой или законами естествознания, мы вправе в нем усомниться, даже если источник в целом, употребляя выражение Н. Надеждина, выдерживает «всю пытку обыкновенной критики».
Допустимы ли, однако, в исторической науке положительные дедуктивные построения, не подкрепленные данными достоверных источников? Имеем ли мы право, например, основываясь на общей картине русской истории IX в., признавать достоверность рассказа о приглашении норманнских князей или, исходя из общей картины народных движений XVII в. на Украине, сделать вывод о реальности подвига Галагана? Теоретические посылки указывают на возможность тех или иных фактов, но такая возможность не означает еще, что определенные факты действительно имели место. Закономерность в истории - не математическая закономерность; индукция здесь настолько неполна, что и обратные дедуктивные выводы имеют лишь ограниченный и приблизительный характер.
История - эмпирическая наука; она строится на наблюдениях над фактами. Откуда мы узнаем эти факты? Там, где историк обращается к далекому прошлому, он не может использовать живых свидетелей и пользуется показаниями, зафиксированными в источниках. На что еще он может опираться? В нашем распоряжении нет «машины времени»; даже самый отъявленный противник источниковедения не склонен, как будто, прибегать к спиритическому общению с людьми прошлого. То, что называют иногда «внеисточниковым знанием», 12) есть знание, которое получает историк, извлекая его
-24-
из работ своих предшественников, т. е., в конечном счете, - знание, также почерпнутое из источников. Но если конкретные факты в исторической науке могут быть извлечены только из источников, то, следовательно, при оценке показания источника важнейшее значение имеет его общая характеристика - датировка памятника, определение его происхождения, состава, назначения, степени тенденциозности и осведомленности и т. д. Конечно, разбор отдельных показаний источника, проверка их возможности, сопоставление с показаниями других памятников - важнейшие операции при анализе источников. Более того, общая характеристика памятника вообще невозможна без анализа отдельных известий: на основе внешних данных мы можем в лучшем случае судить о подлинности памятника и о времени его написания (и то не всегда), но уже для решения вопроса осведомленности и степени пристрастности мы обязаны обратиться к его содержанию, т. е. конкретным известиям. Чаще всего анализ известий и исследование памятника идут параллельно и объединяются в окончательном выводе. Но иногда выводы, полученные из этих аналитических операций, приходят в противоречие друг с другом. В этих-то спорных случаях перед исследователем и встает вопрос о соотношении отдельных этапов источниковедческой критики - о том, что именно служит основой для окончательного вывода: анализ конкретного известия или общая характеристика источника. Намечающиеся при этом два пути критики источника могут быть изображены в виде следующей простой схемы:
Общая характеристика источника (N) складывается из Двух элементов: из данных, относящихся к самому памятнику- к его структуре, истории текста и т. д.,(р, q...), и из наблюдений над его отдельными показаниями (а, b...). Суммируя обе группы наблюдений, исследователь может на этом основании строить характеристику источника (N), а уже от нее переходить к выводам о достоверности отдельных фактов (a1, b1...). Но он может идти по иному, гораздо более легкому пути: от анализа отдельных известий прямо переходить к заключению о вероятности факта (a a a1, b a b1 и т. д.).
-25-
Опасность такого «короткого замыкания» особенно очевидна в тех случаях, когда авторы извлекают «вероятные» и «закономерные» известия из источников, сама подлинность которых вызывает законные сомнения. Таковы сочинения фальсификатора начала XIX в. А. И. Сулакадзева, из которых историк техники В. В. Данилевский извлекал «вполне закономерные» известия об изобретении воздушного шара в 1731 г. «подьячим нерехтцем Крякутным» (Сулакадзев сперва назвал этого изобретателя «немцом крещеным», а затем, в той же рукописи, переправил «немца» на «нерехтца», а «крещеного» на «Крякутного»). 13) Такова довольно популярная в наше время «Влесова книга», сочиненная в 1953-1954 гг. Ю. Миролюбовым. 14)
Сходная тенденция обнаруживается и в исследованиях, основанных на материале древнерусских житий святых. Особенно опасными становятся житийные рассказы, когда они вводятся (с традиционными ссылками на очевидцев) внутрь летописного повествования. Привлекая такие рассказы в качестве исторических источников, историки часто исключают из них все то, что противоречит естествознанию и логике, и оставляют остальное. Но где гарантии, что граница между правдой и вымыслом пролегала именно там, где предполагают исследователи, не верящие в чудеса? Как справедливо заметил историк и агиолог Г. П. Федотов, «стремление очистить легенды от „чудесного" - порок, в который нередко впадает историк „от избытка пиетета к преданию". Но легенда сама является фактом духовной культуры». 15)
Оценка показаний источника зависит от его общей характеристики - и как памятника, и как носителя информации. То, что именуют «скептическим направлением» в исторической науке, вытекает обычно не из излишне осторожного отношения к показаниям источников, а из полного пренебрежения ими - из общих внеисточниковых соображений. Таковы, например, теория Н. А. Морозова о легендарности античной истории и утверждение его последователей - Г. В. Носовского и А. Т. Фоменко о недостоверности всех источников «до-печатной эпохи» и всей русской истории до Романовых. 16) Эти авторы не анализируют источники, а заявляют, что все памятники
-26-
(в том числе и вещественные и добытые археологами при раскопках) - плод фальсификации более позднего времени. Подлинная историческая критика, как отмечал тот же Г. П. Федотов, основывается «на показаниях источников, на сличении их, на усмотрении их противоречий, на восхождении к источникам более древним и объективным». Он указывал, что «есть лишь одна логика, одна методика - в вещах, постигаемых опытом, - для христианина, иудея и атеиста. Критика есть чувство меры, аскетическое нахождение среднего пути между легкомысленным утверждением и легким отрицанием. Вот почему не может быть „гиперкритики", то есть избытка меры, излишней рассудительности». 17)
Работа историка не ограничивается анализом отдельных источников; от такого анализа он переходит к синтетическому построению, основанному на их совокупности (для такого построения, очевидно, необходимо наличие не одного, а нескольких источников). Не оказывает ли этот синтез обратного влияния на анализ - не предопределяет ли он решение вопроса о достоверности отдельных показаний конкретного источника? Едва ли это так. При оценке отдельных показаний источника (а, b...) учитывается, естественно, их соответствие показаниям других источников (при независимости текстов), но их совокупный анализ строится на сочетании тех схем, о которых шла речь выше. Схема не отменяется, а как бы соединяется с другими аналогичными схемами (см. с. 28).
Синтетическое построение не должно предрешать выводов из анализа отдельного памятника (N); напротив, оно имеет ценность только тогда, когда опирается на такой анализ.
Какие обстоятельства могут свидетельствовать о достоверности показаний заведомо пристрастного и тенденциозного источника? Общее правило критики тенденциозных источников, очевидно, может строиться на следующем принципе: имея дело с таким источником, исследователь не должен извлекать из него такие показания, которые непосредственно отражают его тенденцию, но должен искать такие случаи, когда источник «проговаривается» - сообщает известия, противоречащие основной тенденции. 18) Наличие доброкачественных известий следует обосновать, а не прокламировать: оно должно быть подтверждено специальным исследованием памятника.
История - эмпирическая наука, но, в отличие от биологии,- не экспериментальная: мы не можем воспроизвести тот или иной исторический факт и проверить наши соображения о нем. Конечно, за показаниями источников могли стоять и
-27-
часто действительно стояли реальные факты, но до нас дошли только эти показания, и нам надлежит прийти к какому-то заключению о достоверности таких показаний. Любые исторические построения имеют поэтому вероятностный характер.
Вероятностный характер данных исторической науки делает особенно настоятельной необходимость четкого разграничения прямых показаний источников, гипотез, дающих наиболее убедительные объяснения используемым показаниям, и, наконец, простых догадок. Научной гипотезой именуется «предположение о существовании - в настоящем или в прошлом - такого закономерного порядка или такой причины, которые при данном состоянии науки или вследствие прекращения их в прошлом - не могут быть предметом непосредственного наблюдения, но которые, раз только мы предположим их существование, объясняют определенную совокупность явлений...». 19)
Историк прошлого имеет дело с явлениями, которые он не в состоянии непосредственно наблюдать. Гипотезой в исторической науке следует именовать такое предположение, которое может объяснить данные источников. Необходимость гипотезы вытекает из совокупности эмпирических наблюдений, основанных на реальных данных и требующих объяснения. Именно поэтому ученый, отвергающий какую-либо гипотезу, не может ограничиться простым ее отрицанием, а обязан предложить альтернативную гипотезу, которая объяснила бы
-28-
соответствующие данные лучше или, по крайней мере, не хуже, чем отвергаемая гипотеза. Вытекая из эмпирической необходимости, источниковедческая гипотеза подчиняется определенным логическим условиям состоятельности, о которых обычно идет речь при оценке научной гипотезы: она должна находиться в полном соответствии с фактическим материалом и охватывать своим объяснением весь этот материал, должна удовлетворять условию максимальной простоты объяснения, ограничиваясь лишь необходимыми логическими звеньями и не вводя излишних. 20)
Таковы характерные особенности гипотезы. Чем же отличается от нее догадка? Догадкой в логике именуется любое, ничем не ограниченное предположение о факте, который мог происходить. В точных и экспериментальных науках догадка, в сущности, лежит вне научной аргументации: если у исследователя умозрительным путем возникает какое-либо предположение, то предположение это подвергается эмпирической и экспериментальной проверке и либо сохраняется в качестве гипотезы (или даже доказанного положения), либо просто отбрасывается. Но в гуманитарных науках невозможность эксперимента и малая осуществимость целенаправленного эмпирического поиска делают такую модификацию догадки в гипотезу необязательным и даже редким явлением. Догадки и гипотезы существуют здесь независимо друг от друга, хотя нередко смешиваются в научных работах. 21) Конечно, и в гуманитарных науках догадки обычно возникают не по произволу исследователей, а в результате какой-то научной потребности. Источники, дошедшие до нас, дают ответы не на все вопросы, возникающие у исследователя; о многих лицах, событиях и памятниках мы хотели бы узнать больше, чем сообщают источники. Отсюда желание заполнить эти пробелы предположениями о том, что могло происходить. В отличие от гипотезы, вытекающей из какой-то совокупности явлений, требующих объяснений, догадка возникает из недостатка прямых данных по какому-либо вопросу; гипотеза строится на необходимости (хотя и неоднозначной), догадка - на возможности. Для опровержения гипотезы необходимо поэтому альтернативное объяснение тех же явлений, для отказа от догадки - простое указание на отсутствие данных по поставленному вопросу.
-29-
Догадка - это именно умозаключение по формуле а - a1, предположение о возможности того или иного факта, сделанное без анализа источника, в котором они упоминаются.
Необходимость обоснования всякого положительного утверждения, давно уже признанная логической основой юридического вердикта («бремя доказательства лежит на том, кто утверждает, а не на том, кто отрицает»), встречала сопротивление - как в жизненной практике, так и в теории. До судебной реформы 1863 г. принцип этот не соблюдался в русской судебной процедуре: иногда подследственный оставался «под подозрением», а пристрастные чиновники, не имея возможности доказать его вину, объявляли ее «неневероятной». 22) Нормальная юриспруденция отказалась от «неневероятных» утверждений; пора отказаться от них и источниковедению.
Возражая против «сомнительной истории», бельгийский исследователь Ж. Стенжер утверждал, что «наилучшая манера писать историю заключается в том, чтобы подчеркнуть пробелы в наших знаниях, и подчеркнуть решительно... Это приведет, конечно, к „созданию пустоты", которой так боится историк. Но существует поразительный прецедент: уже в XVIII в. ученые стали оставлять белые пятна в географических картах - в этих прекрасных произведениях искусства, которые картографы прежде так стремились украсить, считая делом чести заполнить их от края до края. Из картографии убрали не только все воображаемое, но и все сомнительное. И это было огромным прогрессом. Я верю в такой же прогресс в исторической науке. Он заслуживает, как мне кажется, названия прогресса, ибо соответствует самому высокому и строгому требованию - требованию истины. Не является ли это требование в конечном счете тем великим и единственным делом, для которого существует историческая наука?». 23)
-30-
* * *
1) Bernheim Е. Lehrbuch der historischen Methode. Leipzig, 1894. S. 397-403; Ланглуа Ш., Сеньобос Ш. Введение в изучение истории. СПб., 1899; Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. СПб., 1913. Вып. 2. С. 618-746.
2) Бестужев-Рюмин К. Н. Современное состояние истории как науки // Московское обозрение. 1859. № 1. С. 35; Иконников В. С. Опыт русской историографии. Киев, 1891. Т. 1, кн. 1. С. 78-81; Милюков П. Н. Главные течения русской исторической мысли. М., 1898. Т. 1. С. 271-283.
3) Записки С. М. Соловьева. Пг, 1915. С. 139. Ср.: Милюков П. И. Главные течения русской исторической мысли. Т. 1. С. 285.
4) Каченовский М. Т. Исторические справки об Иоанне Екзархе Болгарском //Вестник Европы. 1826. № 13. С. 199; Надеждин Н. Об исторической истине и достоверности//Библиотека для чтения. СПб., 1837. Т. 20. С. 153-154, 162.
5) Костомаров Н. И. Иван Сусанин // Исторические монографии и исследования. СПб., 1872. Т. 1. С. 431-453; Соловьев С. М. Соч. М., 1995. Кн. 5, т. 9- 10. С. 383-391.
6) Соловьев С. М. Начало русской земли, II // Сборник государственных знаний. СПб., 1879. Т. 7. С. 7.
7) Гете И. В. Фауст. М., I960. С. 64 (пер. Б. Пастернака) (см. также: М., 1986. С. 29).
8) Приселков М. Д. История русского летописания XI-XV вв. Л., 1940. С. 6 (см. также: СПб., 1996. С. 36).
9) Ср.: замечание С. Н. Чернова (Изв. Гос. Академии материальной культуры. М.; Л., 1934. Вып. .86. С. 111-112).
10) Гумилев Л. Н. 1) Поиски вымышленного царства: (Легенда о «Государстве пресвитера Иоанна»). М, 1970. С. 19; 2) Этногенез и биосфера земли. Л., 1989. С. 160; 3) Может ли произведение литературы быть историческим источником?//РЛ. 1972. № 1. С. 81.
11) Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. С. 403.
12) «Внеисточниковое знание» - термин, предложенный польским философом Е. Топольским для определения «системы утверждений и директив», на которые должен опираться историк в процессе исследования: Topolski Jerzy. Metodologia historii. Warszawa, 1968. S. 275-276, 287. Ср.: Терешко М. З. Соотношение источниковой и внеисточниковой информации в историческом исследовании // Учен, зап. Томского гос. ун-та им. В. В. Куйбышева. 1975. № 90. (Проблемы методологии и логики науки. Вып. 8). С. 78-79; Moszczeсska W. Metodologu historii zarys krytyczny. Warszawa, 1968. S. 179; Maternicki J. Niektуre problemy teorii i metodologii historii//Studia zrodloznawcze. Warszawa; Poznaс, 1971. T. 15. S. 159, 161-162.
13) Данилевский В. В. Русская техника. 2-е изд. Л., 1948. С. 405. Ср.: Покровская В. Ф. Еще об одной рукописи А. И. Сулакадзева: (К вопросу о поправках в рукописных текстах) // ТОДРЛ. М.; Л., 1958. Т. 14. С. 634-636.
14) Творогов О. В. Влесова книга // ТОДРЛ. Л., 1990. Т. 43. С. 244.
15) Федотов Г. П. Православие и историческая критика // Россия, Европа и мы. Париж, [1973]. Т. 2. С. 205.
16) Морозов Н. А. Христос. М., 1929-1932. Кн. 1-7; Носовский Г. В., Фоменко А. Т. Новая хронология и концепции древней истории Руси, Англии и Рима: Факты; Статистика; Гипотезы. [В 2 т.]. М., 1995.
17) Федотов Г. П. Православие и историческая критика. С. 202-204.
18) Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. Вып. 2. С. 642.
19) Асмус В. Ф. Логика. М., 1947. С. 315-316. Ср.: Наешь Э. Логика гипотезы. СПб., 1882. С. 235-237.
20) Баженов Л. Б. Основные вопросы теории гипотезы. М, 1961. С. 7-32; Навиль Э. Логика гипотезы. С. 171-186.
21) О необходимости различения гипотез и догадок в исторической науке см.: Лурье Я. С. О гипотезах и догадках в источниковедении // Источниковедение отечественной истории. 1976. М., 1977. С. 26-41. Сходное разграничение предлагал и А. А. Зимин (Зимин А. Существовал ли «невидимка» XVI в.? // Знание - сила. 1971. № 8. С. 46).
22) Ср.: Сухово-Кобылин А. В. Трилогия. М., 1949. С. 115-116.
23) Stengers J. Unite ou diversitе de la critique historique // Raisonement et demarches de l'historien // Revue de l'Institute de Sociologie (Bruxelles). 1963. № 4. P. 750, 762-764.
^ Глава II
ОБЩАЯ СХЕМА ЛЕТОПИСАНИЯ XI-XVI вв.
Привлекая летописи в качестве исторических источников, историки в значительной степени опираются на труды А. А. Шахматова.
Однако учет и использование исследований А. А. Шахматова и его последователей связаны с определенными трудностями, на которые не всегда обращают внимание ученые.
Как и большинство построений в гуманитарных науках, выводы, сделанные Шахматовым из сопоставления многочисленных летописных сводов, в значительной части имели предположительный характер. Но предположительные суждения, как мы уже упоминали, имеют разную степень убедительности. Сравнивая между собой различные летописи, Шахматов устанавливал, что на определенном протяжении они совпадают, а далее расходятся; он делал отсюда вывод, что в основе дошедших до нас летописей лежали общие источники - своды-протографы. Вывод этого рода может быть определен как гипотеза, т. е. такое предположение, которое должно объяснить определенную совокупность фактов (в данном случае совпадение между собою текстов разных летописей). Признав существование подобных протографов, Шахматов конкретизировал свои суждения: он старался уточнить объем предполагаемого свода-протографа, вероятное место и время его составления, давал ему условное наименование, высказывал предположение о тех сводах, которые могли лежать в его основе. Степень доказанности таких построений была уже иной, чем степень доказанности основного вывода о своде-протографе дошедших до нас летописей; здесь следует говорить скорее не о гипотезах, а о догадках. 1) Именно поэтому
-31-
Шахматов нередко отказывался от первоначальных определений и датировок, заменяя их другими. 2)
Историку чрезвычайно важно оценить степень доказательности тех или иных шахматовских построений. Еще во время защиты своей магистерской диссертации М. Д. Приселков отмечал, что «для Шахматова текст - цель, для него же самого цель - история». 3) Как исследователь литературного памятника Шахматов стремился как можно глубже проникнуть в его историю: ученого интересовал не только непосредственный протограф исследуемых летописей, но и предки этого протографа - более ранние своды, следы которых могут быть с большей или меньшей вероятностью найдены в его тексте. Для историка же летописный текст - прежде всего источник, на основании которого он может строить выводы об исторических фактах. Он имеет дело в первую очередь с реальными летописными текстами в той степени, в какой она позволяет установить близость памятника ко времени, о котором он сообщает.
К сожалению, историк, не занимающийся специально летописями, не может предварять любую статью или книгу, посвященную Древней Руси, исследованием
-32-
и сравнением летописных памятников. В лучшем случае он обращается к трудам ученых, производивших эту сложнейшую работу, но их построения обычно очень трудны для восприятия (понять их по-настоящему можно, лишь имея в руках соответствующие летописные тексты) и посвящены далеко не всем летописям, с которыми приходится иметь дело автору конкретного иссле дования. Обобщающие труды по летописям - это чаще всего обзоры истории летописания, где читатель имеет дело скорее с гипотетическими сводами XI-XV вв., чем с дошедшими до нас летописями.
Для облегчения понимания дальнейшего текста, а также других работ, основанных на материале летописей, мы предлагаем генеалогическую схему (стемму) летописей XII-XVI вв., к которым будем обращаться в дальнейшем изложении. Речь идет именно о тех летописях, на которых основаны разбираемые далее темы: древнейшая история Руси до 946 г., ордынское иго и Александр Невский, борьба с Ордой и церковно-политические отношения на Руси в конце XIV в. Летописи, в которых эти сюжеты не отражены или отражены в незначительной степени (в частности, летописи южнорусской традиции, восходящие к Ипатьевской летописи, Тверской летописный свод конца XIV в., Псковские летописи, ряд летописей конца XV-нач. XVI в.), в предлагаемую схему не включены 4) (некоторые из них будут отражены в схемах к отдельным главам).
* * *
В стемму входят следующие летописи:
1. Повесть временных лет (ПВЛ) начала XII в. второй редакции (Лаврентьевская и сходные с нею летописи). 5)
2. ПВЛ третьей редакции (Ипатьевская и сходные с нею летописи). 6)
3. Новгородская I летопись старшего извода (HI ст. и.) XIII-XIV вв. 7)
4. Ипатьевская летопись (Ип.) конца XIII в. (списки не ранее XV в.). 8)
5. Лаврентьевская летопись (Лавр.) нач. XIV в. (список 1377 г.). 9)
6. Троицкая летопись (Тр.) нач. XV в. (список не сохранился). 10)
-33-34-
7. Новгородская I летопись младшего извода (HI мл. и.) XV в."
8. Московская Академическая летопись (МАк) XV в. 12)
9. Рогожский летописец (Рог.) XV в. 13)
10. Софийская I летопись (CI) XV в. 14)
11. Новгородская Карамзинская летопись (НК) XV в. 15)
12. Новгородская IV летопись (Н IV) XV в. 16)
13. Новгородская V летопись (Новгородская Хронографическая) (HV) XV в. 17)
14. Никаноровская летопись (Нкр.) XV в. (рукописи не ранее XVII в.). 18)
15. Ермолинская летопись (Ерм.) XV в. 19)
16. Московский свод (Моск.) конца XV в. по Эрмитажному (XVIII в.) и Уваровскому (XVI в.) спискам, а также по так называемой Ростовской (Архивской) летописи XVII в. 20)
17. Сокращенный свод (Сокр. св.) конца XV в. 21)
18. Типографская летопись (Тип.) конца XV в. (рукописи не ранее XVI в.). 22)
19. Симеоновская летопись (Сим.) конца XV в. (рукопись XVI в.). 23)
20. Летописец от 72-х язык (Лет. от 72) конца XV-нач. XVI в. 24)
21. Вологодско-Пермская летопись (ВП) конца XV- XVI в. 25)
-35-
22. Тверская летопись, или Тверской сборник (Тв. сб.) XVI в. (списки XVII в.). 26)
23. Русский хронограф (Р. хрон.) XVI в. 27)
24. Никоновская летопись (Ник.) XVI в. 28)
25. Воскресенская летопись (Воскр.) XVI в. 29)
26. Холмогорская летопись (Холм.) XVI в. (списки XVII в.). 30)
27. Устюжская летопись (Уст.) или Устюжский летописец (Устюжский свод) XVI в. (списки не ранее XVI в.). 31)
28. Степенная книга (Степ. кн.) XVI в. 32)
Генеалогическая схема указывает на основные взаимоотношения (предполагаемые связи отмечены пунктиром) названных летописей, на существование у них общих протографов. Но гипотетических определений, датировок и названий этих сводов-протографов мы в стемме не даем, ибо определения эти, как мы уже отмечали, предположительны, часто условны и в ряде случаев могут быть пересмотрены. Убедительно установленными можно считать лишь сами связи между разбираемыми летописями: исследователь, который захочет объяснить эти связи иначе (влиянием через какие-либо посредствующие звенья, прямой зависимостью одной летописи от другой и т. п.), не может просто игнорировать их, а обязан предложить альтернативную схему, которая способна объяснить взаимоотношения между ними не менее убедительно.
Связующие звенья между летописями (протографы) мы обозначили в схеме буквами греческого алфавита. Ниже мы предлагаем определения этих гипотетических звеньев, кратко отмечая их вероятную датировку и ссылаясь на обоснование этих определений, данных в научной литературе.
α) Протограф ПВЛ, HI мл. и. (текст старшего извода до 1016 г. не дошел, но возможно, что и здесь в начальной части был отражен тот же протограф) и Новгородско-Софийской группы летописей (см. ниже звенья ее и nn), обозначенный А. А. Шахматовым как Начальный свод 1093 г.
β-γ) Протограф второй и третьей редакции ПВЛ - ее первая редакция 1113 г. А. А. Шахматов и М. Д. Приселков
-36-
предполагали взаимное влияние этих двух редакций друг на друга. 33)
6) Общий протограф Лавр. и Тр. - свод, доведенный до 1305 г. Ему несомненно предшествовали более ранние своды, составленные во Владимире и Ростове, но летописи, отразившие эти своды (Радзивиловская и др.), не содержат дополнительных материалов, относящихся к темам данного исследования.
ε) Свод, восходивший к Начальному своду (α) и отразившийся в Н I мл. и., в общем протографе CI, Н IV и сходных с ними летописей. А. А. Шахматов именовал этот свод по названию, сохранившемуся в начальной части Н IV и CI, «Софийским временником» и датировал его 1421 г. Он полагал, что именно составитель «Софийского временника» заменил текст ПВЛ в начале новгородской летописи текстом Начального свода, но, возможно, что это сделал уже составитель более раннего летописного свода XII и XIII в. 34)
η) Протограф CI, HK, H IV, HV. А. А. Шахматов определял его как свод 1448 г. или как Новгородско-Софийский свод 30-х гг. XV в. Мы будем именовать его Новгородско-Софийским сводом (НСС). А. А. Шахматов считал этот свод новгородским, составленным на основе новгородского («Софийский временник», eе) и общерусского источника («Владимирский полихрон Фотия» 1421 г.), однако по своим тенденциям свод ee может рассматриваться скорее как общерусский свод, сочувствующий митрополиту и великому князю в их спорах с новгородцами. Свод nn был составлен во всяком случае после 1425 г. (последнее совпадающее известие CI и НК) - вероятнее всего, в конце 30-х-нач. 40-х гг. XV в. 35)
θ) Оригинал НК, Н IV и других новгородских летописей, связанных с Н IV. В первоначальном виде оригинал этот, по-видимому, отразился в НК, обнаруживающей наибольшую
-37-
близость к Η I. Краткая версия θ или Η IV была использована в ряде неновгородских памятников, например в Рог.; раннее происхождение рукописи Рог. (сер. XV в.) свидетельствует о том, что свод θ (как и η) был составлен не позже сер. XV в. 36)
ι) Свод, отразившийся в третьей части МАк с 1237 по 1419 г. (первая ее часть, до 1206 г., восходила к общему с Радзивиловской протографу; вторая ее часть с 1205 по 1237 г. совпадает с CI), в общем протографе CI, Η IV (η) и в протографе Ерм., Сокр. св. и других летописей (μ), возможно также и в Тип. А. А. Шахматов определял ι как ростовский владычный свод, восходящий к древнейшему летописанию. 37)
κ) Протограф московского великокняжеского летописания, лежащий в основе Нкр., ВП и последующих московских летописных сводов (см. ν, ξ). Источником его была CI, последовательно переработанная в духе официальной великокняжеской идеологии.
λ) Общий протограф московского свода 1479 г. и Ерм. Существование этого протографа было установлено А. Н. Насоновым. Насонов определял λ как «Свод Феодосия Филиппа», составленный между 1464 и 1472 гг. Составитель, взяв за основу CI или ее протограф - НСС (η), значительно пополнил его по общерусскому своду кон. XIV-нач. XV в. - протографу Тр. или по самой Тр., по южнорусскому своду типа Ип. и владимирскому своду первых десятилетий XIII в. Однако характер обработки источников свода (удаление пространных религиозных сентенций) говорит скорее о том, что перед нами светская великокняжеская обработка НСС. Время составления этой компиляции - до конца 70-х гг. XV в., когда она была
-38-
использована Московским великокняжеским сводом 1479 г. (μ). 38)
μ) Протограф Ерм., Сокр, св., Лет. от 72, Уст., Р. хрон, и Тв. сб. В Ерм. значительная часть этого протографа, начиная с ПВЛ и до 1418 г., была заменена сокращенным текстом общего с Моск. источника (λ), но отдельные известия в древнейшей части Ерм. отражают текст μ. А. А. Шахматов возводил все эти летописи к ростовскому летописанию (ι), но известия Ерм., Сокр. св. и близких им летописей за XV в. связывают их скорее с Кирилло-Белозерским монастырем и дают основание видеть в μ независимый свод, опиравшийся, возможно, на ростовское летописание.
ν) Протограф Московского свода 1579 г., существование которого было предположено А. А. Шахматовым на основе анализа так называемой Ростовской (Архивской) летописи, где он сохранился в соединении с Новгородским сводом 1539 г. и который был затем найден Шахматовым в списке XVIII в. (РНБ, Эрм., № 416б). Более поздняя редакция этого свода (доведенная до 1492 г.) дошла в списке XVI (ГИМ, Увар., № 1366), изданном М. Н. Тихомировым в т. 25 ПСРЛ. Отразился также в Сим. и был одним из источников Тип. 39)
ξ) Протограф (прямой или через посредствующие звенья) московских великокняжеских сводов XVI в - Ник., Воскр. и ДР· 40)
Взаимоотношения между перечисленными летописями необходимо учитывать при использовании их как исторических источников. Особенно важны такие звенья, как «Софийский временник» (ε), отразивший Начальный свод, и НСС (η), опиравшийся на многочисленные летописные источники и ставший основой последующего общерусского летописания. Однако относить все сведения этого памятника к предшествующим летописным источникам едва ли правильно. НСС, вероятно, отражал также и устные предания, дошедшие до сводчика
-39-
XV в. (сказание о Гостомысле, о былинном богатыре Алеше Поповиче как участнике битвы на Калке), соединял летописные известия со сказаниями житийных памятников (жития Александра Невского, Михаила Черниговского, Михаила Ярославича Тверского).
Еще большей осторожности требует привлечение Ник. в качестве источника по истории IX-XIV вв. Основные источники Ник. установлены: это Сим., HV, Р. хрон., Иоасафовская летопись, возможно,
Кирилло-Белозерский свод XV в. Кроме того, составителями Ник. были привлечены внелетописные источники: Житие Сергия, Сказание
о Мамаевом побоище и др. Опиралась ли Ник. на какие-либо неизвестные нам летописные памятники? Вполне вероятно, что
Ник. пользовалась каким-то тверским летописным источником, откуда были заимствованы известия конца XIII-начала XV вв.; 41) возможно использование и других источников. Однако у нас еще больше оснований связывать уникальные известия Ник.
с редакторской и авторской работой составителей этого свода. Явно отразились в Ник. тенденции ее составителя, митрополита Даниила. В 20-х гг. XVI в. Даниил организовал судебную расправу над Максимом Греком, упрекавшим русских в «гордости» за то, что они ставят своих митрополитов без «грамоты», не «по правилу»: как известно, с середины XV в. московские митрополиты действительно ставились без санкций константинопольского патриарха. Отвечая
на эти упреки, составитель Ник. вставил в рассказ о поставлении Ярославом Мудрым в XI в. митрополита Илариона упоминание о том, что Иларион был поставлен «по правилу», а не «гордящеся»; упоминание о патриаршей «грамоте» было вставлено и в рассказ о поставлении митрополита XV в. Ионы. Максим Грек говорил, что монастыри не должны владеть селами - в ответ на это Ник. на всем протяжении была дополнена указаниями, что тот или иной святитель (например, Сергий Радонежский), основавший монастырь, владел селами. Решение церковного собора, осудившего Максима Грека быть «в темнице затворену», дабы он покаялся в своей хуле на «церковные чины... и законы» и «пришел в разум истинный и исправления», отразилось в неизвестных более древним летописям рассказах о еретиках XI-XII вв. Андриане и Дмитрии, затворенных «в темнице» за укорение «церковных законов» и пришедших «в покаяние и познание истины». Наконец, политика самого Даниила, активно помогавшего великокняжеской власти, нашла отражение в дополнениях Ник. к известиям о легендарном первом
-40-
русском митрополите Михаиле, который был якобы «всегда в любви и совете» с князем Владимиром. 42) Приписывала Ник. Владимиру и постоянные связи с константинопольским патриархом Фотием, 43) хотя Фотий был константинопольским патриархом за сто лет до Владимира. Отразилась в Ник. также борьба московских князей с Казанским царством и симпатии Даниила к Рязани, откуда он сам был родом. 44) Используя известия предшествующих сводов, Ник. вносила в них многочисленные дополнения, иногда совершенно фантастические. Уже Сокращенные своды ввели Алешу (Александра Поповича) в число участников битвы не только на Калке, но и на Липице. В Ник. Алеша Попович действует и в обеих битвах и, кроме того, в 6508 (1000), 6509 (1001) и 6512 (1004) гг.- вместе с юношей Кожемякой, победившим при Владимире Святославиче могучего печенега. О юноше Кожемяке рассказывала уже ПВЛ, но Ник. дала ему имя - Ян Усмошвец, присоединила к нему еще и Алешу Поповича, придав его деятельности поистине эпическую длительность - два с половиной века. С явными интерполяциями в тексте Ник. в различные периоды истории мы еще не раз встретимся в дальнейшем изложении. 45)
Но наиболее бесцеремонным по отношению к предшествующей летописной традиции можно считать поведение составителей Степ. кн. середины XVI в. Воспроизведя все интерполяции Ник., Степ. кн. добавила к ним еще множество новых. Совершенно исказила она, например, историю борьбы Василия II с соперниками в середине XV в., историю московско-новгородской войны 1471 г., освобождения от татарского ига в 1480 г. и борьбы за престол в последние годы княжения Ивана III. 46)
-41-
* * *
1) О гипотезах и догадках см. предыдущую главу.
2) Этот отказ от первоначальных догадок об объеме и характере сводов-протографов нередко смущал авторов, далеких от исследовательских методов Шахматова, и казался им признаком слабости этих методов. В 1927г. М. Д. Приселков в письме к А. Н. Насонову просил его на заседании памяти Шахматова (на котором сам Приселков не мог присутствовать) объяснить слушателям «пресловутую изменчивость» выводов Шахматова, вытекавшую «из огромности материала и трудности методов» (см.: Станиславский А. Л. Личный фонд А. Н. Насонова в архиве АН СССР // Археографический ежегодник за 1974 г. М. 1975. С. 244). Впоследствии Приселков писал, что важнейшей особенностью шахматовского метода было привлечение «всех имеющихся летописных списков и построение гипотез, захватывающих своим объяснением весь этот материал»; именно вовлечение этого колоссального материала принуждало Шахматова первоначально определять и датировать сугубо предположительно - «это вносило некоторую видимую неустойчивость в выводы, сменявшиеся на новые, более взвешенные, что вызывало неодобрение тех исследователей, которые привыкли и умели оперировать только над простым и легко читаемым текстом» (Приселков М. Д. История русского летописания XI-XV вв. Л., 1940. С. 13).
3) Научный исторический журнал. СПб., 1914. Т. 2, вып. 1 (№ 3). С. 138 (текст протокольного отчета, приводящего слова М. Д. Приселкова в третьем лице).
4) Опыт построения общей схемы русского летописания см. в статье: Лурье Я. С. Генеалогическая схема летописей XI-XVI вв., включенных в Словарь книжников и книжности Древней Руси // ТОДРЛ. Л., 1985. Т. 40. С. 190-205.
5) Повесть временных лет // ПСРЛ. Л., 1926. 2-е изд. Т. 1, вып. 1. (Фототип. воспроизведение: М, 1961); Повесть временных лет. М.; Л., 1950. Ч. 1, 2. (Сер. «Лит. памятники»).
6) ПСРЛ. Пг., 1923. 2-е изд. Т. 2, вып. 1. (Фототип. воспроизведение: М, 1961).
7) Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 13-100.
8) Летопись по Ипатьевскому списку. СПб., 1843. Т. 3; СПб., 1871; ПСРЛ. СПб., 1908. 2-е изд. Т. 2. (Фототип. воспроизведение: М., 1962).
9) Летопись по Лаврентьевскому списку. СПб., 1872. С. 1-464; ПСРЛ. Л., 1926-1927. 2-е изд. Т. 1, вып. 1-2. (Фототип. воспроизведение: М., 1961).
10) Приселков М. Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста. М.; Л., 1950.
11) Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 101 - 427.
12) Летопись по Лаврентьевскому списку. С. 465-512; ПСРЛ. Л., 1928. 2-е изд. Т. 1, вып. 3.
13) ПСРЛ. Пг., 1922. 2-е изд. Т. 15, вып. 1. (Фототип. воспроизведение: М, 1965).
14) ПСРЛ. СПб., 1851. Т. 5. С. 81-275; 2-е изд. (изд. не завершено). Л., 1925. Т. 5, вып. 1; Т. 6. С. 11-111.
15) В настоящее время готовится к печати: ПСРЛ. Т. 40.
16) ПСРЛ. СПб., 1848. Т. 4. С. 1-137; Пг., 1915; Л., 1925. 2-е изд. Ч. 1, вып. 1-2. С. 321-470.
17) ПСРЛ. Т. 4. С. 138-165 (фрагменты); Пг., 1917. 2-е изд. Ч. 2, вып. 1. (изд. не завешено).
18) ПСРЛ. М.; Л., 1962. Т. 27. С. 17-162.
19) ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23.
20) ПСРЛ. М; Л., 1949. Т. 25. Ср.: Шахматов А. А. О так называемой Ростовской летописи. М., 1904. С. 67-162.
21) ПСРЛ. Т. 27. С. 163-298 («Сокращенный летописный свод 1493 г.»), 299-367 («Сокращенный летописный свод 1495 г»),
22) ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24.
23) ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 18.
24) ПСРЛ. М.; Л., 1963. Т. 28. С. 11 - 163 («Летописный свод 1497 г.»), 165- 357 («Летописный свод 1518 г. (Уваровская летопись)»).
25) ПСРЛ. М.; Л., 1959. Т. 26.
26) ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15.
27) ПСРЛ. СПб., 1911: Пг., 1914. Т. 22, ч. 1-2.
28) ПСРЛ. СПб., 1862-1901. Т. 9-12; СПб., 1904. Т. 13, перв. пол. (Фототип, воспроизведение: М., 1965).
29) ПСРЛ. СПб., 1856-1859. Т. 7-8.
30) ПСРЛ. Л., 1977. Т. 33. С. 10-147; Лаврентьев А. В. Ранний список Холмогорской летописи из собр. А. И. Мусина-Пушкина // ТОДРЛ. Л., 1985. Т. 40. С. 321-334.
31) ПСРЛ. Л., 1982. Т. 37. С. 17-103.
32) ПСРЛ. СПб., 1908-1913. Т. 21. Пол. перв. - пол. вторая. Ч. 1 и 2.
33) Шахматов А. А. Повесть временных лет. Пг., 1916. Т. 1. С. V-VI; Приселков М. Д. История русского летописания XI-XV вв. С. 16-17, 42-45 (стемма).
34) Шахматов А. А. Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв. М.; Л., 1938. С. 155-366. О проникновении Начального свода в новгородское летописание ср.: Лихачев Д. С. «Софийский временник» и новгородский политический переворот 1136 г. // ИЗ. 1948. № 25. С. 240-265; Клосс Б. М. Летопись Новгородская первая // Словарь книжников и книжности Древней Руси. XI- перв. пол. XIV в. Л., 1987. С. 247.
35) Шахматов А. А. 1) Общерусские летописные своды XIV и XV вв. // ЖМНП. 1900. № 9. С. 90-176; 2) Обозрение русских летописных сводов XI- XVI вв. С. 144-145, 151-160, 366; Приселков М. Д. История русского летописания XI-XV вв. С. 150; Лурье Я. С. Две истории Руси XV в.: Ранние и поздние независимые и официальные летописи об образовании Московского государства СПб., 1994. С. 108-116.
36) А. А. Шахматов считал источником Рог. и ряда других памятников «краткое извлечение из свода 1448 г.» (Шахматов А. А. Обозрение русских летописных сводов XI-XVI вв. С. 231-255, 302-310, 312-321), но сравнение с CI и Н IV позволяет видеть в этом источнике выборки из Н IV (Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV-XV вв. Л., 1976. С. 87-91). О происхождении НК ср.: Прохоров Г. М. Летописные подборки рукописи ГПБ, F. IV. 603 и проблема сводного общерусского летописания // ТОДРЛ. Л., 1977. Т. 32. С. 165-198; Лурье Я. С. Еще раз о своде 1448 г. и Новгородской Карамзинской летописи // Там же. С. 199-218. Первую редакцию Н IV, оканчивающуюся 1437 г., я склонен был датировать этим годом в связи с читающейся в конце летописи записью, относящейся ко княжескому наместнику Григорию Васильевичу Заболотскому; из этого, как будто, вытекала дата ante quern для датировки НСС в целом (Лурье Я. С. Две истории Руси XV в. С. 74-75, 113), но В. Л. Янин установил, что Г. В. Заболотский был княжеским наместником в Новгороде после Яжелбицкого мира 1456 г. (Янин В. Л. Новгородские акты XII-XV вв. Хронологический комментарий. М., 1991. С. 183-186). Поэтому составление НСС может быть отнесено не только к концу 30-х, но и к началу 40-х гг. XV в.
37) Шахматов А. А. Ермолинская летопись и ростовский владычный свод. СПб., 1904.
38) Насонов А. Н. История русского летописания XI-начала XVIII века: Очерки и исследования. М., 1969. С. 272-274; Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV-XV в. С. 150-161.
39) Шахматов А. А. 1) Общерусские летописные своды XIV и XV вв. С.152-159; 2) Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 286; 3) Обозрение русских летописных сводов XI-XVI вв. С. 256-283; Насонов А. Н. История русского летописания XI-начала XVIII века. С. 300- 302; Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV-XV вв. С. 161 - 167.
40) Лавров Н. Ф. Заметки о Никоновской летописи // Летопись занятий Археографической комиссии. Л., 1927. Вып. 1 (31). С. 66-70; Левин С. А. К изучению Воскресенской летописи. По поводу статьи В. В. Лаптева «Воскресенская летопись» (Учен. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Л., 1955. Т. 102. С. 165-239) // ТОДРЛ. М; Л., 1957. Т. 13. С. 689-705; Насонов А. Н. История русского летописания XI-начала XVIII века. С. 100-102.
41) См.: Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII вв. М., 1980. С. 147-148.
42) Там же. С. 96-102.
43) ПСРЛ. Т. 9. С. 57-64.
44) См.: Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII вв. С. 96-103.
45) См. ниже, с. 65-68. Ср.: Лурье Я. С. Две истории Руси XV в С. 48-56.
46) Лурье Я. С. Две истории Руси XV в. С. 85-86, 135, 208-209.
^ Глава III
ЛЕТОПИСНЫЕ ИЗВЕСТИЯ В НАРРАТИВНЫХ ИСТОЧНИКАХ XVII-XVIII вв.
Вопрос о памятниках исторического повествования XVII- XVIII вв. служит предметом рассмотрения в настоящей книге только в той степени, в какой памятники эти отражают летописную традицию XI-XVI вв.
С этой точки зрения несущественно, именовать ли исторические компиляции XVII в. летописями или не именовать. Спор об этом 1) в значительной степени является спором о терминах. Если летописи можно называть произведениями древней историографии, то и исторические труды XVII-XVIII вв. можно рассматривать как памятники русского летописания. Вопрос лишь в том, изменился ли после 60-х гг. XVI в. характер исторических сводов. Даже А. Н. Насонов, посвятивший заключительную главу своей «Истории русского летописания» сводам XVII-начала XVIII в., признавал, что «в какой-то мере правы составители общих обзоров летописания нашего времени, на страницах которых, при изложении событий XVII и XVIII в., о летописании не говорится ничего», ибо с XVII в. «в истории летописания начинается перелом, упадок» и даже новонайденные памятники представляют лишь попытки «составления официальных летописных сводов». 2)
Нас интересует сейчас лишь то, насколько в исторических компиляциях XVII-XVIII вв. сохранились фрагменты
-42-
предшествующего летописания и в какой степени они отражали не дошедшие до нас более ранние источники.
В XVII в. хронографический жанр получил преобладание над летописным. За Р. хрон. редакции 1512 г. последовали Пространная редакция 1599-1601 гг. и Хронографы 1617 и 1620 гг., 3) а также хронографические компиляции конца XVII в., отразившиеся в летописном своде, составленном при патриархе Никоне в 1652-1658 гг., Хронографе 1679 г., Новгородской III летописи, в Мазуринском летописце, составленном Исидором Сназиным, а также в Новгородской Забелинской и Погодинской летописях и, по-видимому, в Новгородской Степенной книге, которую получил от П. Н. Крекшина В. Н. Татищев. 4)
Легендарные известия о Словене, Русе и других предках славян, читающиеся в начальной части этих летописей, были сходны с известиями Иоакимовской летописи, не дошедшей до нас, но привлеченной и пересказанной В. Н. Татищевым во второй редакции его «Истории Российской» (I, 107-114). Известия древнейшей истории Руси, содержавшиеся в Иоакимовской летописи, привлекались и до сих пор привлекаются некоторыми историками; однако преобладающим можно считать взгляд на нее как на памятник легендарного сочинительства, созданный в XVII в. 5)
Независимыми от легендарной традиции хронографических компиляций были Пискаревский летописец и Вологодская летопись XVII в. 6)
Украинская летописная традиция XVII в. была представлена Густынской летописью 7) и «Синопсисом» - первым печатным трудом по русской истории, изданным в
-43-
Киево-Печерской лавре в 1674 г. при архимандрите Иннокентии Гизеле. 8)
Одним из наиболее спорных вопросов русской историографии был вопрос о летописных источниках, привлеченных историком первой половины XVIII в. В. Н. Татищевым и о так называемых «татищевских известиях» - известиях, читающихся только в его «Истории Российской» и неизвестных по другим источникам.
Спор о «татищевских известиях» длится уже долго, во всяком случае со времен Карамзина. Были ли известия, читающиеся в «Истории Российской», заимствованы из не дошедших до нас летописей, или они были «изобретениями» историографа?
Несколько лет тому назад Б. А. Рыбаков, отстаивая аутентичность этих известий и их восхождение к не дошедшим до нас памятникам, предложил ответить на пять вопросов, решающих, по его мнению, эту дилемму:
«1. Был ли у Татищева фонд источников, не сохранившихся до нашего времени?
2. Не отыскивается ли что-либо из татищевских известий в новонайденных учеными рукописях?
3. Равномерно ли хронологически распределяется то, что считают вымыслом Татищева? Не восполняет ли он своей фантазией бедность сведений об определенных периодах русской истории?
4. Не проводится ли в дополнительных материалах какая-либо система взглядов самого Татищева, и все ли татищевские известия подчинены этой системе?
5. Соответствует ли дух татищевских дополнений основным тенденциям летописей или отдельных летописцев или не соответствует и находится с ними в полном противоречии?» 9)
Ответ на первый вопрос, конечно, должен быть положительным. «История Российская» В. Н. Татищева дошла до нас в двух редакциях - первой (доведенной до нашествия Батыя), написанной в 1741-1746 гг., и второй, начатой в 1747 г. и подготовлявшейся историком вплоть до его смерти в 1750 г. В главе «О списках или манускрыптах», предваряющей первую редакцию, Татищев перечисляет 10 летописей; в аналогичной главе второй редакции их перечислено 11 (IV, 47-49; I, 123- 125). Трудами исследователей (главным образом
-44-
А. А. Шахматова, А. Е. Преснякова, С. Л. Пештича, А. И. Копанева) определено 8 летописей, названных историком: «Манускрыпт кабинетный» (очевидно, Лицевой свод), 10) «Радзивиловский» (Радзивиловская летопись), «Кириловский» (Львовская летопись), 11) «Новгородский Иоаннов» (З Й мл. и.), «Псковский» (Псковская 1-я), «Новгородский Крекшина» (летопись, соединенная с «Новгородским баснословцем» - Хронографической компиляцией XVII в.), «Никоновский» (Ник.), «Нижегородский» (Алатырский список Воскр.) (IV, 47-49; I, 123-125).
Раскольничья летопись, на которую ссылался Татищев, до нас не дошла. Она была, очевидно, копией, снятой для Татищева с пергаментного («харатейного») оригинала неким сибирским раскольником, подновившим ее текст. Вероятно, летопись эта была близка к Ипатьевской, ибо она доходит примерно до того же года, что и Ипатьевская.
Второй летописью, бывшей в распоряжении Татищева, которую считают пропавшей, является Голицынская летопись. Относительно характера этой летописи существуют разные точки зрения. С. Л. Пештич предполагал, что эта летопись была Ермолаевским списком Ипатьевской летописи (РНБ, F.IV.231); это же предположение, по-видимому, поддержал Б. М. Клосс. 12) С другой стороны Б. А. Рыбаков и
-45-
В. А. Кучкин отрицают это тождество, доказывая, что в Голицынской летописи, судя по сообщениям Татищева, содержались известия, которых нет в Ермолаевском списке. 13) Однако и текст Раскольничьей и текст Голицынского списка доходят до конца XII в. Откуда взяты те известия, которые выходят за пределы Ипатьевской летописи?
Среди источников Татищева исследователи 14) упоминают еще «Симонову летопись», но Татищев не перечисляет ее среди «списков и манускрыптов», которые он имел в своем распоряжении. Симон упоминается им (I, 122. Ср.: V, 215) лишь среди предполагаемых «летописателей» (Нестор, Сильвестр, «поп Иоанн»); а в примечаниях Татищева отмечается близость Симона к князю Юрию Всеволодовичу и его враждебность старшему брату Юрия - Константину, выразившаяся в умолчании о битве на Липице, в которой Константин, опираясь на новгородцев, победил Юрия; вместе с тем Татищев сообщает, что панегирический некролог Константина цитируется им из «летописца Симонова» (III, 260-262). Но такая двойственность отношения к Константину присуща летописям, основывавшимся на лаврентьевско-троицкой традиции, и свидетельствует она о существовании «Симонова летописца» как особого источника, хотя и не бывшего в распоряжении Татищева (среди названных им «манускрыптов» не было ни Лаврентьевской, ни Троицкой), но виденного им. Он писал о том, что видел эту рукопись у казненного Артемия Волынского (I, 122).
Особое место среди источников Татищева занимает уже упомянутая Иоакимовская летопись. Летопись эту он получил в 1748 г. от архимандрита Бизюкова монастыря Мелхиседека Борщова в виде тетрадок, написанных «письмом новым, но худым». Как уже отмечалось, начальная часть Иоакимовской летописи включала известия, сходные с теми, которые Татищев знал по хронографической компиляции, полученной от Крекшина, и которые он сам именовал «баснями» «некоего враля». Но Иоакимовскую летопись он признал древним памятником, предшествующим летописи Нестора, которую, по его мнению, неизвестный «враль» «не разумея хотел пополнить и темноту оного разъяснить» (I, 310-313; IV, 84).
-46-
Татищев привлек Иоакимовскую летопись в томе I второй редакции «Истории» для пополнения известий о происхождении Руси (I, 107-119).
Что касается «татищевских известий», подтвержденных рукописями, новонайденными учеными, то это предположение основывается у Б. А. Рыбакова только на одном примере, и при этом неудачном. Б. А. Рыбаков заметил, что речь Игоря Ольговича с упоминанием тиунов Радши и Тудора, читающаяся у Татищева под 1146 г. (IV, 201), совпадает с известием Московского свода 1479 г. А между тем этот свод, открытый А. А. Шахматовым в 1900-1904 гг., не был известен Татищеву, и, следовательно, указанное известие «перешло из разряда подозреваемых татищевских вымыслов» в число известий не дошедших до нас источников Татищева. Это наблюдение позволило Б. А. Рыбакову возвести упомянутое известие к Раскольничьей летописи, которая основывалась, согласно предположению исследователя, на своде боярина Петра Бориславича конца XII в. Но цитируемая Б. А. Рыбаковым реплика о Радше и Тудоре читается не только в Московском своде 1479 г., но и в зависимой от него Воскресенской летописи, которой Татищев пользовался. 15) Так что это известие не принадлежит ни к числу «подозреваемых татищевских вымыслов», ни к Раскольничьей летописи и своду Петра Бориславича.
Нам удалось отыскать в «Истории» Татищева одно известие, отсутствующее в бесспорно знакомых Татищеву летописях, повествующих о событиях XV в. Сообщив о взятии Иоанном III Твери и переходе к нему тверских бояр, Татищев под 6995 (1487) г. повествовал: «Тоя ж зимы пойма князь великий князя Михаила Холмскаго и в заточение на Вологду посла за то, что отступил князя своего Михаила тферскаго и, целовав ему крест, изменил, а великому князю на него лгал, рекучи: "Недобре верити тому, кто Богу лжет"» (VI, 74). Аналогичное известие отыскивается в Типографской Академической летописи, но слова Иоанна III, обосновывающие «поимание» Михаила Холмского, там отсутствуют. 16) Откуда Татищев извлек известие о Михаиле Тверском? Его, естественно, не могло быть в Голицынской и Раскольничьей летописях, но среди источников, упомянутых Татищевым, была еще одна, найденная историком после написания первой части его труда и упомянутая в перечне использованных «списков и манускрыптов» лишь во второй редакции его труда (известие о заточении Холмского читалось как раз среди известий, использованных
-47-
только в окончательной редакции «Истории») (I, 399, примеч. 9-9 и 10-10). Татищев указывал, что эта летопись была куплена им у «носясчего на плосчади»; она была подписана «рукою Ярославского монастыря архимандрита Иосифа» и передана «Англинскому королевскому собранию, а точная копия в Академию наук» (I, 125). А. А. Шахматов предполагал, что это была «Ростовская летопись» в Ярославском списке XVII в., 17) но Типографская летопись была как раз ростовской летописью.
«Татищевские известия», возможно, помещены в «Истории Российской» неравномерно, но распределение этих известий вовсе не должно объясняться стремлением восполнить бедность сведений об определенных периодах русской истории. Диаграммы распределения «татищевских известий», помещенные в книге Б. А. Рыбакова, показывают, что большое количество «татищевских известий» относится к 40-50-м гг. XII в. Но из этого вовсе не следует, что Татищев восполнял своими известиями периоды, мало освещенные в источниках. Напротив, Б. А. Рыбаков признает, что в Ипатьевской летописи и в близких к ней летописях эти годы изложены наиболее подробно. 18) Обилие известий за 40-50-е гг. XII в. свидетельствует лишь об особом интересе Татищева к этому периоду; были ли у него дополнительные источники, освещающие это время помимо известных нам, остается под вопросом.
Сосредоточив свое внимание на «татищевских известиях» XII в., Б. А. Рыбаков совсем не разбирал аналогичные известия за другие периоды. А между тем известия, отсутствующие в доступных нам летописях, читаются в «Истории» Татищева на всем протяжении - и до и после XII в. Часто эти известия были внесены в качестве интерполяции вместо зачеркнутых текстов, восходивших в более ранних рукописях В. Н. Татищева к рукописным источникам. Примеры «татищевских известий», относящиеся к древнейшему периоду истории Руси, подробно рассмотрены в работах С. Л. Пештича, Е. М. Добрушкина и Л. И. Сазоновой, 19) и нам нет необходимости
-48-
вновь перечислять их. Остановимся на известиях XII-XV вв. По 6724 (1216) г. рассказ о битве на Липице, основанный у Татищева на Ник., дополнен рядом подробностей - так, известие о требовании Мстислава Мстиславича после победы, чтобы Ярослав отослал к нему его дочь, на которой Ярослав был женат, дополнено уже в первой редакции пояснением: «Не годе ти, сыну, ины жены держати возле княгини, но годе княгиню чтити, яко еси ей ротился у церкви. А иж не сотвори тако, ино не достоит ти ю имети» (IV, 351). Во второй редакции это пояснение расширено - Мстислав еще до битвы заступается за дочь: «А если ему не любо, то б, не обидя ее для наложниц, отпустил к нему» (III, 192), а после победы заявляет: «...ты, забыв к ней в церкви данное при браке обесчание, имел ея не яко жену, но яко рабу, и наложницы ею ругаются» (III, 199). К рассказу о битве на Липице, заимствованному из Ник., у Татищева добавлены подробности, рисующие благородство законного наследника владимирского престола Константина: речи к братьям, призывы к своим воинам не «подъяти руки» во время служения ни на одного из своих братьев (IV, 350; еще подробнее III, 196-197). К рассказу о нашествии Батыя в 1237 г. добавлены речи и рассуждения рязанских князей (IV, 374; III, 232), отсутствующие в известных нам летописях и не могшие читаться в Раскольничьей и Голицынской летописях, доведенных до конца XII в. 20)
В третьей части «Истории Российской», дошедшей до нас только в окончательной редакции (т. V), также читается ряд известий, не находящих соответствия в известных нам летописях. К известиям Татищева об Александре Невском, добавленным к доступным нам летописным рассказам, мы еще обратимся. Приводя летописное известие о том, что рязанский князь Роман Ольгович был оклеветан в Орде в 6778 (1270) г., Татищев уточнил, что оклеветан он был «от баскака рязанского» (V, 49). Под 1338 г. к известию о пребывании преследуемого ханом тверского князя Александра Михайловича в Литве добавлено, что немцы и литовцы обещали Александру Михайловичу «многи дары и обеты, прирекаюсче ему помогати, но ничто полезно ему сотвориша», а когда он вернул княжение,
-49-
«токмо Божескою помосчию и своею мудрою кротостию, тогда тии немцы и литовстии вельможи прошаху от него обетов» (V, 89). В рассказе о вокняжении юного Дмитрия Донского приводится речь хана: «Невинен Димитрий московский, яко мал остася по отце... имат иныи князи подручныи, и бояре да те правят, доколе же возрастет» (V, 113). Ниже будут приведены известия о Куликовской битве и Дмитрии Донском, вписанные Татищевым в его рукопись «Истории». В рассказе о сношениях с Тохтамышем после низвержения им Мамая упоминается среди послов «ростовский посол Василий Татисча» (V, 151). В рассказе о нашествии Тохтамыша у Татищева читаются речи Дмитрия и бояр: «И асче побеждени будем, то погубим всю землю Рускую и не можем к тому милости испросити» и возражение тысяцкого: «Идем, княже, на броды, и станем сожидати воинства» (V, 152). Изгнание Дмитрием Донским Киприана объяснено у Татищева тем, что «князь Михаил Тверский иде во Орду просити великаго княжения и что митрополит Киприан о сем советова ему...» (V, 157). Под 1448 г. зачеркнуто краткое летописное известие о том, что Василий Темный, сосланный Дмитрием Шемякой в Вологду, покинул ее, ибо нельзя такому государю «в такой дальней пустыни заточену быти», и вписан обширный текст о том, что Василий послал в Литву к своим сторонникам «костромскаго боярина Андрона Татисчева», и о том, что «име во уме, никто о том от бояр его веде, бояся бо, яко и первее сольсчен бысть верными любовники» (V, 265, 311, примеч. 288-288); «Андрону Татисчеву» историк намеревался отвести также важную роль в борьбе за возвращение Василием II престола, но приписку об этом он потом зачеркнул (V, 311, примеч. 291).
Такие же известия, отсутствующие в других источниках, обнаруживаются и в четвертой части (т. VI) «Истории». К их числу относится известие о заговоре в Новгороде в 6987 (1479) г., уже после окончательного присоединения Новгорода к Московскому государству, - о заговоре, в котором тайно участвовал архиепископ Феофил, польский король, хан Большой Орды и римский папа; Иван III пресек его неожиданным (даже для собственного сына) походом (VI, 67-68). В рассказе о соборе на «богохульников, лжеучителей и ругателей святых икон» в 6999 (1491) г. у Татищева читается уникальное известие, что провозвестник ереси «жидовин, именем Схарина... с инными казнен бысть от великаго князя Ивана Васильевича...». В этом рассказе утверждается, будто митрополит Зосима, тайный сторонник еретиков, выступил против смертной казни, заявляя, что «мы от Бога не поставленни на смерть осуждати, но грешныя обращати к покаянию» (VI, 77).
-50-
На отдельном листочке, предназначенном для помещения под 7000 (1492) г., Татищев написал речь Ивана III в оправдание заточения своего брата Андрея (VI, 79).
В какой степени в «татищевских известиях» отражается система взглядов Татищева? Б. А. Рыбаков сводит его взгляды к сочувствию «монархическому правлению» и считает, что использование Татищевым источников, противоречивших этой тенденции, «позволяет отвести тяжкие обвинения в подлогах, вымыслах и сознательной фальсификации исторических источников, брошенные В. Н. Татищеву...». 21) Конечно, Татищев не был вульгарным «фальсификатором» источников, подобным Бардину, Сулакадзеву или автору популярной ныне «Влесовой книги». 22) В отличие от современных историков, Татищев излагал исторические события в летописной манере и не отделял при этом данные, заимствованные из источников, от собственных гипотез и догадок. Он считал допустимым влагать в уста исторических деятелей речи, которые они могли произносить, защищая свои позиции.
В научной литературе уже отмечалось, что Татищев своими дополнениями пытался воссоздать причинно-следственную связь между событиями. Этим, видимо, предопределялось дополнение, сделанное Татищевым к известию ПВЛ о походе князя Игоря на греков в 6449 (941) г. Летопись не давала никакого объяснения этого похода; Татищев объяснял этот поход тем, что «греки не хотяху уложенного со Ольгом платити» (IV, 119; И, 40). Повествуя о присылке ко Владимиру епископов от патриарха Фотия в 6498 (990) г. и даже приписав патриарху особое послание против «латин» (ср.: IV, 138; II, 64), Татищев отмечал в примечании, что в источнике Ник. относительно Фотия «ошибенось, ибо Фотий задолго прежде умер», но предположил, что правивший в то время патриарх Сергий именовался Фотием «по фамилии» (II, примеч. 194). Под следующим 6499 (991) г. он привел легендарное обвинение «римской веры» в том, что «баба была Анна папою», опираясь на известие французских историков Блонделя и Ланфана о папессе Иоанне (IV, примеч. 143; II, примеч. 195), но вложив это обвинение в уста константинопольского патриарха (IV, 138; И, 64). Известие о еврейском погроме в Киеве приводилось в Ип. и близких к ней летописях под 6621 (1113) г. без всякого объяснения. 23) Татищев уже в первой редакции «Истории» объяснил это тем, что «жиды... многу тщету и смуту
-51-
людем творяху», и рассказал, что Мономах созвал особое совещание князей, на котором «уложиша из всея Руския земли изгнати жиды» (IV, 179-180); во второй редакции оба этих пояснения были еще значительно расширены (З, 129). 24)
Стремлением объяснить причинную связь между событиями обусловлены и многие «татищевские известия» в третьей и четвертой частях «Истории». Чем было вызвано изменение политики хана по отношению к брату Александра Невского Андрею Ярославичу? Татищев объяснил эту перемену тем, что Александр «жаловался» хану на нелояльное поведение брата по отношению к Орде (V, 40). Гипотезу эту можно считать правдоподобной, но Татищев изложил ее не как свое предположение, а как исторический факт. Таким же предположением, но изложенным как факт, было утверждение, вписанное Татищевым вместо летописного текста, будто Киприан советовал Михаилу Александровичу Тверскому «просити великаго княжения» в Орде (V, 157, 292, примеч. 11-11) в соперничестве с Дмитрием Донским, и утверждение, что Василий Темный скрыл свои намерения от бояр во время бегства из Вологды. Ни в одном источнике ничего не сообщалось о судьбе «жидовина Схарина», объявленного Иосифом Волоцким провозвестником ереси «жидовствующих», - Татищев восполнил этот пробел, сообщив, что «Схарина» был казнен великим князем (V, 77).
Было бы неправильно полагать, что все дополнения к известиям источников, обнаруживаемые у Татищева, были подчинены его политическим тенденциям. Татищев не считал историю «политикой, опрокинутой в прошлое», но, как и у многих историков, его политические взгляды в той или иной степени отражались на его построениях. Однако, в отличие от историков нового времени, он выражал эти воззрения не столько в собственных рассуждениях, сколько в предполагаемых словах и поступках исторических лиц. Сторонник самодержавной власти, Татищев с явной враждебностью относился к новгородским вольностям. Под 6680 (1172) г. он поместил (IV, 279; III, 96) резко отрицательную характеристику новгородцев, заимствованную из Радзивиловской летописи, где она помещена под 6678 г., или из Никоновской летописи (6679 г.). Повествуя о битве на Липице, он в особом примечании ко второй редакции специально оговаривался (III, 261, примеч. 592), что в новгородских летописях «преимущество» в битве дано предводителю новгородских войск Мстиславу Удалому, «чему быть не должно по месту и родству», ибо, с его точки зрения,
-52-
«старейшинство» должно было быть за законным наследником владимирского престола Константином. Враждебность Новгороду выразилась в уникальном известии Татищева о новгородском заговоре 1479 г., о котором не сообщалось ни в одной из современных этому мифическому событию летописей (VI, 67-68). Сочувствие Татищева единовластию побудило его, по всей видимости, к сочинению речи Иоанна III 7000 (1492) г. в оправдание заточения брата его Андрея Васильевича: «Жаль ми добре брата моего и не хосчу изгубити его, а на себе порока положити, а свободити не могу про то, что ни-единою зло на мя замышлял и братию свободил, а потом каялся. И ныне паки начал зло замышляти и люди моя к себе притягати. Да то бы и ничто, а когда я умру, то ему доставати великое княжение. А внук мой, кому великим князем быти, а он, коли собою того не достанет, то смутит дети моя, и будут воеватися межи собою, и татара, пришед, видя в нестроении, будут землю Рускую губить, жечи, и пленить, и дань возложат паки, и кровь христианская будет литися, яко бе прежде. А что аз толико потрудися, и то будет все ни во что, и вы будите раби татаром» (VI, 79). Ни в одной из летописей эта речь не читается, но она вполне соответствует взглядам Татищева - современника борьбы за престол в XVIII в.
«Татищевские известия» отражали не только политические воззрения автора. Татищев несомненно считал, что история должна быть учителем жизни и служить нравственному воспитанию людей. Недаром он уже в первой редакции своего труда счел необходимым заменить известные слова Святослава «Хощу на вы ити» на: «Хощите ли умиритися, слите ко мне или хощу на вы ити» и ответ Владимира мусульманам: «Руси есть веселие пити» на «руссом есть в веселие и здравие от пития, с разумом пиемаго» (IV, 133; ср.: II, 58).
Отсюда и особое внимание к нарушениям нравственности. Если в первой редакции «Истории» он дал Святополку Изяславичу довольно положительную характеристику, отметив его любовь к жене: «Княгиню свою толико любляше, яко не можаше без плача отлучитися», то во второй редакции на особой вклейке написал: «Наложницу, которую потом в жену взял, ...много ея слушая, сам терпел от князей поношение...» (IV, 179; И, 287, примеч. 171-171). Уже в первой редакции появилась неизвестная летописям характеристика Всеволода Ольговича, где сообщалось между прочим, что «многий наложницы любяй» (IV, 201). Во второй редакции эта характеристика была значительно расширена: «Чрез сие киевляном тягость от него была великая. И как умер, то едва кто по нем, кроме баб любимых, заплакал, а более были ради» (II, 162).
-53-
Вместо краткой характеристики Юрия Долгорукого в первой редакции, во второй появляется развернутая отрицательная, где сообщается, в частности, что этот князь был «любитель жен, сладких писч и пития» (IV, 250; ср.: III, 60). В прелюбодеянии обвинялся Ярослав Всеволодович в рассказе о битве на Липице в 6724 (1216) г. (IV, 351; III, 192, 194, 199).
Безнравственному поведению отрицательных персонажей противопоставлялось трогательно-сентиментальное поведение персонажей положительных. Так, после бегства Игоря Святославича Новгород-Северского из плена «княгиня же, не моги часа терпети, нощию иде к нему... И егда приидоша... объястася со князем и от радости надолзе, друг на друга зря, слезы испущаху» (IV, 305). 25) Моральные воззрения В. Н. Татищева отразились и в реплике, добавленной к рассказу о «поимании» в 1487 г. Михаила Холмского: «Недобре верити тому, кто Богу лжет».
Просветительские взгляды Татищева отразились в двухкратной вставке им во второй редакции отсутствовавших в первой редакции известий об учреждении князьям «училисч» (III, 123, 206; ср.: IV, 295, 356).
Не обошел Татищев вниманием и представителей своей фамилии. Введенные им в «Историю» Василий Татисча и Андрон Татисчев не упоминались ни в каких летописях; вероятно, источником в этих случаях были какие-то родословные предания; однако в родословных книгах Андрона Татисчева нет совсем, а предок Татищевых Василий Юрьевич Татища упоминается не как посол от Дмитрия Донского, а как наместник его сына, Василия Дмитриевича, в Новгороде, раскрывший новгородский заговор. 26)
Примеры «татищевских известий», подобные тем, которые приводились выше, обнаруживаются на всем протяжении труда - и в первой редакции «Истории», и во второй, 27) хотя в последней редакции (и в третьей, и в четвертой книгах,
-54-
дошедших до нас только в одной окончательной версии) они выражены особенно отчетливо.
Если даже предположить, что какие-то дополнения Татищева к известным нам летописям были извлечены им из летописей Ипатьевской традиции или из летописей, сходных с Лаврентьевской и Типографской Академической, то несомненным остается тот факт, что большинство сделанных им дополнений однотипно по своему характеру.
«Система взглядов» Татищева (не сводимая только к политическим тенденциям) обнаруживается в дополнениях к летописным известиям на всем протяжении его труда. Но основная масса «татищевских известий» отражала его собственные историографические построения. Вставляя эти дополнительные тексты, Татищев никого не собирался обманывать. Он исходил из воззрений, не чуждых и нашему времени. А. А. Шахматов называл историков, использующих «татищевские известия», «исследователями, основывающимися на вероятиях». 28) Таким же историком, «основывающимся на вероятиях», был и сам B. Н. Татищев, однако, как правило, он не считал необходимым сопровождать свои гипотезы и догадки указаниями на их предположительный характер и ссылками на источники (как делал впоследствии Н. М. Карамзин). Это справедливо отмечал C. Л. Пештич: «Развенчивая „Историю Российскую" как источник, мы тем самым не преуменьшаем, а возвеличиваем заслуги Татищева как историка. Противоречивость формы и содержания его труда, написанного в виде летописного свода, но являющегося уже не летописью, а историческим произведением, только составленным в виде летописи, свидетельствует о самостоятельном истолковании источников Татищевым в духе его общественно-политических взглядов и в соответствии с общим уровнем развития исторической мысли в России». 29)
-55-
* * *
1) См.: Корецкий В. И. История русского летописания второй половины XVI-начала XVII в. М., 1986. 269 с.
2) Насонов А. Н. История русского летописания XI-начала XVIII века: Очерки и исследования. М., 1969. С. 478.
3) Творогов О. В. Древнерусские хронографы. Л., 1975. С. 208-231; Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции / Собрал и издал А. Попов. М., 1869. С. 131-149.
4) Насонов А. Н. История русского летописания XI-начала XVIII века. С. 483-489; Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. С. 442-447; ПСРЛ. СПб., 1841. Т. 3. С. 270- 279; ПСРЛ. М., 1968. Т. 31. С. 11-179. Ср.: Яковлев В. В. 1) Летопись Новгородская Забелинская // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3 (XVII в.). Ч. 2. И - О. СПб., 1993. С. 289-290; 2) Летопись Новгородская Погодинская // Там же. С. 291-292; Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1962. Т. 1. С. 124, 310-311; М; Л., 1964. Т. 4. С. 48, 84. Далее в этой и следующих главах ссыпки на это издание в тексте с указанием тома римской цифрой, «границы - арабской. (Репринт: М.: Ладомир, 1994-1996. Т. 1-8).
5) Шамбинаго С. К. Иоакимовская летопись // Исторические записки. М; Л., 1947. Т. 21. С. 254-270; Тихомиров М. Н. О русских источниках «Истории Российской»// Татищев В. Н. История Российская. Т. 1. С. 50-52.
6) ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 31-220; Т. 37. С. 160-193.
7) ПСРЛ. СПб., 1843. Т. 2. С. 233-373.
8) Синопсис, или Краткое собрание от разных летописцев, о начале славянороссийского народа и первоначальных князей богоспасаемого града Киева... Киев, 1674. С 1678 по 1810 г. переиздавался 10 раз.
9) Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972. С. 184-185.
10) Отождествление «Кабинетной летописи» с Голицынским и Лаптевским списками Лицевого свода было предложено В. А. Петровым (см.: Пештич С. Л. Русская историография XVIII века. Л., 1961. Ч. 1. С. 252); сомнения по поводу такого отождествления см.: Клосс Б. М., Корецкий В. И. В. Н. Татищев и начало изучения русских летописей // Летописи и хроники, 1980. М., 1981.
11) Копанев А. И. Об одной рукописи, принадлежавшей В. Н. Татищеву // Тр. БАН СССР и ФБОН АН СССР. М.; Л., 1955. Т. 2. С. 233-240.
12) Пештич С. Л. Русская историография XVIII века. Ч. 1. С. 256-257. Примеч. 134: «Принадлежность летописи Голицыным удостоверяет надпись середины XVIII в., сделанная на переплете». В настоящее время начало ярлыка, приклеенного в F.IV.231 к корешку переплета, оборвано; сохранился только «...№ 23»; но на л. 321 об. читается: «1769-го июня 10 дня продал я, Матвей Гаврилов... сию книгу Летописец зачисто Ивану Кузьмину... В уверении сего подписуюсь дому сему его сиятельства князя Василия Алексеевича Голицина служитель Василий Финогениов порукою подписуюсь». В. А. Голицын (1694- 1732) - дальний родственник Д. М. Голицына, внук фаворита Софии В. В. Голицына (ср.: Голицын В. В. Материалы для полной росписи князей Голицыных. Киев, 1888. С. 59). Работа Б. М. Клосса еще не опубликована; цит. по приложению к книге: Феннел Дж. Кризис средневековой Руси. 1200-1304. М., 1989. С. 228, 234, написанному А. И. Плигузовым. В статье, написанной Б. М. Клоссом совместно с В. И. Корецким (Клосс Б. М., Корецкий В. И. В. Н. Татищев и начало изучения русских летописей. С. 5-13) отмечалось, что описание Голицынской летописи сохранилось в описи рукописей, конфискованных у Д. М. Голицына, составленной в 1737-1738 гг., под № 102. Ср.: Градова Б. Б., Клосс Б. М., Корецкий В. И. К истории Архангельской библиотеки Д. М. Голицына // Археографический ежегодник за 1978 г. М., 1979. С. 243. Но в приложение II к этой статье, где устанавливается соответствие рукописей, упомянутых в описи, сохранившимся рукописям РНБ и других собраний, рукопись N° 102 не включена.
13) Рыбаков Б. А. 1) В. Н. Татищев и летописи XII в. // История СССР. 1971. № 1. С. 91-101; 2) Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». С. 185-188. Ср.: Кучкин В. А. К спорам о В. Н. Татищеве // Проблемы общественного движения и историографии. М., 1971. С. 260-262.
14) Клыш М. А. К вопросу о Симоновой летописи // Вестник МГУ. 1978. Сер. истории. № 1.С. 28-42; Милое Л. В. Татищевские портреты-характеристики и «Симонова летопись» // История СССР. 1978. № 6. С. 76-94.
15) Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». С. 186-187. Ср.: ПСРЛ. СПб., 1856. Т. 7. С. 35.
16) ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 236.
17) Шахматов А. А. Повесть временных лет. Пг., 1916. Т. 1. С. I, примеч. 2. Более точное определение Ярославского списка Татищева требует еще специального исследования. В той же рукописи, где была помещена эта летопись, содержался также список Русской правды краткой редакции (Правда русская. М.; Л., 1947. Т. 2. С. 827-828. Ср.: Кросс Б. М., Корецкий В. И. B. Н. Татищев и начало изучения русских летописей. С. 11).
18) Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». C. 191.
19) Пештич С. Л. Русская историография XVIII века. Ч. 1С. 237-243; Л., 1965. Ч. 2. С. 156-161; Добрушкин Е. М. 1) О двух известиях «Истории Российской» под 1113 г.// ВИД. М., 1970. Т. 3. С. 280-290; 2) К вопросу о происхождении сообщений «Истории Российской» В. Н. Татищева // ИЗ. 1976. Т. 97. С. 200-236; Сазонова Л. И. Летописный рассказ о походе Игоря Святославича на половцев в 1185 году в обработке В. Н. Татищева // ТОДРЛ. М.; Л., 1970. Т. 25. С. 29-46.
20) А. Г. Кузьмин, по-видимому, связывает эти тексты с Муромской летописью, упоминаемой Татищевым (Кузьмин А. Г. Рязанское летописание: Сведения летописей о Рязани и Муроме до середины XVI в. М., 1965. С. 181). Но Татищев не упоминал эту летопись среди своих источников. Он лишь назвал (в «Предъизвесчении» ко второй редакции «Истории») «Муромскую топографию» со «многими баснями, и не весьма пристойными» (I, 84).
21) Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». С. 196.
22) Творогов О. В. Влесова книга // ТОДРЛ. Л., 1990. Т. 43. С. 170-254.
23) ПСРЛ. Пг., 1923. Т. 2. (Фототип. воспроизведение: М., 1962. Стб. 275- 276).
24) Ср.: Пештич С. Л. Русская историография XVIII века. Ч. 2. С. 159.
25) Ср.: Сазонова Л. И. Летописный рассказ о походе Игоря Святославича на половцев в 1185 году в обработке В. Н. Татищева. С. 40.
26) Татищев С. С. Род Татищевых. СПб., 1900. С. 1, 323-324, 331.
27) А. А. Шахматов (К вопросу о критическом издании «Истории Российской» В. Н. Татищева // Дела и дни. Пг., 1920. С. 94-95) высказывал предположение, что «ничего изобретенного самим В. Н. Татищевым не найдется в 1-й редакции», и лишь во 2-й редакции появились его «изобретения». Б. А. Рыбаков приписал почему-то эту точку зрения С. Л. Пештичу (Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». С. 197, примеч. 25). В действительности С. Л. Пештич доказывал, что и 1-я редакция содержала многочисленные дополнительные рассуждения и версии B. Н. Татищева (Пештич С. Л. Русская историография XVIII века. Ч. 1. C. 237-239).
28) Шахматов А. А. К вопросу о критическом издании «Истории Российской» В. Н. Татищева. С. 95.
29) Пештич С. Л. Русская историография XVIII века. Ч. 1. С. 261.
^ Глава IV
ДРЕВНЕЙШАЯ ИСТОРИЯ РУСИ В ЛЕТОПИСЯХ И В ИСТОРИОГРАФИИ XX в.
Для изучения летописной традиции, отражающей древнейший период истории Руси (до 946 г.), наибольшее значение имеет вывод, неопровержимо доказанный А. А. Шахматовым: летописью, предшествовавшей ПВЛ (вторая редакция - в Лавр., Тр., Радзивиловской, МАк, а также в Летописце Переяславля-Суздальского; третья редакция - в Ип.), был свод, дошедший в начальной части HI мл. и. 1)
Текст, сохранившийся в HI мл. и. 2) и определенный Шахматовым как текст Начального свода, имеет заголовок: «Временьник, иже нарицаеться Летописания Русьскых кънязь и земля Русьскыя..., и гради почаша бывати по местомъ, преже Новъгородьская волость и по томь Кыевская, и о поставлении Кыева, како въименовася Кыев». Тут же указано, что «град великый Кыев» был назван «во имя Кия, егоже нарицають тако перевозника бывша; иней же ловы деяша около града своего».
Далее следует введение, в котором летописец осуждает порядки в современной ему русской земле и оплакивает нашествие «поганых» на Русь.
Под 6362 (954) г. в мл. и. помещены следующие известия: о Кии, Щеке, Хориве и сестре их Лыбеди; о нашествии Руси на Царьград при царе Михаиле и матери его Ирине, предотвращенном бурей, которая возникла тогда, когда греки
-56-
омочили в море ризу Богородицы; о хазарской дани на полян; о приходе двух варягов - Аскольда и Дира и вокняжении их в Киеве; о славянских племенах во времена Кия, Щека и Хорива; об изгнании варягов и призвании их в Новгород, о приходе Рюрика, севшего в Новгороде, Синеуса, севшего на Белоозере, и Трувора, севшего в Изборске, давших имя Руси; о смерти Синеуса и Трувора, вокняжении Рюрика и рождении у него сына Игоря, о походе Игоря и его воеводы Олега по Днепру, завоевании ими Киева и убийстве Аскольда и Дира; об установлении дани варягам в 300 гривен с добавлением: «еже не дають», о княжении Игоря в Киеве, установлении им даней, женитьбе его на Ольге и рождении сына Святослава.. После этого под датой 6428 (920) г. - поход Игоря на греков, «зло», учиненное русскими, и уничтожение русских кораблей «огненным строем». 6429 (921) г. - сбор кораблей и войск Игорем с Олегом. 6430 (922) г. - приход Олега к Царьграду, попытка преградить ему путь и поход под парусами по суше, возвращение руси и словен под различными парусами; смерть Олега от уксуса змеи и погребение его в Ладоге; княжение Игоря в Киеве, война его с древлянами и уличами; воевода Свенельд; неудачная осада Пересечена. Заканчивается эта статья фразой: «по сем скажем о приключившихся летях сих».
Далее после ряда пустых годов (дат без известий) читается под 6448 (940) г. и 6450 (942) г. известие о войнах с уличами, взятии Пересечена и дани, переданной Свенельду. Под 6453 (945) г. - пространный рассказ о сборе Игорем дани с древлян, о его убийстве и о троекратной мести Ольги древлянам. Следующая статья озаглавлена «Начало княженья Святославля» и повествует о победе Ольги над древлянами.
В ПВЛ рассказ о древнейшем периоде истории Руси был Значительно расширен. 3) Источники этих дополнений были с большой убедительностью установлены А. А. Шахматовым. Если Начальный свод при изложении событий византийской Истории опирался только на относительно краткую хронографическую компиляцию («Хронограф по великому изложению», по определению В. М. Истрина), то ПВЛ широко привлекала Хронику Амартола, продолженную до 948 г. 4) О. В. Творогов убедительно показал, что источники Начального свода и ПВЛ были разными: Начальный свод опирался только на Хронограф по великому изложению, ПВЛ - только на Амартола (привлекая только те цитаты из Хронографа,
-57-
которые читались в Начальном своде). 5) Кроме того, в распоряжении составителя ПВЛ оказались договоры Олега, Игоря и Святослава с греками, что побудило летописца внести существенные поправки в изложение истории конца IX-нач. X в. Как и в Начальном своде, в ПВЛ даты были проставлены произвольно с целью внести порядок в недатированный материал древнейшей истории - отсюда серьезные расхождения между датами в обеих летописях.
В ПВЛ нет ни введения, читающегося в мл. и., ни суммарной статьи 6362 г. Начинается ПВЛ с библейского рассказа о разделении земли между сыновьями Ноя (заимствованного из Амартола) и с рассказа о расселении славян. После этого
повествуется о приходе апостола Андрея к киевским горам, о Кии, Щеке и Хориве - автор спорит с утверждением о том, что Кий был перевозчиком: «Аще бо бы перевозникъ Кий, то не бы ходилъ к Царюгороду...». Затем рассказывается о расселении восточнославянских племен и о хазарской дани. Далее перечисляем (опуская пустые года)
следующие наиболее важные известия, отличающие ПВЛ от мл. и. и так или иначе отразившиеся в последующем летописании. Датированный текст начинается с 6360 (852) г., причем исходной датой служит ошибочно датируемое (вместо 842 г.) воцарение византийского императора Михаила, при котором Русь приходила к Царьграду, и расчет лет
от Адама до конца ПВЛ, которая должна была быть доведена «до смерти Святопълча», т. е. до смерти князя Святополка Изяславича в 1113 г. Под 6367 (859) г. - рассказ о дани, взимавшейся варягами с северных славянских племен, а хазарами - с южных. 6370 (862) г. - изгнание варягов и их обратное призвание. Приход Рюрика (город, в котором он сел, в Лавр. не назван, в Тр. было приписано
сверху: «В Новгороде», а по Радзивиловской, МАк, Летописцу Переяславля-Суздальского и Ип. - в Ладоге), Синеуса и Трувора. Смерть Синеуса и Трувора и единовластие Рюрика; отправление «2 мужей, не племени его, но (в другом списке - «ни») боярина», Аскольда и Дира к Царьграду и их приход в Киев, где некогда были Кий, Щек и Хорив. 6374 (866) г. - поход на греков, который в мл. и. излагался под 6362 г.; в ПВЛ он приписывается Аскольду и Диру. 6387 (879) г. - смерть Рюрика, передавшего
свое княжение Олегу, «от рода ему суща», и отдавшего ему своего сына Игоря «на руце», ибо Игорь был «детеск вельми». 6390 (882) г. - поход Олега на юг и убийство им Аскольда и Дира - рассказ сходен с известием Начального свода ( мл. и.) под 6362 г., но Олег здесь выступает в роли князя, несущего на руках младенца
-58-
Игоря; в связи с этим он говорит: «Вы неста князя,... но аз есмь роду княжа», а Игорь «есть сын Рюриков». Рассказ этот явно вторичен по отношению к Начальному своду, отразившемуся в мл. и. В Начальном своде, где Игорь выступает как взрослый князь, а Олег - его воевода, об их действиях говорится в двойственном числе: Игорь и Олег
«начаста..., налезоста..., поидоста..., узреста..., потаистася...». В ПВЛ ходит и действует один Олег - соответственно двойственное число заменяется единственным: «поиде..., приде..., уведа..., похоронив вои...». Однако, как это часто бывает при редактировании, составитель ПВЛ не сумел устранить полностью прежний вариант - двойственное число сохранилось в словах: «придоста к горам к киевьским». Очевидно, текст, сохранившийся в мл. и., лучше отразил первоначальный вариант - тот, который читался в составе Начального свода. Рассказ оканчивается тем, что Олег объявляет Киев матерью городов русских и устанавливает дань варягам от Новгорода, «еже до смерти Ярославле даяше варягам». 6391 (883), 6392 (884) и 6393 (885) гг. - завоевание Олегом древлян, северян и радимичей и присвоение им дани, которую уплачивали хазарам: «аз им противен, а вам нечему». 6406 (898) г. - войны с уграми и создание славянской грамоты. 6410 (902) г. - византийский цесарь Леон посылает угров против болгар. 6411 (903)г. - «Игореви же възрастьшю... иприведоша ему жену от Пьскова именем Олгу». 6415 (907) г. - рассказ о походе Олега на греков, помещенный в мл. и. под 6430 г., заканчивающийся известием о мире с греками, представляющий собою, по мнению А. А. Шахматова и ряда других исследователей, фрагмент из помещенного в ПВЛ далее договора Олега с греками 6420 г. 6420 (912) г. - договор Олега с греками и развернутый рассказ о смерти Олега от коня, предсказанной ему волхвами; следует особое пояснение (со ссылкой на греческий источник), что иногда «от волхвованиа собывается чародЪйство». 6421 (913) г. - начало княжения Игоря. 6422 (914) г. - поход Игоря на древлян. 6423 (915) г. - первый приход печенегов на русскую землю. 6449 (941) г. - поход Игоря на греков, греческий огонь, подготовка к новому походу. 6452 (944) г. - второй поход Игоря на Царьград, предложение мира. 6453 (945) г. -договор Игоря с греками. Вторичная дата 6453 (945) г. - поход Игоря на древлян, убийство Игоря; три мести Ольги. 6454 (945) г. - княжение Святослава, три мести Ольги. 6454 (946) г. -княжение Святослава, четвертая месть Ольги, отсутствующая в I мл. и. После 6454 г. даты в мл. и. и в ПВЛ начинают совпадать.
Известие ПВЛ за 6454 г. явно вторично по отношению к I мл. и. В мл. и. о мести Ольги древлянам сообщается
-59-
только под 6453 г.; в следующем, 6454 г., Ольга идет на Искоростень, «и победиша древляны и возложиша на них дань тяжку». В ПВЛ под 6454 г. читается та же фраза: «И победиша древляны...»; после этого Ольга требует у древлян дань птицами, привязывает к ним горящий трут, и птицы сжигают город. После этого читаются слова: «И възложиша на них дань тяжку». Очевидно, в Начальном своде не было четвертой мести, а составитель ПВЛ добавил ее, разрубив единую фразу и вставив довольно неуклюже между ее началом и концом рассказ о ее четвертой мести (после сожжения Искоростеня и обращения в рабство древлян едва ли можно было на них возлагать «дань тяжку»).
Следующий по времени памятник «Летописец въскоре патриарха Никифора» в редакции XIII в. заключал в себе краткое известие о событиях этого времени, близкое к ПВЛ. С ПВЛ совпадают даты призвания варягов (6370 г.), крещения болгар; остальные даты указываются по годам правления византийских императоров. 6)
Псковские летописи не были столь древними, как «Летописец вскоре», но и они были относительно независимы от традиции, сложившейся после Начального свода и ПВЛ. Из псковских летописей события IX-X вв. отражают лишь Псковская 2-я и Псковская 3-я. В Псковской 2-й текст, как и в I мл. и., начинается с 6362 г. и содержит упоминание царей Михаила и Ирины. Дальнейший текст перечисляет русских князей в несколько странном порядке: первый - Скальд, второй - Дир, третий - Рюрик, четвертый - Синеус, пятый - Трувол, шестой - Олег, седьмой - Игорь и далее до Владимира, «иже крести всю русскую землю». После статьи «Начало княжения Володимирова» Псковская 2-я летопись переходит к житию Александра Невского. Псковская 3-я летопись воспроизводит вкратце версию ПВЛ (начало с 6360 г., Олег - князь, Игорь - младенец, краткое сообщение 6419 г. о смерти Олега от коня и змеи). Обе летописи придают важное значение жене Игоря Ольге как «псковке». 7)
В НСС, отразившемся в CI, IV, НК, Новгородской Хронографической (HV), 8) содержится своеобразная комбинация известий из рассказов начала XV в. и ПВЛ. Начинается изложение с рассказа о потомках Ноя и о расселении славян,
-60-
причем, в отличие от более ранних летописей, упоминается о том, что Словене в Новгороде «посадиша старейшину Гостомысла». Далее читается вводная статья из с заголовком «Софейскый временник, еже нарицается летописец русских князь...». Следующий после этого рассказ начинается, как и ПВЛ, с 6360 г., но затем под 6362 г. помещена первая датированныя статья I мл. и. - 6362 г. «начало земли Рустей». Остальной текст НСС близок к ПВЛ, но в нем читаются также отдельные статьи, совпадающие с мл. и., а иногда и не имеющие соответствия в других летописях. Под 6370 г. сообщается, что Рюрик и его братья были избраны «от немець». 6374 г. - упоминается, как и в мл. и., Михаил и мать его Ирина. 6375 г. - из неизвестного источника: «Тишина бысть». 6384 г. - «Михайлова царства лет 24». Как и в ПВЛ, Олег с самого начала выступает как князь, Игорь - как младенец, но при описании похода к югу в 6390 г. в НСС Игорь упоминается как взрослый: «Игорь же и Олег творящася мимоидуща», о дани сообщается так же, как и в ПВЛ, - «давали варягом до смерти Ярослава». 6395 г. - статья, отсутствующая во всех предшествующих сводах: «Вкупе же си лета збираются», где дается подсчет лет от «первого лета Олгова» до Владимира Ярославича (сына Ярослава Мудрого) и всех последующих русских князей вплоть до московских (Н IV - до Дмитрия Донского, далее следует пробел; CI - до детей Василия II) и перечисляются митрополии православной церкви. В 6422 г. - как и в мл. и. упоминается осада Игорем и Свенельдом города Пересечена; завершается статья словами из Начального свода: «По семь же скажем о приключьшихся [в] летех сих». 6429 г. - текст, совпадающий с мл. и., но без имени Олега: «Игорь пристрои вои многы и карабля бесчислены». Существенно расходится со всеми предшествующими летописями статья 6449 г. о походе Игоря на греков - здесь читается дополнение, восходящее, очевидно, к «Хронографу по великому изложению». 9)
Вопрос о происхождении этих своеобразных известий и дополнений в НСС достаточно сложен, но и мл. и. и НСС могут быть возведены к некоему новгородскому своду начала XV в. (Шахматов обозначил его как «Софийский временник»), опиравшемуся на Начальный свод. Как мы увидим в дальнейшем изложении, дошедшие до нас списки мл. и. иногда в свою очередь заимствовали некоторые статьи из НСС, но в тексте за IX-X вв. такие заимствования не обнаруживаются.
-61-
Текст НСС отразился в ряде следующих памятников летописания XV и XVI вв. Воспроизведен он был в великокняжеском своде начала 70-х гг. XV в. (Нкр. и ВП). 10) Через HIV он оказал, возможно, влияние также на Рогожский летописец, Белорусско-литовские летописи и Владимирский летописец. 11)
Не внес существенных изменений в рассказ НСС и Московско-Софийский свод (MCC), дошедший до нас в Московском своде конца XV в. и в Ермолинской летописи. 12) В рассказе о расселении славян в MCC, как и в НСС, упоминается новгородский старейшина Гостомысл, но введения к «Софийскому временнику» и статьи 6362 г. «начало земли Рустей» здесь, судя по Архивскому списку Московского свода (так называемой Ростовской летописи) и Ерм. (в Эрмитажном списке Московского свода здесь лакуна, в Уваровском списке того же свода нет всего начала до XI в.), не было. Под 6374 г. упоминались «царь Михаил и мать его Ирина». Статей 6375 г. о «тишине» и 6385 г. о 24 годах царствования Михаила нет; нету и статьи 6395 г. «Вкупе же си лета збираются».
Ерм. кроме MCC опиралась еще на один источник; он отразился в известиях 6415 г. о том, что греки во время похода Олега «перепяша чепи» через «Суд» (залив), и 6420 г., что Олег погиб, «уяден скорпиею из главы мертваго коня своего». Известия эти восходили, по-видимому, к своду, отразившемуся во второй части Ерм. - с 6933 (1425) г. до конца. Свод этот, как предполагал Шахматов, мог быть ростовским по происхождению, но, судя по его второй части, непосредственно восходил к летописи Кирилло-Белозерского монастыря. 13) Известие о царе Михаиле и матери его Ирине здесь отсутствовало.
С Ерм. до 6925 г. была сходна летописная компиляция, которая носила название Летописец от 72-х язык и дошла до нас в трех видах - Прилуцком (изданном под названием «Свод 1498 г.»), Уваровском (изданном под названием «Свод 1518 г.») и Лихачевском (неизданном). 14) Известие о царе Михаиле и матери его Ирине здесь отсутствовало. Кроме известий, читающихся в Ерм. под 6415 г. («чепь») и 6420 г. (о гибели Олега от «скорпии»), здесь обнаруживается также своеобразное чтение, завершающее более раннюю летописную статью
-62-
6390 г. о дани варягам, установленной Олегом после убийства Аскольда и Дира, - по 300 гривен - «иже и доныне дают».
Текст Тип. следует тексту MCC (под 6374 г. здесь упоминались Михаил и мать его Ирина), но под 6411 г. читается дополнение: «Нецыи же глаголют яко Олгова дчи бе Олга»; это дополнение было воспроизведено более поздними летописями- Холмогорской и Пискаревским летописцем. 15)
Довольно своеобразно изложение событий IX-перв. пол. X в. и в Устюжской летописи начала XVI в. Как и в НСС, и в MCC, известия в Уст. частью совпадают с мл. и., частою - с ПВЛ, но даты в ряде случаев отличаются от других Летописей. Изложение начинается с той же даты, что и в I мл. и., - с 6360 г., упоминаются царствовавшие «в Гре-цex... Михаил и мати его Ирина», но призвание варягов отнесено с 6371 г. (в ПВЛ - 6370 г.), и дается объяснение того, почему Трувор сидел в Изборске - «а то ныне пригородок Пъсковский, а тогда был в кривичех больший город». Про Аскольда и Дира в Уст. сообщается, что они не были «ни племени княжа, ни боярска, и не даст им Рюрик ни града, ни села»; испросив у Рюрика разрешение идти к Царьграду, они шли «мимо Смоленьск, и не явистася к Смоленьску, зане град велик и мног людьми», и приплыли к Киеву, сообщив киевлянам, что они «князи варяжские». Под тем же годом сообщается о рождении у Рюрика сына Игоря - «и храбр и мудр бысть»; Олег именуется воеводой Игоря. Поход Аскольда и Дира на греков датируется, как и в ПВЛ и в НСС, 6374 г., но в статье о смерти Рюрика в 6387 г., вопреки предыдущему, утверждается, что Игорь в это время был «мал велми». Как младенец Игорь упоминается в статье 6389 г. о походе Олега по Днепру: «Уведавши смольняне, и изыдоша старейшины их и спросиша единаго человека: кто сей прииде, царь ли или князь в единой славе?». Олег вынес на руках Игоря и сказал: «Сей есть Игорь, князь Рюрикович русский». Однако Аскольду и Диру Олег заявляет, что именно ему «достоит княжить» (хотя опять ссылается на права Игоря), «и седе Олг, княжа в Киеве». Поход Олега на греков отнесен в Уст. к 6408 г., но упоминается «огненное строение» греков, которое в предшествующих летописях связывалось с неудачным походом Игоря (ПВЛ - 6449 г., мл. и. - 6428 г.); после слов «возвратишася Русь во свояси» добавлено: «без успеха, потом же лете перепустя, и на третье лето приидоша в Киев». Под 6430 г. описывается совместный поход «Игоря и Олга» с подробностями, упоминаемыми в
-63-
предшествующих летописях в связи с походом Олега (ПВЛ - 6415 г., I мл. и. - 6430 г.). Под этим же годом повествуется о смерти Олега, но после этого известия упоминается начало княжения Игоря, датированное 6420 г. В пределах той же статьи упоминается также и о том, что Игорь «оженился во Пскове, понят за себя Ольгу 10-ти лет, бе бо красна вельми и мудра» и что у Игоря был «воевода, в Олга место, именем Свиндел», которому Игорь дал дань с древлян, вызвав недовольство
бояр. Наконец, осада города Пересечен, как и в мл. и., излагается в Уст. под двумя датами - 6430 и 6448 гг. Под 6453 г., описывая убийство Игоря древлянами, Уст. сообщает, что «княжил Игорь князь Рюрикович лет 34, жил с Ольгою 43», и что «воевода Свинъдел тож отец Метишин и Лютов» (в другом списке - «Мастичин Лютов»). О том, что Свенельд был «отец Мистишин», сообщалось в ПВЛ под 6453 г.; «Свенальдич именем Лют» упоминается в ПВЛ в другом месте под 6483 г. Наконец, статья 6454 г. воспроизводит в Уст. текст мл. и. - четвертая месть Ольги здесь отсутствует.
Какого происхождения рассказ о событиях IX-перв. пол. X в. в Уст.? М.Н.Тихомиров высказывал предположение, что текст Уст. «предшествовал Начальному своду 1093 г. и, возможно, отразил какой-то летописный свод 60-70-х гг. XI в.», 16) ибо в Уст. «мы находим явно более древние чтения, чем в Новгородской Первой летописи...». Однако в подтверждение этого историк ссылался только на отличие хронологии Уст. от хронологии мл. и. и ПВЛ и на то, что в Уст. говорится о передаче Рюриком княжения Олегу,
потому что «Игорь был мал еще». Но хронология Уст. представляла собой смешение хронологии ПВЛ и мл. и. и явно была запутана: об одних и тех же событиях сообщалось под противоречащими друг другу датами. А. А. Шахматов, высказавший в одной из своих ранних работ предположение о древнем происхождении Уст. (Архангелогородского летописца), отказался затем от использования Уст. для реконструкции древнейшего летописания. В «Разысканиях о древнейших русских летописных сводах» он сослался на пояснение Уст., почему Трувор сел в Изборске, как на
комментарии «книжника XVI в.». 17) Такой же работой книжника XVI в. было, на наш взгляд, и все изложение истории Киевской Руси в Уст. - ни одно из
-64-
дополнительных известий этой летописи не обнаруживает черт первичности по отношению к ПВЛ и мл. и.; они представляются лишь попытками пояснить и дополнить ранние тексты. Если дополнения к рассказу о древнейшей истории Руси, читающиеся в Уст., могут быть объяснены стремлением автора расцветить изложение, то в других памятниках кон. XV-нач. XVI в. обнаруживаются следы влияния дополнительных источников. Это относится, в частности, к Сокращенному своду кон. XV в. - летописному памятнику, дошедшему до нас в трех видах - Соловецком, Мазуринском (Свод 1495 г.) и Погодинском (Свод 1493 г.). В Соловецком виде начало, общее для двух остальных видов, не сохранилось, но в Мазуринском и Погодинском видах оно более или менее идентично. Как и MCC, здесь упоминается Гостомысл, но введения к «Софийскому временнику» здесь нет. Летописному тексту предшествует хронографическая статья «Царие, царствовавшие в Константинеграде, православнии же и еретицы», 18) и этот памятник, очевидно, дал основание составителям Сокращенного свода исправить текст статьи 6370 г., с которой начинается летописное изложение в своде, - заменить ошибочное упоминание матери царя Михаила, Ирины, которое читалось в Начальном своде, НСС и MCC. Имя Ирины было не только устранено, как в Ерм., - в одном из списков Мазуринского вида оно было выскоблено, а в одном из списков Погодинского заменено исторически правильным именем Феодоры. 19) Олег в Сокращенном своде назван (под 6387 г.) «племенником» Рюрика; о смерти его (6420 г.) сказано только, что он был «уяден скорпиею из главы коня своего» - это чтение сближало Сокращенный свод с Ерм. и, очевидно, было присуще их общему источнику - ростовскому (или кирилло-белозерскому) своду. Известия Сокращенного свода оказали влияние на своеобразный памятник - Русский хронограф 1512 г. и восходивший к нему Хронограф западнорусской редакции. Хронограф Соединил известия из Сокращенного свода с извлечениями из своих греческих источников. Под 6374 г. здесь упоминалась царица Феодора и приводился рассказ о нашествии Руси на Царьград, восходивший к Хронике Амартола и совпадающий с текстом Начального свода и ПВЛ (нападение Руси и спасение Царьграда с помощью ризы Богородицы). 20) В главе 169 Хронографа «Царство Василия Македонина» читается известие, также начинающееся с описания неудачного похода русских князей на Царьград: «Роди же нарицаемии Руси, иже и
-65-
Кумани, живяху в Екьсинопонте и начаша пленовати страну римляньскую и хотяху пойти и в Коньстянтин град. Но возбрани сим вышний Промысл, паче же и приключися им гнев Божий, и тогда же возвратишася тщи князя их Оскалд и Дир». Далее упоминается о войне Василия Македонянина с «агаряны» и об обращении в христианство русов, которых убедило чудо - брошенное в огонь Евангелие осталось невредимым. Рассказ этот, как убедительно показал О. В. Творогов, представляет собою произвольное соединение трех фрагментов из Хроники Иоанна Зонары с включением в этот текст имен Аскольда и Дира. 21) В статье «О войне Олгове на Царьград» иначе, чем в Сокращенном своде, описывается поход Олега на греков; рассказывается, что греки «замъкоша суды веригами железными и град затвориша». Источником в данном случае был, очевидно, хронографический памятник XV в. - Еллинский летописец, в свою очередь опиравшийся на НСС. Составитель Хронографа ссылался на то, что «сие пишется о нем в Греческом летописце».
Наиболее значительные дополнения к известиям предшествующих летописей о древнейшей истории Руси обнаруживаются в Никоновской летописи. 22) Ник. несомненно опиралась на рассказ НСС-MCC (известие о Гостомысле) и обращалась также к традиции Сокращенного свода и Хронографа. Как и в Сокращенном своде, в Ник. была включена статья «Царие...» и упоминалось «царьство Михаила царя и матери его Феодоры». Со временем Михаила и Феодоры Ник. в известиях недатированной части связывала первое упоминание о князьях Оскольде (так он именуется здесь, хотя в «некоторых местах встречается и написание «Аскольд») и Дире. В статье «О пришествии Руси на Царьград» упоминается, что в царство Михаила и матери его Феодоры «приидоша из Киева Русский князи Осколд и Дир... и много убийства сотвориша», и рассказывается о гибели русских воинов после вынесения ризы Богородицы - весь этот рассказ заимствован в Ник. из Русского хронографа. В той же недатированной части о войне Аскольда и Дира с греками сообщается еще раз: «Множество съвокупишеся Агарян прихождаху на Царьград... Слышавше же Киевстии князи Асколд и Дир, идоша на Царьград и много зла створиша». Статья о варяжской дани в Ник. также не датирована; датированная часть начинается со статьи 6367 г. о восстании против варягов (в ГГВЛ и НСС - 6370; в I л.и. - одно
-66-
из известий 6362 г.). В Ник. рассказывается, что после освобождения начались у славян «рати и пленениа», и они стали искать князя «или от нас, или от Казар, или от Полян, или от Дунайчев, или от Варяг» и обратились к варягам. Это обращение, согласно Ник., произошло в 6369 г. при царях Михаиле и Василии; варяги, по словам летописца, «бояхуся звериного их обычая и нрава, и едва збрашася три браты». Под 6372 г. сообщается, что «убит был от Болгар Осколдов сын. Того же лета оскорбишася Новогородцы, глаголюще: Яко быти нам рабом, и много зла всячески пострадати от Рюрика и от рода его. Того же лета уби Рюрик Вадима Храбраго, и иных многих изби Новогородцев съветников его». Под 6373 г. Ник. приводила известие о рождении Игоря, восходящее к НСС (HV), но помещенное без даты, а также сообщала: «Воеваша Аскольд и Дир полочан и много зла сътвориша». Под 6374 г. вновь рассказывается о походе Аскольда и Дира на греков - с рядом подробностей, содержавшихся в рассказе, помещенном выше, в недатированной части (риза Богородицы, потопление «безбожной Руси»), но в более коротком изложении. Наряду с царем Михаилом здесь упоминается и царь Василий, в действительности вступивший на престол годом позже, в 6375 (867) г.; говоря о Василии как о царе под 6369 и 6374 гг. - ранее подлинной даты его воцарения, составитель Ник., как убедительно показал О. В. Творогов, 23) опирался на текст Русского хронографа, цитата из которого была помещена им в Ник. в конце недатированной части еще до рассказа о приходе агарян на Царьград и восстании Руси против варягов. Под 6375 г. - возвращение Аскольда и Дира в Киев «в мале дружине» и «плаче велием», о избиении ими печенегов и о бегстве «от Рюрика из Новогорода в Киев» множества «новогодцкых мужей». После 6384 г. в Ник. вновь читается большое заимствование из Русского хронографа, где после ряда статей, посвященных истории Византии, под заголовком «О князи Рустем Осколде» читается текст, в котором в четвертый раз повествуется о походе Аскольда и Дира на Константинополь, а также о крещении русов - рассказ, восходящий к Русскому хронографу, где он в свою очередь был заимствован из Паралипомена Зонары. Под 6395 г. читается статья, посвященная царствованию византийского императора Льва, а затем изложение возвращается снова к 6385-6387 гг. и следует известие о смерти Рюрика, а потом под 6388-6389 гг. - рассказ о походе Олега на Киев содержит ряд подробностей, отсутствующих в более ранних летописях: «И неким дружине своей повеле
-67-
изыти на брег, сказав им дела тайная, а сам творяшеся болезнуа, и ляже в лодии. И посла ко Асколду и Диру, глаголя: Гость есмь Подугорский и иду в Греки от Олга князя и Игоря княжича, и ныне в болезни есмь, и имам много великаго и драгаго бисера и всякого узорочиа. Еще же имам и усты ко устом речи глаголати ваша к вам; да без коснения приидите к нам. Пришедшим же им скоро в мале зело дружине, и в лодию влезшим видети болнаго гостя и рече им: Аз есмь Олег князь, а се есть Рюриков Игорь княжичь. И в той час убиша Асколда и Дира...». Установив власть над Русской землей, Олег дал «от Новгорода триста гривен» в год варягам, «еже и ныне дают». Рассказ 6415 г. о походе Олега на греков заканчивается упоминанием о его возвращении «к своему князю Игорю». Начиная с 6420 г. текст Ник. в значительной степени восходит к Русскому хронографу. Из этого источника взято большинство известий об Игоре и его смерти; из Русского хронографа Ник. заимствовала даже сербскую огласовку имени сына Игоря Святослава - «Цветослав».
Обилие дополнительных, часто уникальных известий по древнейшей истории Руси, содержащихся в Ник., не раз вызывало у исследователей предположение о существовании у нее древних источников, до нас не дошедших. Б. А. Рыбаков считал источник Ник. «давно забытым, затерянным еще в эпоху Киевской Руси, древним листом (может быть, неизвестным даже Нестору), всплывшим на свет из глубин московских архивов». Этот «лист», по мнению автора, каким-то образом отразил «Осколдову летопись», древлянскую летопись Ярополка Святославича и летопись церковно-княжеских кругов конца X в. Известие Ник. о походе Аскольда на греков свидетельствует, согласно Б. А. Рыбакову, что таких походов было по крайней мере три - в 860, 866 и 874 гг. 24)
Однако, предполагая существование затерянных источников Ник. IX-X вв., Б. А. Рыбаков и другие исследователи оставили без внимания иные, достаточно известные в науке источники. Б. М. Клосс и О. В. Творогов с несомненностью доказали, что Ник. восходила к ряду хронографических компиляций, известных древней русской письменности, - к Русскому хронографу, Еллинскому летописцу, Паралипомену Зонары. 25) Упоминание о четырех походах Аскольда на Царьград в Ник. - следствие механического соединения известий этих источников.
-68-
Несколько позже Ник. в 1534 г. в Ростове был составлен летописный свод, который обычно именуется Тверской летописью или Тверским сборником. Начальная часть этого памятника никак не была связана с Тверью. В основном она отражала традиции НСС: здесь читалось вступление к «Софийскому временнику», статья 6375 г. о «тишине» и под 6384 г. известие о 24 годах Михайлова царства и окончании мирожворного круга, но не было статьи 6395 г. - «вкупе же лета собираются». Под 6415 г., описывая поход Олега на греков, Х в. сб. упоминает, что греки для защиты Царьграда «замкнута Съсуд, сиречь пропяша чепь, протяженую от Галаты до Лахернския церкви и град затвориша». Это известие (читающееся и в Львовской летописи XVI в.) обнаруживает сходство с известием Ерм. и восходит, очевидно, к дополнительному (по отношению к MCC) источнику Ерм. Под 6360 г. имя царицы Ирины, матери Михаила, заменено на имя Феодоры. Наиболее обширным летописным сводом XVI в. была после Ник. Воскресенская летопись. Воскр. в основном следовала MCC. Знакомство с хронографической традицией отразилось в ней (как и во Владимирском летописце начала XVI в.) только на исправлении под 6374 г. имени «Ирина» на «Феодора»; как и в Эрмитажном списке Моск. (но в отличие от так называемой Ростовской летописи), здесь не было под 6394 г. статьи «Вкупе же лета собираются». Важнейшим добавлением к тексту предшествовавшего летописания была вставка под 6367 г. Легенды о происхождении Рюрика «от рода суща Августа» через брата Августа Пруса и о приглашении Рюрика в Новгород ко совету старейшины Гостомысла. Легенда эта была заимствована из публицистических памятников начала XVI в. - «Послания о Мономаховом венце» и «Сказания о князьях Владимирских», 26) но ни в Ник., ни в других летописях этой легенды не было.
В 60-х гг. XVI в. легенды Ник. и Воскр. были объединены в Степ. кн. 27) Там была помещена и история о нашествии русов при Василии Македонянине из «Ексипонта» и их согласии креститься после чуда с Евангелием, и легенды о Прусе, от «семени» которого произошел Рюрик. Рассказ о Вадиме из Ник. был истолкован в духе прославления рода Рюрика: «Тогда бо Рюрик уби некоего храбра новогородца именем Вадима и иных многих новгородец, советников его. Аще тогда и нечестиви бяху новгородцы, но обаче по проречению их, паче же благоволением Божиим и до ныне непременно царствуют
-69-
ими от Рюрикова семени благородное изращение». В заслугу Рюрику были поставлены даже походы Аскольда и Дира на Царьград: «Вышереченный же Рюрик, Владимиров прадед, не токмо сам в Русстей земли приименит бе властию, но и мужие его, в них же беста два - Аскольд и Дир, и тии воева Римлянскую страну, иже и Киев населиста многими варяги и сами седоста с нем. Их же уби Олег князь...».
В XVII в. изложение древнейшей истории Руси строится в основном на хронографической традиции, соединявшей изложение мировой и русской истории. Уже Хронограф 1617 г., опираясь на польскую Хронику Мартина Вельского, предварял историю Руси известиями об истории славянских народов. Рассказ о Руси начинался со статьи «О пришествии Руси на Царьград», которое, однако, не связывалось здесь с Аскольдом и Диром. Под 6370 г. упоминалась «брань Словяном тогда бо нарицахуся Кумане; во времена бо древняя обладающу в Новеграде Словяны некоему мужу имянем Гостомыслу, егда же ему умирающу рече: „Да не будет владыка от своея страны, но от Варяг некоего призовите". И тако по нем много время препроводиша, посадниками Новаграда страна та управляшася, дондеже во Кривичах и Древлянех по некоем их князе имянем Кия, от него же и град создан бысть Киев, обладаху племянники его Осколд и Дир, и насиловаху Словяном, иже в Великом Новеграде». Новгородцы призвали варягов. Смерть Рюрика отнесена к 6387 г.; Олег, который именуется воеводой Игоря, «Осколда и Дира, Киевых племянников, убил, а в Киеве великого князя Игоря посадил». Этот рассказ, возможно, был связан с польской историографической традицией, ибо Аскольда и Дира как наследников Кия еще в конце XV в. упоминал Длугош в «Истории Польши»; ту же версию излагал и в «Хронике польской» XVI в. М. Стрыйковский. Чудо святого Евангелия, приведшее к крещению славян, не связывалось в Хронографе с военным походом Аскольда и Дира. Рассказы о походе Олега на греков, о его смерти, об Игоре и его гибели были сходны в этом памятнике с летописными, но упомянута была только четвертая месть Ольги (голуби). 28)
В хронографической компиляции, помещенной в ряде памятников второй половины XVII в. (Летописный свод 1652- 1658 гг., Хронограф 1679 г., Новгородская III летопись, Новгородская Погодинская летопись, Мазуринский летописец Исидора Сназина, Новгородская Степенная, которую
-70-
упоминал В. Н. Татищев, и ряд отдельных списков), 29) происхождение славян отнесено к глубокой древности. Родоначальниками скифов были, согласно этому рассказу, правнуки Афета - Скиф и Зардан; скифские князья Словен и Рус в 3099 (т. е. в 2409 г. до н. э.) «с роды своими отлучишася от Евксинопонта» и пришли к озеру «Илмер», где Словен основал город Словенск Великий, впоследствии названный Новгородом. Следует целый ряд топонимических легенд: все географические названия новгородских и северных земель возводятся к именам потомков Словена. Далее повествуется «О князех Русских бывших при Александре Македоньском» и приводится «Послание Александра Македонского к Русским князем», упоминаются князья Халох и Лахерн (имя последнего, очевидно, заимствовано из рассказа об осаде русскими Константинополя). После статьи «О запустении Великого Словенска и о поставлении и зачале Великого Новагорода» автор компиляции переходит к княжению Гостомысла и его совету пригласить самодержца от рода Кесаря Августа из Прусской земли - и им оказывается «курфистр или князь великий именем Рюрик». 30) В Мазуринском летописце и в одном из списков свода 1652 г. (ГИМ, Муз. № 3658) к сказаниям о первых русских князьях добавлено еще: «А инии летописцы пишут еще: в лето 6463 по Игоре великом князе в Великом Новеграде княжил Ольг. И в то время в Великом Новеграде быша три брата разбойницы, имена же им Кий, Щок, Хорив и имеяша же и сестру именем Лыбядь. И великую новгородцам пакость творяху. Некогда же их новгородцы переимаша со всею дружиною их, числом тритцать душ, всии же бяху храбрии и силни зело, и осудиша их повесити. Они же моляша князя Ольга со слезами, дабы их отпустил, и обещашася идти, иде же несть вотчины, ни державы князя Ольга. Он же отпусти их... И вселися на той горе, яже и ныне зоветца Киевец...». 31)
Сходная традиция отразилась и в Иоакимовской летописи. Здесь также выступают братья Славен и Скиф; Славен основывает Великий град Славенск. Но преемником Славена оказывается здесь князь Вандал, а его потомком - Буривой, победивший многих варягов. Сын Вандала Гостомысл «варяги бывшие овы изби, овы изгна и дань варягом отрече». У Гостомысла не оставалось наследников мужского пола, и перед
-71-
смертью он приказал наследникам послать «в варяги просити князя»; следует рассказ о приходе Рюрика, переселившегося из старого в Новый град Великий. Рюрик «посажа по всем градом князи от варяг и славян, сам же проименова князь великий, еже гречески архикратор и василевс...». Он дал славянам, жившим по Днепру, князя Аскольда. Листы, повествовавшие о крещении Аскольда после похода на Царьград, были, по словам Татищева, вырваны в доставшемся ему списке Иоакимовской летописи. Далее рассказывалось, как Рюрик перед смертью передал свое княжение и сына Ингоря «шурину своему Ольгу, варягу сусчу, князю Урманскому». Олег убил Аскольда, преданного недовольными им киевлянами, «блаженный Осколд» был погребен на горе, «иде же стояла церковь святого Николая, но Святослав разрушил ю...». Олег овладел страной и, когда Игорь возмужал, взял ему в жены «рода Гостомыслова, иже Прекраса нарицашася... и нариче в свое имя Ольга». О гибели Игоря и об отмщении Ольги древлянам в Иоакимовской летописи рассказывалось кратко (см.: Татищев, I, 107-111).
Наряду с русской летописной традицией в круг внимания книжников XVII в. вошла традиция украинская. В южнорусской Густынской летописи излагалась версия ПВЛ, согласно которой Аскольд и Дир были посланы на юг Рюриком, хотя само призвание Рюрика в соответствии с версией, восходящей, во-видимому, к «Сказанию о князьях Владимирских» или к Воскр., приписывалось здесь завету Гостомысла. 32) В «Синопсисе» слиты были уже различные исторические традиции. Здесь упоминалась, вслед за хронографическими компиляциями XVII в., грамота, данная славянам Александром Македонским, Аскольд и Дир объявлялись потомками Кия, но вместе с тем утверждалось, что они пришли на юг с севера с согласия Рюрика."
Когда В. Н. Татищев в середине XVIII в. обратился к летописным источникам по древнейшей истории Руси, ему пришлось встретиться со многими противоречивыми версиями. В основном он следовал Ник., но в ряде случаев отступал от нее и вводил дополнения из других источников. Из Ник. он взял известие о Вадиме, о его противостоянии варягам и убийстве его Рюриком, о походе Аскольда и Дира на печенегов (IV, 113). Но о походах Аскольда и Дира на греков он сообщал, в отличие от Ник., только один раз под 6374 г.; упоминания о
-72-
походе 6384 г. у него нет. Критически отнесся он и к известию ник., заимствованному из ПВЛ, о Кии как князе, ходившем к Царьграду, и, цитируя Ип. (в ПВЛ по Лавр. этих слов нет), указал, что мы «токмо о сем вемы, яко же сказуют, яко велику жесть приял есть от царя, которого не вемы и при котором царе приходи» (IV, 110). В одном отношении он дополнил «текст Ник., сообщив, что «Нестор преподобный сказует, что по смерти Гостомысла, славенского князя по повелению или Завещанию его призвали из варяг руссов князя себе Рюрика з братиею» (IV, 81; ср.: IV, 102). В Ник., как и ПВЛ, этого известия нет; оно, по всей видимости, было заимствовано из Воскр., изложение которой тоже начиналось Повестью временных лет. Однако связанный с этим известием рассказ Воскр. о предке Рюрика Прусе Татищев отвергал, ибо, по его словам, славяне в те времена «никакого письма не имели и спустя близ 1000 лет по преданиям внести безсумненно не могли...» (IV, 78, ср.: I, 287).
Не обошелся В. Н. Татищев без весьма характерных для него смелых предположений и реконструкций фактов, вводимых в исторический рассказ. Так, в предпосланной им основному изложению «Летописи краткой великих государей руских» он назвал Аскольда «пасынком» Рюрика; объяснил по-ход Игоря в 941 г. на греков тем, что Игорь видел «иж греки не хотяху уложенного с Ольгой платити»; добавил к описанию мести Ольги древлянам ее заявление третьим древлянским послам, что предшествующие послы, убитые ею, якобы «идут ко мне с дружиной мужа моего». Но к домыслам авторов XVII в. воспринятым и западными историками), содержавшимся в рукописи П. Н. Крекшина, бывшей в его распоряжении, он отнесся сугубо критически. Рассказы о князьях Скифе, Славене, Рyce и других, о городе Славенске и рассказ о грамоте, данной славянам Александром Македонским, он характеризовал как «басни новгородцев»: «Колико сей сказатель, или паче враль, вероятия достоин, я толковать оставляю, но довольно того, что он никакого древняго свидетельства на то не покажет; и в самом начале глупость его явна...» (I, 310-311). Он писал, что Нестор «не столько был счедр на сочинение имян, как другие сие умели чинить» (IV, 394).
Критическая позиция Татищева, особенно ярко выраженная в первой редакции его «Истории», была поколеблена в период написания ее второй редакции находкой Иоакимовской летописи. Летопись эту он счел сочинением Иоакима Корсунянина, первого новгородского епископа, «совершенно древняго писателя, более, чем Нестор, сведусчего». Однако Иоакимовская летопись была не менее щедра «на сочинение
-73-
имян», чем другие баснословья XVII в.: здесь фигурировали и Славен, и Скиф, были и новые имена - Вандал, Буривой и его сын Гостомысл, чья жизнь и смерть описана с особой подробностью. Опираясь на Иоакимовскую летопись, Татищев включил в свое изложение и Великий град, предшествовавший Новгороду, и «завесчание Гостомысла». В. Н. Татищев отмечал, что про Гостомысла и его завещание повествовали и отвергнутые им источники, но писал, что «о сем Иоаким не токмо полняе, но и порядочнее написал и нескольких словенских князей по именам внес, по которому видим, что Нестор Иоакимовой Истории не видал» (I, 107-108; II, 32-33, 203).
Таким образом, уже В. Н. Татищев, обращаясь к древнейшей истории Руси, сталкивался с основным вопросом, встающим перед историками, - с вопросом об источниках и степени их достоверности. Вопросы эти, которые он решал на уровне историографии своего времени, достались в наследство историкам последующих веков и сохранили свою важность и в наше время.
* * *
История Руси IX-перв. пол. X в. была одной из популярнейших тем у историков XIX в. В XX в. тема эта могла быть пересмотрена на основе трудов А. А. Шахматова по истории древнейшего летописания.
А. А. Шахматов, по-видимому, не сразу пришел к решению строить изложение древнейшей истории Руси на наиболее ранних источниках. В «Разысканиях о древнейших русских летописных сводах»
он возводил, например, известие в начале текста НСС о новгородском старейшине Гостомысле к, гипотетическому Новгородскому своду 1050-1079 гг. 34) Однако пути проникновения этого известия в НСС в его изложении оставались непонятными.
Если источником НСС был Начальный свод, то при реконструкции Начального свода Шахматов должен был включить в него известие о Гостомысле, но он этого не сделал. Непосредственное влияние Новгородского свода 1050-1079 гг. на НСС он в схеме не
предусмотрел. Откуда же известие о Гостомысле могло проникнуть в НСС? Можно предполагать, что оно, как и ряд известий последующего текста НСС (например, известие о гибели богатыря Александра Поповича и «десяти храбрых» в битве на
Калке), 35)
-74-
могло быть заимствовано из устных преданий. Восходящим к Начальному своду Шахматов склонен был считать чтение Уваровской летописи (Уваровского вида «Летописца от 72-х язык», еще не известного Шахматову по всем его спискам) и Ник. (она читается также и в Уст.) о дани варягам, возложенной Олегом на новгородцев, «еже и доныне дають» (в НСС: «еже и ныне дають»). Шахматов считал, что этого чтение было заимствовано из Начального свода ростовским источником Уваровской и Ник. (следует отметить, что в Ерм., отражающей, по мнению Шахматова, тот же ростовский источник, этого чтения нет). 36) Странно было бы, кроме того, чтобы такое чтение содержалось в Начальном своде 1095 г., поскольку ПВЛ сообщает, что дань варягам выплачивалась лишь «до съмрьти Ярославле», т. е. до 1054 г. Не следует ли предположить, что в протографе «Летописца от 72-х язык», Ник. и Уст. до нас дошло ошибочное чтение их общего источника: вместо «еже ныне не дають» - «еже ныне дають»? ; Свою концепцию древнейшей истории Руси А. А. Шахматов изложил в лекциях, посвященных «Историческому процессу образования русских племен и наречий» (во «Введении в курс истории русского языка») и в статье «Древнейшие судьбы русского племени». Ввиду относительного позднего происхождения двух наиболее древних летописных рассказов о событиях IX-перв. пол. X в. - Начального свода конца XI в. ПВЛ нач. XII в. - и особенно датировки древнейших событий в этих памятниках, А. А. Шахматов, а вслед за ним и А. Е. Пресняков стремились опираться на более ранние источники - договоры Олега и Игоря с греками и современные иноземные источники. Из числа иноземных источников Шахматов использовал хронику Сен-Бертинского монастыря, повествующую о том, как в 833-839 гг. послы народа, называвшего себя Русью и оказавшиеся шведами, прибыли к франкскому императору Людовику Благочестивому, а также письмо хазарского еврея, найденное и опубликованное в
-75-
1912 г. и повествующее о войне хазар с царем Русии Хельгу, который может быть отождествлен с летописным Олегом. Шахматов отвергал версию ПВЛ об Аскольде и Дире как о «боярах» Рюрика, но считал, что летописец, возможно, «не ошибся, когда в рассказанный ниже по хронике продолжателя Амартола русский поход на Царьград он вставил имена Аскольда и Дира. Ввиду предшествующих соображений можно считать, что Аскольд и Дир отправили свои полчища прямо к Черному морю для морского набега на Царьград». А. А. Шахматов приводил рассказ продолжателя Амартола, утверждавшего, что этот поход «был гибельным для русских», но упоминал известия других источников, согласно которым он «окончился почетным для русских миром». Он писал: «У нас нет оснований считать Рюрика легендарной личностью, но понятно, что данные о его родстве с Синеусом и Трувором, варяжскими князьями, севшими на Белоозере и в Изборске, равно и об его отношении к Игорю, обязаны догадке летописца или находчивости народного предания». Поход Олега на Киев Шахматов считал исторически достоверным, но датировку его 882 г. - не имеющей «под собой фактической почвы». Шахматов убедительно показал, что текст соглашения с греками, помещенный в ПВЛ под 907 г., не является самостоятельным памятником, а представляет собой лишь фрагмент договора, читающегося там же под 912 г. «Упорная летописная традиция, - замечал он, - заставляет признать Игоря преемником Олега. Но отношения Игоря к Олегу не ясны». Противоречивость версий Начального свода ( мл. и.) и ПВЛ «дает основание думать, что Игорь связан с Олегом только хронологически. Возможно, что Игорь был действительно сыном Рюрика, князя новгородского. Но в таком случае становится вероятным, что Олег был таким же независимым и самозванным князем, каким летопись представляет Аскольда и Дира; он встал на севере во главе народного движения на Царьград и порвал с Рюриком так же, как до него порвали с новгородским севером первые варяжские князья - Аскольд и Дир. Смерть Олега, а может быть, и борьба с ним, привела Игоря на киевский стол... Водворение Игоря в Киеве относится ко времени около 940 г., ибо поход Игорев на Царьград падает на 941 г. по определенному указанию, продолжателя Амартола. Наша летопись полагает, что Олег умер в 912 г. и что с этого года правил Игорь, но такая ранняя смерть Олега опровергается... еврейским документом, где Олег упомянут как современник Романа. Роман же венчан на царство только в 920. Ошибочная хронология летописи произошла от того, что она определяла продолжительность
-76-
царствования Олега и Игоря эпическим числом, заимствованным, очевидно, из песни или былины - числом 33». 37)
А. Е. Пресняков отметил, что древнейший киевский летописец начинал «свои исторические и хронологические выкладки „от первого лета Олгова, понеже седе в Киеве" - „Олега князя русского"». Этому предшествовало лишь «глухое представление, что были в Киеве князья Аскольд и Дир, чьи имена, по-видимому, уцелели в киевских преданиях только в связи со сказаниями об Олеге. Лишь позднейшая книжная работа обогатила память о них, приурочив эти имена к вычитанному из византийского источника рассказу о набеге Руси на Византию». А. Е. Пресняков указал, что обе версии о взаимоотношениях Олега и Игоря - и в Начальном своде, и в ПВЛ - «одинаково плод книжнической работы, которая по-своему кроила и перестраивала комбинации из преданий о древних князьях, примиряя и сглаживая, как умела, их противоречия и разногласия». Договор Олега с греками, согласно Преснякову, остается единственным источником о походе Олега на Византию. А. Е. Пресняков соглашался, что «если исходить из Стремления во что бы то ни стало привести в порядок отрывочные и сбивчивые данные летописи», можно признать предположение Шахматова об отсутствии связи между Олегом и Игорем «разрешающим ряд недоумений. Можно добавить, что сходство в действиях Олега и Игоря, тождество их общей схемы, могло дать психологический толчок к их смешению и слиянию в народном предании... Но историческим выводом такую догадку все же нельзя считать. Она не может претендовать на большее, чем значение остроумного соображения, иллюстрирующего состояние наших источников». 38) Значение трудов А. А. Шахматова было неоднократно отмечено М. Д. Приселковым. Уже в 1914 г. в рецензии на работу
B. Пархоменко, использовавшего для реконструкции древнейших источников Руси «Никоновский свод» и Иоакимовскую летопись, он писал, что после работ Шахматова «возвращаться к старому комбинированию подходящих под задуманное построение вариантов летописного текста не научно, так как несогласие с выводами А. А. Шахматова налагает на исследователя (и перед самим собой и перед читателем) обязанность обосновать
-77-
свое понимание истории исследуемых источников». 39) Чтобы привлечь тот или иной летописный источник, необходимо исследовать его историю и место в летописной генеалогии. Исследования Шахматова требуют осторожности и в подходе к наиболее ранним летописным источникам: «Можно не соглашаться и даже пытаться видоизменить те или другие выводы Шахматова по истории текста „Повести", но нельзя не признать вместе с А. А. Шахматовым, что киевское летописание лишь с 1061 г. вырабатывает тот прием записи текущих событий современниками с точными датами (месяца и числа), который становится усвоенною манерою наших летописей... Располагая весьма незначительным количеством письменных источников, опираясь главным образом на устную традицию, извлекая оттуда факты для повествования о IX и X вв., летописатели пускались в перетолковывание этих фактов... Все это делает теперь невозможным для историка строить историю Киевского государства X в. по данным „Повести временных лет" и вынуждает искать иные источники, и более надежные и более современные изучаемым событиям». Такими источниками М. Д. Приселков считал договоры с греками, включенные Нестором в ПВЛ, и сочинения Константина Багрянородного и других византийских авторов - «источники эти, к сожалению, совершенно незаслуженно привлекались только вдополнениек данным „Повести" и, так сказать, проверялись „Повестью", тогда как надлежит их теперь положить в основу изложения, проверяя факты и построения „Повести" их данными», - писал М. Д. Приселков четверть века спустя. 40)
Изложению истории событий конца IX-начала X в. был посвящен за предшествующие десятилетия ряд работ. Изучались греческие памятники, освещающие историю древнейшей Руси, и источники Начального свода и ПВЛ (Хронограф по великому изложению и Хроника Амартола). 41) Ряд работ был посвящен договорам Руси с греками. 42)
-78-
В изложении политической истории Руси IX - перв. пол. X в. советская историография существенно разошлась с зарубежной. До середины 1930-х гг. советские историки вообще уделяли мало внимания истории древнейшей Руси. С конца 1930-х гг. важнейшее значение стало придаваться так называемой борьбе с «буржуазным норманизмом», понимаемым необычайно широко. 43) Под этим термином понимались и признание достоверности легенды о «призвании варягов», и преувеличение роли норманнов в первоначальной истории образования Русского государства, и даже допущение норманнского происхождения термина «Русь». Чрезвычайно характерны в связи с этим изменения, которые внес наиболее влиятельный представитель советской исторической науки Б. Д. Греков в свои высказывания по этому вопросу. В издании 1939 г. книги «Киевская Русь» он писал, что о приглашении новгородскими славянами Рюрика, «быть может не без основания», говорит летопись; «едва ли необходимо отвергать целиком это призвание». В факте «призвания» «во всяком случае нет ничего невероятного». В 1953 г. Греков переделал весь этот текст, выпустив слова «быть может не без основания», «едва ли необходимо отвергать целиком это призвание... нет ничего невероятного» и заменив ссылку на «известные факты» указанием на «легендарные предания» и оговорив, что приход викингов - «случайное явление», а сообщение летописи - «тенденциозно». 44) Еще решительнее счел нужным высказаться B. В. Мавродин в 1949 г.: «Политический вред „норманнской теории" состоит в том, что она... отрицает способность славянских народов создать собственными силами самостоятельное государство» и льет «воду на мельницу реакционных космополитических идей „теоретиков" из антидемократического империалистического лагеря». 45) Высказывания против «антинаучной норманнской теории» (которая противопоставлялась «марксистско-ленинской теории исторического развития») вставлялись (иногда задним числом) в издания летописей. 46)
Идеологические запреты предопределили и различие между советскими и зарубежными историками при изучении другой темы, относящейся к истории древнейшей Руси, - темы русско-хазарских отношений.
-79-
Хазария - тюркская держава, расположенная между Волгой и Доном и принявшая в VIII в. иудаизм как господствующую религию, привлекала внимание историков уже в XVIII-XIX вв. Исследователи не раз обращались к переписке хазарского царя Иосифа с его единоверцами в далекой Испании. В 1912 г. был опубликован так называемый кембриджский документ - письмо анонима из Хазарии к своему «господину», пребывавшему, по-видимому, в Испании. Об этом памятнике писали А. А. Шахматов и А. Е. Пресняков. Наибольшее внимание исследователей вызывало упоминание в нем «царя Руси» Хельгу (Хельгу и Хельга), потерпевшего поражение сперва от византийского императора Романа Лакапина, а затем от хазар. Описание поражения, понесенного Хельгу от греков, напоминает описание в ПВЛ поражения Игоря в 941 г., происходившего как раз при императоре Романе Лакапине, упоминается и в «кембриджском документе». Однако почему в этом памятнике упоминается Хельгу-Олег, а не Игорь? Некоторые исследователи считали Хельгу-Олега, современника Игоря, норманнским викингом, правившим не в Киеве, а в причерноморской Тмутаракани; высказывалась даже мысль о том, что Игорь мог именоваться также Олегом («Ингвар-Хельгу» = «младший Олег»). 47)
В 1932 г. П. П. Коковцев опубликовал текст, перевод и исследование еврейско-хазарской переписки. Он считал более аутентичным памятником не «кембриджский документ», а послание хазарского царя Иосифа, где говорится о роли Хазарии как сдерживающей силы между русскими и мусульманами, но не упоминается о столкновении с Хельгу и его поражении. «Кембриджский документ» Коковцев считал более поздним памятником XII-XIII вв., автор которого был знаком с письмом царя Иосифа, но внес в свой рассказ легендарные мотивы - поражение Хельгу и подчинение Руси хазарам.
После 1951 г. хазарская тема перестала рассматриваться в советской исторической науке как чисто академическая. В «Правде» появилась статья никому не известного П. Иванова, где осуждались работы историков, проявляющих «непонятное любование хазарской культурой». 48) Статью эту
-80-
прокомментировал Б. А. Рыбаков, заявивший, что Хазария была «паразитарным государством» с «низким уровнем производительных сил». 49) В 1954 г. М. И. Артамонов, специально занимавшийся Хазарией, признал, что «выступление „Правды" сыграло положительную роль: оно обратило внимание на бесспорную идеализацию хазар в буржуазной науке и на преувеличение их значения в образовании русского государства». Он утверждал, однако, что роль Хазарии в истории была двойственной: до принятия иудаизма она «была прогрессивной», но «принятие иудейской религии было для нее роковым шагом». 50)
Лишь в последние годы русские историки получили возможность вновь обратиться к этой теме. 51)
Но еще до этого времени были сделаны важные наблюдения над еврейско-хазарской перепиской, и в частности над «кембриджским документом». Изучение этого памятника подтвердило его аутентичность и датировку X в. 52) Но остается неразрешенным ряд вопросов: о соотношении летописного Олега и Игоря в свете этого памятника, о личности Хельгу, его отношении к летописному Олегу, о причинах умолчания царя Иосифа в дошедших до нас его письмах о подчинении хазарам «русов». Неясно также, в каком отношении находятся события, описанные в «кембриджском документе», с восточными известиями о походе русских на прикаспийскую крепость Бердаа.
Привлечение иноземных источников по истории древнейшей Руси несомненно обогащает наше представление о ней. Но в каком отношении находятся сведения, извлекаемые из этих источников, с известиями русских летописей? К сожалению, историки, опиравшиеся на иноземные источники, делали это чаще всего без учета летописной генеалогии и анализа привлекаемых ими сводов.
Очень характерна в этом отношении многотомная «История России» Г. Вернадского, первый том которой был посвящен «Древней Руси» («Ancient Russia»), а второй - «Киевской Руси» («Kievan Russia»). Трудно сказать, можно ли причислять Г. Вернадского к категории «норманнистов» - термин «Русь» он склонен был возводить не к финскому наименованию шведов (как полагали многие исследователи, включая
-81-
А. А. Шахматова), а к названию иранского племени Рухс-Асов («Rukhs-As»), полагая, что термин «Русь» появился первоначально в южной Руси, а затем уже был усвоен шведами. 53) Рюрика он считал реальным историческим лицом и следовал гипотезе, высказанной еще в XIX в. дерптским профессором Крузе и вновь выдвинутой в 1929 г. Н. Т. Беляевым, о тождестве летописного Рюрика с датским (ютландским) викингом Рориком (Roricus, Hroerik), хотя . Т. Беляеву не удалось обнаружить никаких свидетельств о пребывании Рорика на Руси и тождестве с Рюриком из мл. и. и ПВЛ. Он ссылался лишь на рассказ скандинавского агиографа IX в. Римберта, повествовавшего о том, как «даны» по совету изгнанного шведского короля напали на город, находящийся на границе славянских земель (in finibus Slavonum), разграбили его и вернулись восвояси. Н. Т. Беляев усмотрел в этом рассказе отзвук того же события, о котором говорится в летописи: «имаху дань варязи из заморья на чюди и на словенех» и «изъгнаша варяги за море». Однако речь в обоих источниках шла о совершенно разных сюжетах - летопись повествует о дани, постоянно взимаемой со славян, об изгнании варягов и новом их приглашении, а рассказ Римберта - об однократном набеге «данов» и об их возвращении домой. Кроме того, в этом рассказе ни одним словом не упоминается Рорик, и, как признает Н. Т. Беляев, «мы не можем сказать, был ли он среди „данов", которые участвовали в этой экспедиции». 54)
Приход Рюрика на Русь Г. Вернадский относил к 855-856 гг. (исходя из данных биографии Рорика Ютландского). Одним из центров древнейшей Руси историк считал южнорусский каганат (Азовскую и Тмутараканскую Русь). Аскольд и Дир, по его мнению, отправляясь из Новгорода на юг, стремились установить связь с южнорусским каганатом. С его помощью они осуществили поход на Константинополь. Вместе с тем, по предположению Г. Вернадского, они попали в зависимость от господствовавших в южной Руси венгров. 55) Поход Олега и убийство им Аскольда и Дира Г. Вернадский также связывал со стремлением установить связь с южнорусским каганатом в районе Азова и Тмутаракани. Воззрения исследователей, которые сомневались в исторической достоверности похода Олега в 907 г. на Царьград (не упоминавшегося византийскими источниками), 56)
-82-
Г. Вернадский отвергал, считая, что договор 911 г. подтверждает реальность этого похода. 57) Удачной политике Олега он противопоставлял крайне неудачное правление Игоря. Игорь, по его мнению, был наследником Рюрика, но, скорее, его внуком, чем сыном. Помимо Святослава у Игоря был еще старший сын - Хальгу (Олег), который и совершил неудачный поход на хазар. В 913 г. после смерти Олега Игорь возглавил поход на Тмутаракань, но был отвлечен восстанием древлян; во время похода на Константинополь он прибег к помощи норманнской дружины Свенельда и, чтобы расплатиться с нею, вынужден был взимать дань с древлян, что и привело к его гибели. 58)
Все эти смелые построения отнюдь не опираются на летописные источники. Ни о каких длительно существовавших венгерских владениях в южной Руси, ни о Тмутараканском каганате летописи не знают; упоминание о Тмутаракани появляется в них лишь с XI в. Существование русских владений в Причерноморье (но с сер. X, а не с VIII в.) можно предположить лишь на основании косвенных данных. 59) В ПВЛ упоминается о войне Игоря в 6421-6422 (913-914) гг. с древлянами, а вовсе не о его походе на Тмутаракань. В дополнение ПВЛ Г. Вернадский привлек и поздние источники - Ник. и Иоакимовскую летописи. Из Иоакимовской летописи он извлек (хотя и с оговорками о ее легендарности) известие о приглашении варягов Гостомыслом и о раздаче Рюриком уделов своим вассалам. Сообщая об осаде Игорем древлянского города Пересечена в 914 г. и о передачи им Свенельду деревской дани, Г. Вернадский ссылался на Ник., хотя оба эти известия читались вслед за Начальным сводом в НСС и во всех восходивших к нему летописях. 60)
Аналогичные возражения вызывают и построения О. Прицака в его капитальном труде «Происхождение Руси». Из шести задуманных автором томов этого труда в свет вышел в 1981 г. только первый, посвященный древним скандинавским источникам, за исключением саг, которым должен был быть посвящен следующий том. Пока, к сожалению, остальные тома в свет не вышли, и мы вынуждены пользоваться только материалами первого тома. Речь в нем идет не только о скандинавских источниках, но и о самых разнообразных, в частности русских, и автор
-83-
высказывает ряд смелых предположений, относящихся к древнейшей истории Руси. Как и Г. Вернадский, он не выступает в качестве классического норманниста, полагая, что термин «русь» первоначально относился вовсе не к скандинавам, а обозначал представителей восточно-средиземноморского купечества, восходя к слову «рутены» и наименованию острова Родос. 61) Однако древнерусских князей до X в., которых он склонен считать реальными историческими деятелями, он отождествляет со скандинавскими викингами. Он соглашается с тождеством Рюрика с Рориком Ютландским; полагает, что Аскольд был в действительности королем-викингом Хастингом, а Дир - Бьерном, совершившим поход на Константинополь. Он допускает, что под именем летописного Олега выступают два персонажа - Олег Вещий, он же Хельги/Олег, герой скандинавских саг, и реальный князь, но не киевский, а полоцкий, заключивший договор о контрибуции с византийским императором. Князя Олега О. Прицак отождествляет с наследником датских королей Лодакнутом, хотя и не приписывает Лодакнуту каких-либо столкновений с Византией. Что касается Игоря, то в нем исследователь видит князя (кагана) волжской Руси, завоевавшего около 930 г. Киев и ходившего в 941 г. в неудачный поход на Константинополь 62)
К русскому летописанию О. Прицак обращался в очень незначительной степени - тема эта выходила за рамки первого тома его труда. Но в ряде случаев ему все же приходилось касаться вопросов, источниками для решения которых были летописи, - например, летописных рассказов об Олеге и договоре с греками, помещенных в ПВЛ (он не только отрицал самостоятельное происхождение договора 907 г., но и подвергал сомнению точность передачи текста и датировку договора 911 г.). В других случаях он обращался и к более позднему летописанию. Так, в подтверждение своего предположения, что поход на Константинополь был совершен викингами через Двину и Полоцк, он ссылался на известие Ник. о войне Аскольда и Дира с полочанами в 6373 (у Прицака ошибочно - 6375) г. и сопоставлял его с упоминанием Саксона Грамматика о завоевании викингом Фрото I города «Paltisca» (т. е. Полоцка). Сопоставление это представляется крайне малоубедительным, ибо и сам О. Прицак не пытался отождествить Фрото I с Аскольдом или Диром. Оно никак не подтверждается
-84-
анализом текста Ник., которая именует Аскольда и Дира киевскими князьями. В другом случае, говоря об избрании новгородцами Гостомысла, которого он причисляет к «харизматическому вендскому клану», О. Прицак вообще не ссылается на какие-либо источники. 63)
Недостаточное внимание к летописным источникам было присуще не только иностранным авторам, писавшим об истории древнейшей Руси. Немного внимания уделяли этим источникам и русские авторы.
До середины 1930-х гг. советские историки мало занимались политической историей Древней Руси. Лишь в 1939 г. Б. Д. Греков дополнил свою книгу «Киевская Русь» (первоначальные названия: «Рабство и феодализм в древней Руси», «Феодальные отношения в Киевском государстве») «Кратким очерком политической истории древнерусского государства», служившим в предыдущем издании дополнением к этой монографии, но затем ставшим органической частью книги. Взгляд Б. Д. Грекова на летописные источники получил отражение в его статье, опубликованной в 1943 г., в которой он писал об отличии своего подхода к ПВЛ от подхода Шахматова: «А. Шахматов изучил до мельчайших подробностей состав наших летописей, взаимоотношение их частей, заметил все детали в составе этого величайшего произведения. Он рассматривал Повесть временных лет приблизительно так, как анатом рассматривает труп человека». Сам же Б. Д. Греков, по его словам, склонен был смотреть на ПВЛ «как на живое произведение, не анатомируя его, а воспринимая его как нечто цельное». 64) Едва ли такая характеристика трудов А. А. Шахматова может считаться справедливой: разложение летописи на отдельные составные части было, скорее, характерно для предшественников А. А. Шахматова - К. Н. Бестужева-Рюмина и И. Тихомирова; Шахматов занимался в первую очередь
сравнительно-историческим исследованием летописей и рассматривал летописные своды именно как единое целое. Выступая против «анатомического метода» А. А. Шахматова, Б. Д. Греков не ограничивался указаниями на необходимость изучать ПВЛ как единый литературный памятник (такая постановка вопроса была бы закономерной), но настаивал на ее безусловной достоверности как исторического источника. В брошюре, опубликованной в 1945 г., он заявлял: «Меня могут упрекнуть в предвзятости или в слишком большом доверии к показаниям „Повести". Упреки эти совсем не страшны. Факты
-85-
говорят сами за себя. А достоверность фактов, сообщаемых „Повестью", тоже несомненна. Она подтверждается всем общим ходом развития Киевского государства, которое ни в коем случае не могло бы достигнуть столь блестящих результатов, если бы факты, сообщаемые в „Повести", были недостоверны». 65) Без критики Б. Д. Греков принимал не только известия ПВЛ, но и сведения, извлеченные из более позднего летописания. Как несомненный факт он принимал известия Ник. о восстании Вадима против Рюрика, признавая умолчание об этом событии в ПВЛ и Начальном своде отражением их тенденциозности: «Киевский летописец не упомянул о неудачном восстании против Рюрика новгородцев во главе с Вадимом, не упомянул он также и о том, что, согласно Никоновской летописи, использовавшей, несомненно, более старые источники, движение против Рюрика в Новгороде длилось довольно долго...». 66) Принял он и предположение Татищева о том, что поход Игоря на Константинополь был вызван нарушением греками договора 911 г. с Олегом, которым, «конечно, дорожила Русь...». 67)
Взгляд Б. Д. Грекова на летописание предопределил его отношение к критическим замечаниям М. Д. Приселкова относительно достоверности известий Начального свода и ПВЛ о событиях X в. Б. Д. Греков отвергал эти замечания весьма решительно. Иронически отметив, что М. Д. Приселков имел «свое собственное представление о Древнерусском государстве», он заявлял, что М. Д. Приселков ставил «своей задачей изучить Древнерусское государство, исходя из положений, что „Повесть временных лет" - источник „искусственный и мало надежный" и что греческие источники в своих данных о Руси якобы „более надежны"... Ограничив себя узким кругом источников и a priori признав византийские сведения более достоверными, чем русские, Приселков сделал опыт изображения Древнерусского государства столь же смелый, сколь и неубедительный». 68)
Легко заметить крайнюю несправедливость этих замечаний. Если бы М. Д. Приселков действительно высказывал мысль, что византийские сведения как таковые a priori ценнее русских, то он действительно сразу же натолкнулся бы на отмеченный Б. Д. Грековым факт, который был Приселкову известен не хуже, чем его оппоненту (он отмечал его как раз в
-86-
отвергнутой Б. Д. Грековым статье), - что договоры с греками, которым он придавал значение первостепенного источника, читаются как раз в составе ПВЛ. Мысль, лежащая в основе статьи М. Д. Приселкова, весьма проста и ясна: он указывал, что ПВЛ составлена в начале XII в.; поэтому для изучения истории X в. предпочтение должно быть отдано не этому относительно позднему памятнику, а источникам X в. как современным. Отвергать эти источники на том основании, что они (кроме договоров с греками) иностранного происхождения, было бы по меньшей мере странным.
Полностью следовал Б. Д. Грекову в его подходе к летописным источникам В. В. Мавродин, сочувственно цитировавший рассуждения своего предшественника по поводу «анатомического метода Шахматова» и его слова о сведениях ПВЛ, подтверждаемых «всем общим ходом истории Киевского государства». Осуждая представителей «гиперкритического направления», Мавродин ссылался еще на де Кара, утверждавшего, что представителям этого направления присуща «безграничная свобода в подставлении собственных мнений и собственных суждений на место и теперь еще уважаемого предания, за уважаемость которого стоят люди по силе таланта и по обилию учености, конечно, не могущие завидовать кому бы то ни было». Вслед за Б. Д. Грековым он заимствовал из Ник. известие об убийстве Вадима Храброго и о бегстве от Рюрика «новгородских мужей»; приводя известие ПВЛ о походе Аскольда и Дира на греков, В. В. Мавродин указывал, что «Новгородская I летопись помещает этот рассказ под 854 г.», 69) хотя мл. и. (в старшем изводе начала летописного текста, как известно, нет) сообщала о походе на греков, не упоминая имен Аскольда и Дира.
Если Б. Д. Греков и В. В. Мавродин, ссылаясь на известия Ник., ограничивались указанием, что летопись эта несомненно использовала «какие-то древние источники», то Б. А. Рыбаков сделал попытку эти источники реконструировать. В Ник., по его мнению, отразился не только «древнерусский лист», «выплывший на свет из глубин московских архивов», но и «утраченный текст Нестора», т. е. первая редакция ПВЛ. Вопреки шахматовской реконструкции Начального свода и его критическому изданию ПВЛ, Б. А. Рыбаков объявил дошедший до нас текст Повести отражением ее третьей редакции, созданной в 1118 г. при дворе князя Мстислава Владимировича, якобы исказившего «широкое полотно общеславянской жизни, нарисованное Нестором» в предполагаемой Рыбаковым первой редакции ПВЛ.
-87-
Именно в редакции 1118 г., согласно Б. А. Рыбакову, «Игорь стал сыном Рюрика, Олег его воспитателем, а Аскольд (Осколд) и Дир - воеводами Рюрика и варягами». Кроме «варяжско-новгородской темы» создателями редакции 1118 г. «выдвигалась еще одна - крещение Руси в конце X в. при Владимире. Из рукописи Нестора исчезли все данные о христианстве у русов в 860-880-е гг. На их место выдвигалось крещение Руси равноапостольным Владимиром, тезкой Владимира Мономаха». 70) Но редакция 1118 г. - это, согласно Шахматову, редакция, дошедшая до нас в Ипатьевской летописи. Между тем ни в одном из названных сюжетов - о призвании варягов, об Аскольде и Дире как варягах, крещении Руси при Владимире - эта редакция ничем не отличается от редакции 1116 г., дошедшей в Лавр, и сходных с нею летописях. Мало того: в мл. и., отражающей Начальный свод, все эти сюжеты также присутствуют. Построение Б. А. Рыбакова противостоит построению А. А. Шахматова, но никаких попыток опровергнуть его построение и аргументировать такой пересмотр Б. А. Рыбаков не предпринимал.
Отношение Б. А. Рыбакова к построениям А. А. Шахматова представляется крайне непоследовательным. Шахматовское предположение о сводах, предшествовавших Начальному, - о Новгородском своде 1050 г. и Киевском своде 1073 г. он принял безоговорочно, отвергая мнение авторов, сомневавшихся в существовании этих сводов. 71) Однако разграничение второй и третьей редакций ПВЛ, основанное у А. А. Шахматова (и у других авторов) на реальном летописном материале (Лавр, и Ип.), он отвергает без всякого текстологического обоснования.
Особое внимание Б. А. Рыбаков уделил «киевским записям» Ник., которые он счел «первой русской летописью князя Осколда». Именно на основании этой предполагаемой летописи автор писал о трех походах Аскольда на Византию - 860, 866 и 874 гг. 72) Несовпадение дат Ник. с данными византийских источников Б. А. Рыбаков объяснил особенностями систем летосчисления некоторых гипотетических древних памятников, отразившихся в Ник. Дату похода 6367 (850) г., упомянутого в продолженной «Хронике Амартола», пишет он, «русский книжник привычно переводил как 866 г.», присоединяя к ней «почерпнутые из византийских хроник русофобские описания» одного из древних походов. 73) Но каким образом «русский
-88-
книжник» мог «привычно переводить» дату византийского летосчисления, ведшегося от Сотворения мира, на летосчисление от Рождества Христова? Ведь на Руси вплоть до Петра I летосчисление тоже велось от Сотворения мира. «Переводят» даты от С. М. на принятое после 1700 г. летосчисление от Р. X. не древние книжники, а современные издатели летописей.
Б. А. Рыбаков объясняет путаницу в датах Ник. тем, что в ее источниках отразились две системы счета лет - византийская, по которой разница дат от С. М. и от Р. X. определялась как 5508 лет, и александрийская (аннианская), при которой дата Р. X. определялась лишь как 5500 г.
Но различие между определениями даты Рождества Христова согласно александрийской и византийской эрам имело решающее значение лишь в тех случаях, когда датировка от С. М. соотносилась с датировкой от Р. X. (эра Дионисия, существовавшая на Западе с VI в.). Византийские хронисты, с которыми имели дело русские летописцы, не исчисляли время обычно ни от С. М., ни от Р. X.: они определяли его по годам царствования своих императоров. Переводом этих дат на летосчисление от С. М. занимались в первую очередь болгарские хронисты, и вопрос о соотношении двух эр встает лишь в тех случаях, когда в летописи встречаются даты, которые можно возводить к болгарским источникам. Но объяснить различием александрийской и византийской эр наличие загадочных дат русской и византийской истории в Ник. весьма рискованно. Как справедливо заметил Э. Зыков, «сведения вводной части Никоновской летописи настолько спорны, что едва ли могут быть серьезным основанием для столь ответственного вывода». 74)
Б. А. Рыбаков считает, что между IX и X вв. произошел некий перелом в русской календарной практике, из-за которого «старый счет» (александрийская эра) «стал непонятен». Но убеждение, что Рождество Христово произошло в 5500 г. от С. М., сохранялось на Руси, во всяком случае, до конца XV в. Когда в 7000 г. от С. М., т. е. в 1492 г. по современному летосчислению, на Руси ждали конца мира, то русские книжники
-89-
полагали, что к этому времени «уже тысяща и пятьсот лет преиде по Христове рождестве», и с удивлением отмечали, что «у латыны», которые считали этот год 1492-м, «нашего болши осмью леты». 75) Однако эти представления никак не сказывались на повседневном летосчислении в жизни и летописании на Руси.
Объяснение явных противоречий между Ник. и более ранними памятниками по истории IX в. системой разных эр в предполагаемых источниках Ник. представляется неубедительным. Возражая Б. А. Рыбакову, Л. В. Черепнин справедливо указал, что «пока не произведено текстологическое изучение Никоновской летописи в связи с предшествующим ей летописанием, мы не можем сказать, какого происхождения - раннекиевского или позднемосковского - записи, проанализированные Рыбаковым, и, следовательно, оценить должным образом его интересную гипотезу». 76) Текстологическое исследование Ник. было осуществлено в 1980 г. Б. М. Клоссом, пришедшим к заключению, что известия по древнейшей истории Руси в Ник. «носят отчетливо легендарный характер или основаны на домыслах составителя». 77)
Построения Б. А. Рыбакова, основанные на Ник., были безоговорочно приняты рядом других авторов. Вслед за Б. А. Рыбаковым О. М. Рапов признал достоверными все известия Ник. об Аскольде и Дире и их троекратном походе на Константинополь. Особое значение он придал четвертому рассказу Ник. об этих походах, заимствованному из Русского хронографа, где упоминалось чудо, побудившее русов креститься. Крещение это Рапов датировал 874-877 гг. (полагая, что это было уже второе крещение; первое он датировал 865-867 гг.). Смущало его только одно - упомянутое в летописи, вслед за греческими источниками, чудо с несгоревшим Евангелием. Он предложил рационалистическое объяснение этому чуду: «...Следует отметить, что различные огнеупорные составы, которыми могла быть пропитана или покрыта книга, были хорошо известны в эпоху раннего средневековья в южной Европе. По-видимому, в данном случае мы имеем дело не с „чудом", как это пытался представить Константин Багрянородный, а с рядовым обманом не посвященных в тайны химии. Не исключено, что фокус с не поддающимся
-90-
огню Евангелием был задуман в Константинополе». Признавал О. М. Рапов и достоверность известий Иоакимовской летописи, приведенных Татищевым. Сопоставляя известия ПВЛ о том, что на могиле Аскольда некий Ольма поставил впоследствии церковь «святого Николу», с известием Иоакимовской летописи о том, что на этой могиле «стояла церковь святаго Николая, но Святослав разрушил ю», Рапов приходил к заключению, что сообщение Иоакимовской более древнее, ибо автору ее не было еще известно о будущем строительстве Ольмой церкви Николы. Возможность того, что история со строительством в IX в. церкви святого Николая была добавлена автором Иоакимовской летописи, О. М. Раповым даже не рассматривается. 78)
Построение, согласно которому первое крещение Руси произошло в IX в., а отнесение его ко времени Владимира было следствием «многолинейной и многоаспектной идеологической диверсии», легло в основу работ М. Ю. Брайчевского. Вслед за Б. А. Рыбаковым он объявляет пропуск в ПВЛ известий о крещении Руси при Аскольде делом рук создателя третьей редакции этой летописи, и, возражая тем авторам, которые, признавая крещение Руси в XI в., считали, однако, что крестился только князь и его окружение, он настаивает на том, что сама Русь при Аскольде «стала христианской державой». 79) Автор не только безоговорочно признал существование «Летописи Аскольда», но предпринял попытку ее реконструкции. Реконструкция эта строилась на убеждении, что существование киевского летописания в третьей четверти IX в., доказанное Б. А. Рыбаковым, «не может вызывать серьезных сомнений» (возражения Л. В. Черепнина и Б. М. Клосса против этого тезиса носили, по мнению М. Ю. Брайчевского, «весьма жалкий характер и не заслуживали рассмотрения»). 80)
В свою реконструкцию М. Ю. Брайчевский включил не только те уникальные тексты Ник., в которых упоминался Аскольд и которые Б. А. Рыбаков счел фрагментами из летописания Аскольда, но и ряд других. Так, рассказывая о времени Владимира Святославича, Ник. повествовала о деятельности митрополита Михаила, присланного на Русь патриархом Фотием. 81) Более ранние летописи этого митрополита не упоминали, а Фотий был константинопольским патриархом за сто лет до Владимира. В. Н. Татищев воспроизвел эти известия
-91-
Ник., но отмечал, что в летописи «в имени патриарха ошибенось, ибо Фотий задолго прежде умер», а патриархом был Сергий, названный, по предположению Татищева, Фотием «по фамилии» (IV, 138, 64, примеч. 194). Однако М. Ю. Брайчевского это объяснение не удовлетворило, и он предпочел исправить текст Ник. - заменил имя Владимира на имя Аскольда и перенес эти известия и грамоту Фотия против латин, читающуюся только у Татищева, из X в. в IX в. 82), К этому же методу прибег автор и в других случаях: в состав реконструкции он включил ряд известий ПВЛ и других летописей, относящихся к самым различным временам, исправив всюду имена князей (Олега, Игоря и Владимира) на имя Аскольда. Так, Аскольду приписываются в его реконструкции все походы на греков, договоры с ними, выбор вер и последующее крещение (но упоминание о чуде с ризой Богородицы во время одного из походов опускается, так как этого, по мнению автора, «быть не могло»). Иногда автор вставляет в реконструкцию собственные тексты - например, известие о том, что «через богато поколень» после смерти Кия, Щека и Хорива власть приняли братья Аскольд и Дир «и назвалiсь хаганамi». В других случаях М. Ю. Брайчевский сообщает, что текст был в предполагаемой Летописи Аскольда утрачен, и кратко излагает его возможное содержание. Заканчивается реконструкция неожиданным образом рассказом об убийстве Аскольда Олегом, - предполагается, очевидно, что Летопись Аскольда и при Олеге велась (тайно?!) сподвижниками убитого князя.
Противопоставляя свою реконструкцию тем, которые строили А. А. Шахматов и его последователи, М. Ю. Брайчевский, по его словам, включает в нее эпизоды из любых источников, «которые, возможно, принадлежали Летописцу Аскольда. Чем ломать голову над предположениями, откуда Нестор мог заимствовать тот или иной текст, проще и логичнее допустить, что он взял его из отечественной хроники» (Летописи Аскольда). 83) Своеобразная логика автора заключается в том, что те положения, которые он хочет доказать, он заранее принимает в качестве посылки.
Если М. Ю. Брайчевский для подкрепления своих построений опирался на источниковедческие и текстологические данные или, скорее, на имитацию таковых, то иную позицию занял, излагая историю Руси IX-перв. пол. X в., Л. Н. Гумилев. Исходя из взгляда на источниковедение как «мелочеведение»,
-92-
он, в сущности, совершенно игнорировал историю древнейшего летописания, исследованную Шахматовым. Он не упоминал ни Начального свода, ни его отражения в I мл. и. Л. Н. Гумилев предполагал, что «лукавый летописец Нестор», рассматривавший историю как «политику, обращенную в прошлое», знал подлинные факты и хронологию событий IX-нач. X в., но сознательно исказил их, перенося события «похода презираемого летописцем Аскольда на поход любимого Олега». Гумилев предпочитал данные Ник. и Воскр. (или их пересказ в трудах историков) известиям Начального свода и ПВЛ. В книгах его фигурировал Гостомысл как инициатор приглашения Рюрика. Он предложил даже свое объяснение имени Гостомысл, высказав мнение, что это имя было персонифицировано «в имя собственное» только в «поздних летописях», а первоначально (в каких-то неизвестных источниках) обозначало некую партию «гостомыслов» - друзей иноземцев, первых «западников». Без всяких сомнений принял Гумилев и восходящее к Ник. известие о восстании Вадима Храброго против Рюрика. Из Ник. Гумилев, вслед за Б. А. Рыбаковым, заимствовал и неизвестные ранним источникам известия о войнах Аскольда и Дира. 84)
Но главное место в построении Л. Н. Гумилева занимала тема взаимоотношения Руси и Хазарии. Тема эта была увязана с его общей теорией «этногенеза». Понятие «этносов» не было с полной ясностью определено Гумилевым. Под этносом он, как видно из его сочинений, понимал коллективы людей, которые противопоставляются «всем другим таким же коллективам». Этнические «стереотипы поведения» поддерживаются «генетической» и «исторической» памятью. Связи между этносами «нарушают течение этногенезов... Идеологическое воздействие одного этноса на неподготовленных неофитов действует подобно вирусной инфекции, наркотикам, массовому алкоголизму». 85) Впрочем, не всегда соединение этносов, по Гумилеву, губительно - иногда оно порождает жизнеспособные «суперэтносы», иногда - «химерические антисистемы». Такой «химерической антисистемой» была, по мнению автора, тюрко-иудейская Хазария. Пришлые евреи, писал он, признавали лишь своих потомков, родившихся от матерей-евреек, а потомков матерей-хазарок отвергали (дети евреев и хазарок
-93-
превращались в отверженных караимов), ибо евреи «любили в этом мире себя, свои дела и свое потомство. Ради торжества своего этноса они применяли тайну, оружие... и ложь, но только по отношению к гоям и акумам». 86) В результате возникло особое «химерическое» государство, враждебное своему основному тюркскому населению и соседним народам. Государство это не просто воевало со славянскими племенами и налагало на них дань, как считали историки, - оно, согласно Гумилеву, почти целый век господствовало над Русью и определяло всю ее политику.
На каких же источниках основывается это построение? Сообщения летописей о хазарах довольно немногочисленны. В сводной статье 854 г. в Начальном своде повествовалось о том, что хазары потребовали дани от киевских полян; те дали им «от дыма мечь»; хазарские старцы поняли, что это - «не добра дань» и она предвещает, что впоследствии Русь будет взимать дань с хазар и других народов. «Се сбыстся все», писал летописец XI в. и упоминал, что «до нынешнего дни» «князи рускыи» господствуют над хазарами. В ПВЛ читается то же сообщение и также во вводной недатированной части. Далее в ПВЛ под 859 г. сообщалось, что варяги брали дань у чуди, словен, мери, веси и кривичей, а хазары - у полян, северян и вятичей «по белей веверице [по беличьей шкурке] от дыма». Под 884 и 885 гг. сообщалось, что Олег победил северян и радимичей и возложил на них дань «легку», освободив их от дани хазарам. Под 965 г. Начальный свод и ПВЛ сообщали о походе Святослава на хазар, его победе и завоевании хазарского города Белой Вежи (Саркела). Этим, собственно, и исчерпываются известия летописей о хазарах в IX-X вв.
Что же извлекает из этих источников Л. Н. Гумилев? Очень своеобразно использует он известие о дани мечами. Фольклорный характер этого рассказа, символизирующего будущую победу данников над своими противниками, очевиден. 87) Но Гумилев воспринимает это сказание как реальный факт, относя его, однако, к более позднему времени - 940 г.: «...русы выдали победителю свое лучшее оружие - мечи», «обезоружив свое войско». Успехи Олега в борьбе с Хазарией в 884-885 гг. он считает крупнейшим несчастьем - «это его и погубило». 88) Все дальнейшее построение истории русско-хазарских отношений основывается Гумилевым не на летописи, а на прямом и демонстративном противопоставлении ей. Его собственное
-94-
построение вполне оригинально: он утверждал, что войны 884- 885 гг. окончились не победой, а величайшим поражением варяжских князей Руси, и привели они к «хазарской гегемонии» над Русью, которая длилась до походов Святослава в 964- 965 гг., когда Русь вернула себе независимость. 89)
О «хазарской гегемонии» над Русью в летописях нет ни слова. Но это не смутило Гумилева. Доказательством этой гегемонии служит, в его глазах, то обстоятельство, что после 885 г. «в летописи возникает провал в 80 лет! Что, здорово?» - спрашивал автор. 90) Значение этого наблюдения, столь эмоционально высказанного Гумилевым, не совсем понятно. Что именно «здорово»? То, что с 885 г. по 964 г. в летописи нет известий о русско-хазарских отношениях? Но в распоряжении составителей Начального свода и ПВЛ просто могло не быть сведений о таких отношениях за данный период. Или автор имеет в виду «пустые года» (даты без известий), которые обнаруживаются в тексте после 888 г.? Но «пустые года» в Начальном своде и в ПВЛ встречаются многократно, свидетельствуя о невозможности для сводчиков XI-XII вв. дать сплошной рассказ о событиях двухвековой давности. А вслед за 885 г. вовсе нет восьмидесятилетнего перерыва (лишь года 888-897 - «пустые»): на протяжении соответствующего периода читаются и статьи о славянской грамоте, и о женитьбе Игоря, и о походе Олега в 907 и 912 гг., и о его смерти, и ряд известий о правлении Игоря и его походах, и о смерти Игоря И четырех местях Ольги, и о возмужании Святослава, не говоря уже о более мелких известиях. И Гумилеву это обстоятельство безусловно было известно: как бы забыв свое собственное утверждение о восьмидесятилетнем перерыве, он подробно комментирует известия этих годов о походе Олега и Игоря на греков, но походам этим дает совершенно неожиданное объяснение. Хотя, согласно летописи, «варяги и хазары были злейшими врагами, а никак не союзниками», Гумилев предпочитал «не верить летописцу».
Варяги и подчиненные им славяне были, согласно Гумилеву, не только союзниками хазар, но их наемниками, ведшими в интересах хазарской «химеры» кровавые и бесполезные войны с Византией. Упоминание об успехах Олега в 907 г. были, по мнению Гумилева, извлечены Нестором из описания «похода презираемого летописцем Аскольда», перенесенного «на поход любимого Олега» (в этом случае построение Гумилева совпадает с построениями Рыбакова и Брайчевского). Игорь же, согласно автору,
-95-
был послушным исполнителем воли хазар, впоследствии даже убитым древлянами «при сборе дани для хазар». Что же касается похода Игоря в 941 г. на Константинополь, то совершенные при этом русскими воинами жестокости указывают на «войну совсем иного характера, нежели прочие войны X в.» - «видимо, русские воины имели опытных и влиятельных инструкторов, и не только скандинавов». 91)
Экстраординарность этих исторических повествований заключалась в том, что они опирались не на какие-либо, хотя бы косвенные, упоминания о «хазарском иге» или «хазарских инструкторах», но на полное отсутствие таких упоминаний. Несмотря на декларированный им критический подход к «летописцу», Гумилев даже не задумался над тем, откуда были взяты летописцем известия о жестокостях русских во время похода 941 г. А между тем известие 941 г. в ПВЛ, как и рассказ Начального свода о походах Олега в 860 г., имело вполне определенный и доступный нам источник - Хронику Амартола, продолженную до конца X в. Византийские хронисты не стали бы намеренно умалчивать о мифических «инструкторах», если бы те существовали, но, конечно, они рисовали своих противников сугубо черными красками - именно поэтому Б. А. Рыбаков определял их описания похода на Константинополь как «русофобские», а М. Д. Приселков отмечал, что русские летописи «переписывали эти обвинения буквально, наивно им доверяя, из той же монашеской установки первых дней христианства на Руси, что только после принятия христианства русские перестали быть кровожадными насильниками». 92)
Летописцы могли быть и часто действительно были тенденциозны, но их тенденция отражалась в первую очередь на описании событий близкого им времени. В изложении событий далекой древности она выражалась лишь в отстаивании исконных династических прав Рюриковичей. Главное, к чему стремились составители ПВЛ и Начального свода, - разобраться в противоречивых и часто легендарных сказаниях о событиях IX-X вв. и по возможности датировать их. Подозревать Нестора и его предшественника конца XI в. (которого уж никак нельзя обвинить в «западничестве») в коварных умыслах при изложении событий давно минувших лет нет оснований.
-96-
Не только русские летописи ничего не знают о «хазарском иге» на Руси. О нем не упоминают ни византийские, ни арабские источники. Единственный источник, на который мог опираться Гумилев, это уже известный нам «кембриджский документ». В отличие от письма хазарского царя Иосифа, этот памятник действительно упоминал о походе Хельгу на хазар, а потом на Константинополь и о его поражении, но эти события он относил ко времени византийского императора Романа (920-944). Ко времени Романа Лакапина относил неудачный поход русов, сожженных греческим огнем (без какого-либо упоминания о хазарах), и текст Амартола, цитируемый в русских летописях. Рассказ «кембриджского документа», как мы знаем, толковался по-разному: в «Хельгу» этого рассказа видели и бродячего викинга, и царя Тмутараканской Руси (которая, согласно этой трактовке, и была подчинена хазарами), но никто не связывал его с походом Олега на хазар в 884- 885 гг., как никто никогда не считал, что Русь после этого похода и до середины X в. находилась под «хазарским игом».
Построение истории Киевской Руси, предложенное Л. Н. Гумилевым, никак не может быть обосновано показаниями летописей, относивших зависимость Руси от хазар (уплату дани) ко времени до, а не после походов Олега. Построение Гумилева основано на его принципиальном отрицании обращения к источникам, на выведении мнимых «фактов» из заранее построенной концепции. «Отсутствие сведений в летописи означает признание хазарской гегемонии», 93) - заявил Гумилев в итоговой «хронософии» своей книги, и эта формула лучше всего отражает его источниковедческие принципы.
Каковы же факты древнейшей истории Руси, о которых мы можем судить на основании заслуживающих доверия источников? Они довольно бедны. Как бесспорно установил А. А. Шахматов и как настойчиво подчеркивал М. Д. Приселков, систематическое ведение летописания началось на Руси не ранее 60-х гг. XI в., ибо только с этого времени в летописи появляются точные даты; известия, предшествующие "середине XI в., представляют собой записи древних преданий; даты были проставлены в Начальном своде и ПВЛ по догадке, задним числом. 94)
Если стремиться не к умножению любой ценой информации по истории Руси IX-сер. X в., а к наибольшей достоверности сведений об этом периоде, то следует ограничиться известиями, в основном отмеченными в трудах
-97-
А. А. Шахматова и А. Е. Преснякова. Опираясь на труды Шахматова, X. Ловмяньский в исследовании о древнейшей Руси игнорировал сомнительные известия позднего летописания и рассматривал только данные Начального свода ( мл. и.) и ПВЛ. 95) Но и эти источники требуют критического отношения. Считать ли призвание Рюрика с братьями «досужим домыслом» или «этнологическим сказанием», включенным в «раннеисторическое описание», 96) во всяком случае оно легендарно и не может быть причислено к разряду датированных исторических фактов.
Столь же легендарны основанные на устной традиции рассказы о мести Ольги за Игоря - и в Начальном своде (троекратная месть), и в ПВЛ (четвертая месть). Вопреки Б. А. Рыбакову, в этих рассказах нет оснований видеть фрагменты древлянской летописи, осуждающей «коварство и жестокость» княгини. Скорее, рассказы эти должны были показать мудрость и хитрость Ольги, задававшей древлянским послам загадки (иносказание смерти под видом свадебного обряда), которых глупые послы не смогли разгадать и поплатились за это жизнью. 97)
Что же мы знаем о древнейшей истории Руси? Мы можем утверждать, что в X в. на Руси правили «великие князья» Олег и Игорь, что первый из них в 911 г. (даты указаны в договоре), а второй - в 924-944 гг. (время правления императора Романа с сыновьями Константином и Стефаном) заключили договоры о «мире и любви» с византийскими императорами. И Начальный свод ( мл. и.), и ПВЛ упоминают еще отца Игоря Рюрика и варягов Аскольда и Дира, правивших в Киеве и убитых Олегом. Но поход на Византию при императоре Михаиле (861 г.) связывает с Аскольдом и Диром только ПВЛ; Начальный свод не упоминал о том, кто его возглавлял.
Серьезные сомнения вызывают известия Ник. о древнейшем периоде русской истории. Несомненны заимствования этой летописью многих известий из ее непосредственных источников (Русский хронограф, переводы греческих хроник) и вызванные этим дублировки сообщений об одних и тех же событиях. Как мы отмечали и как увидим далее, текст Ник. на всем протяжении носит следы творчества ее составителей.
-98-
Несомненен и тенденциозный характер некоторых ее сообщений. 98)
В ряде случаев творчество летописца было связано с его этикетными представлениями. Это заметно, например, в переделке древнего рассказа об убийстве Аскольда и Дира. Составителю показалось странным, что Олег, притворяющийся «гостем», может позвать к себе на берег Аскольда и Дира, которые как-никак считаются князьями. Для того чтобы оправдать такое неэтикетное поведение, Олег, по воле составителя Ник., объявляет, что он болен, а между тем привез драгоценности и, кроме того, хочет передать им нечто тайное. Заинтригованные Аскольд и Дир являются на берег, и далее происходит то, что описано в Начальном своде и ПВЛ.
Летописи XV-XVI вв. нельзя считать достоверными источниками по истории древнейшей Руси. Но летописи представляют ценность не только из-за достоверности тех фактов, о которых они повествуют. Летописи были еще памятниками своего времени. Нам интересно знать не только «откуду есть пошла Русськая земля», но как воспринимали ее историю люди последующих веков. В этом отношении все источники, о которых шла речь в этой главе, представляют бесспорный интерес.
-99-
* * *
1) Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 5-13.
2) Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М; Л., 1950. С. 103-113.
3) Повесть временных лет. Ч. 1-2: Текст и перевод. М.; Л., 1950. С. 9-43. (Сер. «Лит. памятники»).
4) Шахматов А. А. Повесть временных лет И ее источники // ТОДРЛ. М.; Л., 1940. Т. 4. С. 41-61.
5) Творогов О. В. Повесть временных лет и Начальный свод; (Текстологический комментарий) // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 30. С. 3-26.
6) Тихомиров М. Н. Забытые и неизвестные произведения русской письменности // Археографический ежегодник за 1960 г. М., 1962. С. 238.
7) Псковские летописи. М., 1955. Вып. 2. С. 9-10, 70-74.
8) ПСРЛ. Л., 1925. 2-е изд. Т. 5, вып. 1. С. 3-34; ПСРЛ. Пг., 1915. Т. 4. Ч. 1, вып. 1. С. 1-41; Пг., 1917. Ч. 2, вып. 1. С. 1-38. Новгородская Карамзинская летопись - ПСРЛ. Т. 40 (в печати).
9) Творогов О. В. Повесть временных лет и Хронограф по великому изложению // ТОДРЛ. Л., 1974. Т. 28. С. 99-113.
10) ПСРЛ. М.; Л., 1962. Т. 27. С. 17-162; М.; Л., 1959. Т. 26. С. 9-18.
11) ПСРЛ. 2-е изд. Пг., 1922. Т. 15, вып. 1; СПб., 1907. Т. 17; М., 1980. Т. 35. С. 19-21; М, 1965. Т. 30. С. 7-146.
12) ПСРЛ. М., 1949. Т. 25. С. 337-351; СПб., 1910. Т. 23. С. 1-7. Ср. выше, с. 37-38.
13) Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV-XV вв. Л., 1976. С. 172-209.
14) ПСРЛ. М.; Л., 1963. Т. 28. С. 13-15, 167-169.
15) ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 1-22; Л., 1977. Т. 33. С. 10-20; М, 1978. Т. 34. С. 31-42.
16) Тихомиров М. Н. Начало русской историографии // ВИ. 1960. № 5. С. 43-47; Сербина К. Н. Устюжское летописание XVI-XVIII вв. Л., 1985. С. 53.
17) Шахматов А. А. 1) О Начальном киевском летописном своде // ЧОИДР. 1897. Кн. 3. С. 52-57; 2) Разыскания о древнейших русских летописных сводах. С. 291. Ср.: Насонов А. Н. История русского летописания XI-начала XVIII века. М., 1969. С. 221.
18) Творогов О. В. Древнерусские хронографы. Л., 1975. С. 28-29, 191.
19) ПСРЛ. СПб., 1907. Т. 17. С. 176, 310. Примеч. «в».
20) ПСРЛ. СПб., 1911. Т. 22, ч. 1. С. 345-358; Пг., 1914. Ч. 2. С. 150-160.
21) Творогов О. В. Сколько раз ходили на Константинополь Аскольд и Дир? //Славяноведение. М., 1992. № 2. С. 54-59.
22) ПСРЛ. СПб., 1862-1901. Т. 9-12; СПб., 1904. Т. 13, перв. пол. (Фото-тип, воспроизведение: М., 1965).
23) Творогов О. В. Сколько раз ходили на Константинополь Аскольд и Дир? С. 56-57.
24) Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания; Былины; Летописи. [М., 1963]. С. 161, 166-169, 172-173, 187-191.
25) Творогов О. В. Древнерусские хронографы. С. 165-170; Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII вв. М., 1980. С. 169-177.
26) Дмитриева Р. П. Сказание о князьях владимирских. М.; Л., 1955. С. 129, 175, 188-189.
27) ПСРЛ. СПб., 1908. Т. 21, перв. пол. С. 60-62.
28) Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции / Собрал и издал А. Попов. М., 1869. С. 136- 139; ср.: Бестужев-Рюмин К. О составе русских летописей до конца XIV в. СПб., 1868. С. 68.
29) См. выше, с. 42, примеч. 4. Ср. также: дополнительные статьи, помещенные в одном из списков Никаноровской (ПСРЛ. Т. 27. С. 137-141) и в Холмогорской (ПСРЛ. Т. 33. С. 139-142) летописях.
30) Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. С. 442-447.
31) ПСРЛ. М., 1968. Т. 31. С. 39.
32) ПСРЛ. СПб., 1843. Т. 2. С. 233-253.
33) Синопсис, или Краткое собрание от разных летописцев и о начале славянорусского народа и первоначальных князей богоспасаемого града Киева... Киев, 1674.
34) Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. С. 611. Ср. стемму, помещенную после с. 536. Ср. также: Шахматов А. А. Повесть временных лет. Пг., 1916. Т. 1. С. 361-364.
35) Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV-XV вв. С. 73-74.
36) Мнение А. А. Шахматова о древнем происхождении известия о Гостомысле, как и чтение «еже и доныне дают», было связано с его предположением о существовании между древнейшим летописанием и летописями XV-XVI вв. дополнительных промежуточных звеньев - Новгородского свода 1050-1079 гг. и восходящего к нему Новгородского свода 1167 г. Именно к этим сводам он возводил оба указанных чтения (Шахматов А. А. Повесть временных лет. Т. 1. С. 370; ср.: Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. С. 213, 329-330). Однако сам исследователь отмечал сугубую предположительность этого построения, и в стемме, завершающей исследование, он никак не связал Новгородский свод XI в. со сводом 1167 г. и с последующим летописанием (Там же. С. 212, стемма после с. 536).
37) Шахматов А. А. 1) Введение в курс истории русского языка. Пг., 1916. Ч. 1. С. 71-74; 2) Древнейшие судьбы русского племени. Пг., 1919. С. 60-61. Ср. также: Шахматов А. А. Несколько замечаний о договорах с греками Олега и Игоря //Зап. неофилологического общества при императорском Петроградском университете. Вып. 8: Сб. в честь проф. Ф. А. Брауна. Пг., 1915. C. 385-407.
38) Пресняков А. Е. Лекции по русской истории. Т. 1. Киевская Русь. М, 1938. С. 68-73. (Лекции читались в 1908-1916 гг.).
39) Приселков М. Д. [Рец. на кн. Вл. Пархоменко «Начало христианства Руси: Очерк из истории Руси IX-X вв.». Полтава, 1913] // ИОРЯС. СПб., 1914. Т. 19, кн. 1. С. 358-369.
40) Приселков М. Д. Киевское государство второй половины X в. по византийским источникам // Учен. зап. ЛГУ. 1940. N° 73. С. 215-217.
41) Там же. С. 217-246; Истрин В. М. Хроника Георгия Амартола в древнем славяно-русском переводе. Пг.; Л., 1920-1930. Т. 1-3; Творогов . В. I) Повесть временных лет и Хронограф по великому изложению. С. 9-113; 2) Древнерусские хронографы. С. 46-159.
42) Литературу вопроса см.: Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси IX- перв. пол. X в. М., 1980. С. 84-89, 152-156, 214-222. Договор 907 г. А. Н. Сахаров, в противоположность А. А. Шахматову, считает исторически достоверным (см.: Там же. С. 117-146).
43) Яковлев Н. О преподавании отечественной истории//Большевик. 1947. № 22. С. 27.
44) Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1949. С. 228-229; М., 1953. С. 452-453.
45) Мавродин В. В. Борьба с норманизмом в русской исторической науке: Стенограмма публичной лекции. Л., 1949. С. 32.
46) Приселков М, Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста. М.; Л., 1950. C. 4; Устюжский летописный свод М.; Л., 1950. С. 4.
47) Пархоменко В. А. К вопросу о хронологии и обстоятельствах жизни летописного Олега // ИОРЯС. СПб., 1914. Т. 19, кн. 1. С. 220-236; Бруц-кус Ю. Д Письмо хазарского еврея от X в. Берлин, 1924. С. .30-31; Якубовский А. Ибн-Мискавейх о походе Русов в Бердаа в 332 г. = 943/4 г. // Византийский временник. 1923-1926. Вып. 24. С. 63-92; Moрin V. Les Khazars et les Byzantins d'apres l'Anonyme de Cambridge // Byzantion. 1931. Vol. 6. P. 309- 325. Ср.: Zuckerman C. On the Date of the Khazars' Conversion to Judaism and the Chronology of the Kings of the Rus Oleg and Igor // Revue des Etudes Byzantines. 1995. № 53. P. 259-270.
48) Иванов П. Об одной ошибочной концепции // Правда. 1951. 25 дек. С. 3.
49) Рыбаков Б. А. 1) Русь и Хазария // Академику Б. Д. Грекову ко дню 75-летия. М., 1952. С. 77, 88; 2) К вопросу о роли Хазарского каганата в истории Руси // Советская археология. М., 1953. Т. 18. С. 150.
50) Артамонов М. И. История хазар. 2-е изд. Л., 1962. С. 457-458.
51) Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.
52) Golb N.. Pritsak O. Khazarian Hebrew Documents of the Tenth Century. Ithaca; London, 1982. Ср.: Zuckerman C. On the Date of the Khazars' Conversion to Judaism and the Chronology of the Kings of the Rus Oleg and Igor. P. 237-270.
53) Vernadsky G. Ancient Russia. New Haven, 1944. P. 276-278.
54) Беляев . Т. Рорик ютландской и Рюрик Начальной летописи // Сб. статей по археологии и византиноведению, издаваемый семинарием имени Н. П. Кондакова. Прага, 1929. Т. 3. С. 233-236, 269; ср.: С. 241, 255-256, примеч. 190.
55) Vernadsky G. Ancient Russia. P. 335-342.
56) Gregoire . La legende d'Oleg et l' expedition d'Igor // Bull. de l'Academie Royale de Belgique. 1937. N 23. P. 80-94. Ср.: Ostrogorsky G. L'expedition du prince Oleg contre Constantinople en 907//Annales de l'Institute Kondakov. 1939. Т. 11. P. 47-61.
57) Vernadsky G. Kievan Russia. New Haven; London, 1948 (renewed 1976).
58) Ibid. P. 32-38.
59) Приселков . Д. Киевское государство второй половины X в. по византийским источникам. С. 221-226.
60) Vernadsky G. 1) Ancient Russia. P. 313; 2) Kievan Russia. P. 38.
61) Pritsak О. The Origin of Rus. Vol. 1. Old Scandinavian Sources other than the Sagas. Cambridge (Mass.), 1981. P. 24-26.
62) Ibid. P. 27, 14.1, 144, 149, 150-153, 159-163, 166, 181-182, 583. Ср.: Мельникова . А. Историзация мифа или мифологизация истории? По поводу книги О. Прицака «Происхождение Руси» // История СССР. 1984. № 4. С. 201-209.
63) Pritsak О. The Origin of Rus'. P. 27, 145-149, 180.
64) Греков Б. Первый труд по истории России // Исторический журнал. 1943. № Ц-12. С. 57.
65) Греков Б. Д. Борьба Руси за создание своего государства. М.; Л., 1945. С. 53.
66) Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 452.
67) Греков Б. Д. Борьба Руси за создание своего государства. С. 62.
68) Греков Б. Д. Киевская Русь. С. 281-282.
69) Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С. 212, 217, 222, 291. Ср.: Slavia, 1931. R. IX. Ses. 1. S. 111.
70) Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. С. 298-299.
71) Там же. С. 194-195. Ср.: Тихомиров М. Н. Источниковедение истории СССР с древнейших времен до конца XVII в. М., 1940. Т. I. С. 55; Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 88-93. Ср. также: Алешковский М. X. Повесть временных лет. М., 1971. С. 121.
72) Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. С. 169, 172.
73) Там же. С. 168.
74) Зыков Э. Г. Известия о Болгарии в Повести временных лет // ТОДРЛ. Л., 1969. Т. 24. С. 52. Как и Б. А. Рыбаков, Э. Г. Зыков объяснял разницей между александрийской и византийской эрами не только расхождения летописных дат болгарской истории в ПВЛ с исторически достоверными на 8 лет, но и более значительные расхождения - на 16 и 24 года, но не объяснил, каким образом эти расхождения возникали. Б. А. Рыбаков полагал, что «накопления ошибок, кратных 8 годам (5508-5500), связаны с неоднократными переводами с болгарского счета на русский» (Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. С. 176). Но как и почему происходили эти «неоднократные переводы», автор не объяснил.
75) Казакова Н. А.. Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения в XIV-конце XV в. М.; Л., 1955. С. 319, 401; Просветитель, или Обличение ереси жидовствующих. Творение преподобного отца нашего Иосифа, игумена Волоцкаго. 3-е изд. Казань, 1896. С. 166.
76) Черепнин Л. В. Спорные вопросы изучения Начальной летописи в 50- 70-х гг. XX в. // История СССР. 1972. № 4. С. 58.
77) Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII вв. С. 181-189.
78) Рапов О. М. Русская церковь в IX-первой трети XII в. Принятие христианства. М., 1988. с. 82-87, 92, 100, 119. Ср.: Котляр Н. Ф. Древняя Русь в летописных преданиях и легендах. Киев, 1986. С. 39-81.
79) Брайчевсъкий М. Ю, Утвердження хрiстiянства на Pyci. Kиiв, 1988. С. 43.
80) Брайчевский М. Ю. Неизвестное письмо патриарха Фотия митрополиту Михаилу Сирину // Византийский временник. 1986. Т. 47. С. 34, примеч. 31.
81) ПСРЛ. Т. 9. С. 57-64.
82) Брайчевский М. Ю. Неизвестное письмо патриарха Фотия митрополиту Михаилу Сирину. С. 34.
83) Лiтопiс Аскольда / Передмова та реконструкцiя тексту Михайла Брайчевського // Киiв. 1988. № 2. С. 146-170.
84) Гумилев Л. Н. 1) Древняя Русь и Великая степь. М., 1989. С. 172-175; 2) От Руси до России. СПб., 1992. С. 32. Ср.: Сахаров А. Н. Дипломатия древней Руси... С. 78.
85) Гумилев Л. Н. 1) О соотношении природы и общества согласно данным исторической географии и этнологии // Вестник ЛГУ. 1970. № 24. С. 47; 2) Этногенез и биосфера земли. Л., 1989. С. 305.
86) Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. С. 151.
87) Ср.: комментарий Д. С. Лихачева в кн.: Повесть временных лет. М.; Л., 1950. Ч. 2. С. 16.
88) Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. С. 175, 187, 194, 200.
89) Там же. С. 171-198, 202-213.
90) Там же. С. 176.
91) Там же. С. 171, 178, 195. Ср.: Кожинов В. История Руси и русского слова // Наш современник. 1992. № 12. С. 168.
92) Приселков М. Д. Киевское государство второй половины X в. по византийским источникам. С. 224.
93) Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. С. 698.
94) Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. С. 398-402.
95) Ловмяньский X. Русь и норманны / Пер. с польск. М., 1985.
96) Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Легенда о «призвании варягов» и становление древнерусской историографии // ВИ. 1995. № 2. С. 44-59.
97) Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. С. 180-181; Ср.: Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. С. 132-137.
98) Клосс Б. М. 1) Никоновский свод и летописи XVI-XVII вв. С. 96-100, 187; 2) Никоновская летопись и Максим Грек // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 30. С. 124- 131.
^ Глава V
ОРДЫНСКОЕ ИГО И АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ: ИСТОЧНИКИ И ИСТОРИОГРАФИЯ XX в.
Летописные известия об установлении ордынской власти в Северо-Восточной Руси и об Александре Невском излагаются обычно как разные сюжеты в различных исследованиях, но древнейшие летописные записи о русско-татарских отношениях и об Александре читаются в летописях рядом и тесно связаны друг с другом. Исключение составляет южная Ипатьевская летопись: в ней вообще не упоминается Александр Невский.
Летописные известия о походе Батыя в 1237-1238 гг. были предметом многочисленных исследований; 1) беднее сообщения летописей об установлении власти монголов после нашествия. А. Н. Насонов попытался собрать разрозненные известия о политике Орды по отношению к русским княжествам и о татарской военно-политической организации на Руси, 2) однако систематического обзора летописных известий об этом он не предпринимал - предметом его исследования была татарская политика на Руси, а не ее отражение в летописании. Наибольшее внимание уделил летописным рассказам о событиях после
-100-
нашествия Батыя Дж. Феннел. Менее систематичными были наблюдения над летописными сообщениями на эту тему Г. В. Вернадского, С. И. Колотиловой, В. В. Каргалова и Д. Г. Линда. 3)
Гораздо больше внимания привлекали к себе летописные известия об Александре Невском. Однако источники использовались в этом случае односторонне; эволюция летописных рассказов об Александре изучена совершенно недостаточно.
Первым исследователем, попытавшимся связать изучение Жития Александра Невского с историей летописания, был
B. Мансикка, опиравшийся в значительной степени на труды А. А. Шахматова. Он отметил, что тексты Жития были соединены с известиями HI ст. и. (Синодальный список), в Псковских летописях (в Псковской 2-й летописи был помещен и самый текст Жития) и в летописном своде первой половины XV в. (НСС), отразившемся в I мл. и., HIV и CI, текст которой лег в основу большинства более поздних летописей. Обратил внимание В. Мансикка и на модификации житийных (но не собственно-летописных) текстов в более поздних летописях. 4) Ю. К. Бегунов, писавший спустя полвека после В. Мансикки, продолжил в основном его исследование различных редакций Жития, но эволюцию летописных рассказов осветил небрежно и с рядом ошибок. 5) Наиболее ранние
-101-
летописные источники об Александре Невском - ст. и., последняя часть которой, доведенная до 1337-1352 гг., была написана почерком XIV в., и Лавр., доведенная до 1305 г. и переписанная в 1377 г. Еще более ранним источником можно считать «Летописец вскоре патриарха Никифора» в редакции XIII в., но в этом летописце читается только перечень князей после смерти Ярослава Всеволодовича «в татарех»: «По немь съде в Володимъри Святославъ брат его лът[о] 1, и прогна Андреъ и сын Ярославль и княжи лът 5 и приде Неврюнь от Адама лът[о] 6760 и прогна и за море. Того же лът[а] съде Ольксандръ брат его лът 12, въ 4 лът[] княжения его число бысть от Адама 6755». 6)
В ст. и. 7) Александр впервые упоминается под 6744 (1238) г. как княжич, посаженный его отцом Ярославом Всеволодовичем в Новгороде. Под 6746 (1238) г. рассказывается о завоевании татарами Рязани и Владимира; о гибели владимирского князя Юрия Всеволодовича, обстоятельства которой остались неизвестными новгородскому летописцу: «Бог же весть, како скончася: много бы глаголють о немь инии»; особое внимание в этом рассказе уделяется осаде и завоеванию «погаными» Торжка, входившего в Новгородскую землю. Под 6747 (1239) г. сообщается о женитьбе Александра Ярославича в Новгороде. Под 6748 (1240) г. описывается поход «свеев» на Неву с целью захвата Новгородской земли; «велика сеча» и уход «посрамленных» противников, перечисление убитых новгородцев. Под тем же годом упоминается захват немцами и их союзниками, в числе которых был сын псковского князя Ярослав Владимирович, Изборска и Пскова; уход Александра («роспревся с новгородцы»), нападение немцев, води и чуди, а затем литвы на новгородские земли и отправление Ярославом Всеволодовичем сына Андрея, а после новой просьбы новгородцев- Александра. 6749 (1241) г. - возвращение Александра в Новгород, его поход на Копорье и расправа над вожанами и чудью; 6750 (1242) г. - отвоевание Александром Пскова, сражение «на Чюдьском озере, на Узмени, у Воронья камни», победа Александра;
поездка Ярослава к «цесарю татарскому» Батыю в Орду; 6753 (1245) г. - война с Литвой новоторжцев во главе с Ярославом Владимировичем, победа Александра над Литвой. 6754 (1246) г. - поездка Александра «в Татары». 6758 (1250) г. - возвращение Александра из Орды и «радость велика» в Новгороде. 6761 (1253) г. - бегство
-102-
брата Александра Ярослава Ярославича «из Низовския земли» и приглашение его в Псков; 6763 (1255) г. - столкновение Александра с новгородцами, посадившими князем Ярослава Ярославича; Александр пошел походом на Новгород и утвердил свою власть над ним. 6764 (1256) г. нападение шведов с союзниками на Новгород в отсутствие Александра, его возвращение, поход «на Емь» и посажение в Новгороде сына Василия. 6765 (1257) г. - новое столкновение между Александром и Новгородом: новгородцы отказались от требования татар выплачивать «тамгы и десятины», их поддержал и Василий Александрович; Александр, придя с татарскими послами, изгнал сына и казнил непокорных новгородцев: «овому носы урезаша, а иному очи вынимаша, кто Василья на зло навел»; 6766 (1258) г. - «взяша татарове всю землю Литовскую»; 6767 (1259) г. - волнения в Новгороде из-за «числа» (переписи населения), «вятшие» за «число», «чернь» - против; Александр дает татарам «сторожи»; установление «числа»; посажение в Новгороде сына Александра Дмитрия. 6770 (1262) г. - «поиде князь Олександр в Татары, и удержа Берка, не пустя в Русь; и зимова в Татарех, и разболеся»; 6771 (1263) г. - возвращение Александра из Орды, «вельми не здравя», и его смерть.
Летописные известия о Александре и об установлении ордынского ига, читающиеся в Лавр., 8) также не очень многочисленны. Годовые статьи 6745-6749 гг. здесь посвящены татарскому завоеванию. О Невской битве вообще не упоминается. Далее следуют: 6750 (1242) г. - краткая запись о Ледовом побоище, где в главной роли выступает не Александр, а его брат Андрей: «Великий князь Ярослав посла сына своего Андреа в Новъгород Великый, в помочь Олександрови на Немци, и победиша я за Плесковом на озере, и полон мног плениша, и возвратился Андрей к отцу своему с честью». 6751 (1243) г. - поездка Ярослава Всеволодовича «к Батыеви», а его сына Константина к «Канови» (т. е. в Монголию). «Батый же почти Ярослава великою честью» и провозгласил старшим среди русских князей. 6752 (1244) г. - поездка родичей Ярослава к Батыю; 6753 (1245) г. - возвращение Константина Ярославича «ис Татар, от Канович, к отцю своему с честью»; новая поездка Ярослава «с своею братию и с сыновца» к Батыю. 6754 (1246) г. - поездка братьев Ярослава Святослава и Ивана к Батыю; краткое известие о гибели князя Михаила Черниговского, не пожелавшего «поклонитися огневи и болваном их»; смерть Ярослава Всеволодовича «во иноплеменницех, ида от
-103-
Кановичь» (из Монгольской империи); плач Александра «по отце своем», вокняжение дяди Александра Святослава Всеволодовича, поездка Александра, вслед за братом Андреем, «к Батыеви»; отправление его Батыем «к Каневичам»; 6756 (1248) г. - гибель брата Александра Михаила Ярославича «от поганыя Литвы». 6757 (1249) г. - возвращение обоих братьев «от Кановичь», «приказавших» Александру «Киев и всю Руськую землю», а Андрею - престол во Владимире. 6758 (1250) г. - поездка Святослава Всеволодовича с сыном «в татары»; переезд митрополита Киевского Кирилла «в Суздальскую землю»; женитьба Андрея Ярославича на дочери Даниила Романовича Галицкого; 6759 (1251) г.- «болезнь тяжка князю Олександру» и его выздоровление. 6760 (1252) г.- «Иде Олександр князь Новгородскый Ярославичь в Татары; и отпустила и с честью великою, давше ему старейшиньство во всей братьи его»; с этим известием, очевидно, как-то связаны следующие сообщения: «В то же лето здума Андрей князь Ярославичь со своими бояры бегати, нежели цесарем служити, и побеже на неведому землю с княгинею и с бояры своими...», нападение татар на Андрея под Переяславлем, когда была убита «княгиня Ярославля» (очевидно, жена брата Александра Ярослава); «...Приде Олександр князь великый ис Татар в град Володимерь; ...и бысть радость в граде Володимери и во всей земли Суждальской»; смерть князя Святослава Всеволодовича (когда он перестал быть великим князем, не сообщено). 6762 (1254) г. - брат Александра «Ярослав князь Тферьскый... с своими бояры поеха в Ладогу, оставя свою отчину». 6763 (1255) г. - «крамола в Новегороде» и изгнание сына Александра Василия; Александр вмешался и посадил Василия в Новгороде. 6764 (1256) г. - посылка Александром даров татарам и война с «Емью». 6765 (1257)-6766 (1258) гг. - поездки Александра, Андрея и их братьев к Улавчею (Улагчи, преемнику Батыя); приезд двоюродного брата Александра Глеба Васильковича «ис Кану земли» и его женитьба в Орде; приезд татарских «численников» в Суздальскую землю, Владимир и Новгород: «Александра же удержаша ноугородци, и чтиша и много, Олександр же дав им ряд, и поеха с честью в свою очину». 6767 (1259) г.-Александр, приехав в Ростов, кланялся епископу Кириллу, чьею молитвою «и тамо в Новгород ехал есмь здоров, и семо приехал есмь твоею молитвою здоров»; Александра «чтиша» княгиня Марья и другие родичи. 6769 (1261) г. - «постави митрополит епископа Митрофана Сараю». 6770 (1262) г. - всеобщее восстание в Ростовской земле, «не терпяще насилья поганых, изволиша вечь», изгнание татар «из Ростова, с Суждаля, из Ярославля»; «бе бо тогда титям
-104-
приехал от цесаря татарского, именем Кутлубий», казнь его сподвижника изменника Зосимы; 6771 (1263) г. - «того же лета преставися великый князь Олександр, сын Ярославль».
Этим, собственно, и заканчиваются летописные известия об Александре и русско-ордынских отношениях в Лавр. Далее в этой летописи помещен памятник совсем иного характера, вновь возвращающий читателя к началу княжения (и даже к рождению) Александра, - его Житие. В Лавр. текст его обрывается на середине, но до нас дошли другие многочисленные его тексты, в частности в Псковской 2-й летописи, во множестве отдельных списков 'ив летописях (о которых будет идти речь далее), где известия раннего летописания соединены с фрагментами Жития.
Житие Александра, хотя оно и посвящено светскому лицу, - не летописная повесть, а житийный памятник. 10) Сетки годов здесь нет (единственная дата - 6748 г. - вставлена в Житие в Лавр., в остальных списках она отсутствует), хронология относительная («в второе лето», «в то же время» и т. д.) или по церковным праздникам. Важное место в повествовании занимают уподобления святого князя библейским персонажам, видения и чудеса. Противником Александра выступает «король части Римьския от полунощноя страны», объявляющий князю: «Аще можеши противитися мне, то се есмь уже зде, пленяя землю твою». О предстоящем нашествии «ратных» Александр узнает от «старейшины в земле Ижерстей», Пелгуя (Пелгусия), которого известили об этом святые Борис и Глеб, приплывшие по морю помочь «сроднику своему князю Александру». Далее следует описание битвы, во время которой Александр «самому королю възложи печать на лице острымь своимь копиемь», и перечисление шести «мужь храбрых», участвовавших в битве (в Псковской 2-й этого перечисления нет), - иных, чем те, которые упоминаются в ст. и. (двое из них - предки виднейших московских боярских фамилий). 11) После битвы на другом берегу Ижоры, где не было «проходно полку Александрову», нашли «много множество избьеных от
-105-
ангела Господня». Дальнейшая часть Жития (не сохранившаяся в Лавр.) не отличается по характеру от его начала. Ссылаясь на «самовидца», автор Жития утверждает, что в Ледовом побоище также участвовал «полк Божий на воздусе, пришедши на помощь Александрови». После рассказа об освобождении Пскова читается обращение: «О невегласи псковичи! Аще сего забудете... уподобитеся Жидом, их же препита Господь... и сих всех забыта...». Далее упоминается «царь силен в Восточной стране» (Батый), призывающий Александра к себе; на пути Александра «начаша жены моавитьскыя полошати дети своя, ркуще: Александр едет». Тема вокняжения Святослава и пожалования Александру Киева, а Андрею Владимира в Житии не затрагивается, говорится только, что «по сем же разгневася царь Батый на брата его меншаго Андрея, и посла воеводу своего Неврюня воевати землю Суздальскую», после «пленения Неврюнева» Александр восстановил разрушенные земли. Рассказав о решительном отказе Александра от предложения послов папы принять его «учение», автор Жития повествует, что «бе же тогда нуждъ велика от иноплеменник и гоняхуть христиан, веляще с собою воинствовати, князь же
великый Александр поиде к цареви, дабы отмолити люди от беды тоя. А сына своего Дмитрия посла на Западныя страны... к городу Юрьеву». Завершается Житие рассказом о смерти Александра: уже мертвый князь «распростер руку свою и взят грамоту от руки митрополита».
Когда было написано Житие и когда оно проникло в летописание? Автор его претендовал на то, что он слышал об Александре «от отець своих», был «самовидцем... възраста его», и ссылался на сообщения «самовидцев». М. Д. Приселков высказал предположение, что Житие было включено в летопись сразу после смерти Александра в 1263 г. как «особое приложение». 12) Однако текстологических данных для выделения в составе Лавр особого свода 1263 г. нет; А. Н. Насонов предполагал, что свод, соединявший владимирское и ростовское летописание XIII в., был составлен в 1281 г. во владимирском Рождественском монастыре, где был погребен Александр Невский, 13) но и эта дата остается предположительной. Текст Лавр, доведен до 1305 г., и в основе его лежит свод, связанный с великим князем владимирско-тверским Михаилом Ярославичем. Читалось ли Житие Александра в составе этого свода, или оно было добавлено в Лавр, при ее переписке в 1377 г.? Ю. К. Бегунов предлагал датировать Житие 1281 г.,
-106-
но думал, что в летописный свод 1305 г. оно вставлено еще не было, 14) у нас нет данных, что оно читалось в Троицкой летописи начала XV в., опиравшейся на тот же свод 1305 г.; в Тр., как мы можем полагать, читались те же известия об Александре, что и в основном тексте Лавр, (до Жития). Правда, рукопись Тр. до нас не дошла, и реконструкция ее может быть основана главным образом на выписках Карамзина и Симеоновской летописи конца XV в. Однако Карамзин, упоминая «Описание Александровых подвигов», не ссылается ни на Лавр., ни на Тр. 15) В Сим. же тексты, связанные с Александром, вставлены из Московского свода 1480 г. и отражают контаминацию летописных известий с Житием, восходящую к летописному своду первой половины XV в. 16) Очевидно, даже если в Тр. (своде 1408 г.) под 1263 г. читалось Житие, то составитель Сим. мог его опустить как дублирующее предшествовавший текст из того же источника.
Во Владимирском летописце XVI в., 17) опиравшемся на Тр. и летопись XV в., близкую к HIV, известия об Александре в основном совпадают с летописными известиями Лавр.-Тр., но упоминание о чуде при погребении Александра в 6770 г. восходит (прямо или косвенно) к Житию.
Никаких черт близости и текстуальных совпадений между летописными известиями ст. и., Лавр, и Житием не обнаруживается. Единственный автор, пытавшийся найти такие совпадения, - Дж. Линд. Он возражал в этом случае против утверждения Ю. К. Бегунова, что «сличение Синодального списка ( ст. и. -Я. Л.) с тремя списками Новгородской 1-й летописи младшего извода... показывает, что ни летописные известия Синодального списка не послужили источником для жития князя Александра, ни известия Жития не были источниками известий Синодального списка». 18) Линд справедливо заметил, что сличение I ст. и. с мл. и., включающей тексты из Жития, не помогает решить вопрос о соотношении ст. и. и Жития. Сличение I ст. и. и мл. и. обнаруживает не только фактические, но и текстуальные совпадения между
-107-
ними; не менее чем половина текста мл. и. дословно совпадает с ст. и. Но, вопреки Линду, это обстоятельство не доказывает близости текста Жития к ст. и.; совпадения, о которых упоминал Линд, обнаруживаются среди летописных известий I мл. и., заимствованных из ст. и.; среди фрагментов Жития, включенных в мл. и., никаких совпадений с Синодальным списком Дж. Линд привести не смог. Он указал лишь на то, что в известии о Невской битве в обоих изводов упоминается воевода с невозможным для шведа именем Спиридон, а в Житии фигурирует новгородский архиепископ Спиридон: «невероятно, чтобы такая ошибка могла быть совершена независимо дважды». 19) Но двойной ошибки здесь не было: в Житии нет никакого воеводы Спиридона, а есть исторически реальный архиепископ Спиридон, который многократно упоминается и в ст. и. (6737, 6738, 6740, 6751). Даже если считать, что составитель ст. и. дал шведскому воеводе имя Спиридон под влиянием имени новгородского архиепископа (что довольно сомнительно), то Житие здесь было ни при чем - имя это и без того было на слуху у новгородца. Житие, очевидно, основывалось на устных известиях об Александре Невском; никаких данных о летописных источниках этого памятника у нас нет. 20)
Летописный рассказ, независимый от Жития, мы обнаруживаем, кроме упомянутых летописей, еще в своеобразном ростовском летописном своде, доведенном до 1419 г. - Московской Академической летописи. 21) Невской битвы здесь, как и в летописных известиях Лавр., нет, о сражении 6750 г. «на Чюдском озере, у ворония камени» сообщается иначе, чем в Лавр., но так же кратко; под 6754 г. читается известие о «пожаловании» Святославу великокняжеского престола еще до смерти его брата Ярослава; смерть Ярослава упоминается лишь под 6756 г. и именуется «нужною» (т. е. насильственной); под 6758 г. читается известие о переезде митрополита Кирилла «в Суздальскую землю»; под 6760 г. сообщается, что «приде Неврюй, и прогна князя Андрея за море» (об
-108-
Александре ничего не говорится); под 6765 г. сообщается о походе «князей» в Орду, о женитьбе Глеба «в татарех» и о «числе» в Русской земле. О взаимоотношениях Александра с Новгородом в связи с «числом» в МАк не упоминается, но под 6767 г. содержится чрезвычайно интересное известие: «Князь Александр бежа из Новагорода, приеха на Ростов на средохрестье...» (в Лавр. - «приеха из Новгорода»). Дальнейшие известия так же кратки: в 6770 г. «изгнаша поганых от всех градов, не терпя насильа их»; в 6771 г. «преставися князь Александр Ярославичь, ноября 14». Ранняя летописная традиция, сохранившаяся в МАк, почти не получила отражения в последующем летописании. Однако известие 6767 г. о том, что Александр «бежа из Новагорода», было воспроизведено в «Летописце русском» конца XV в., отражающем традиции независимого северного летописания. 22)
Компилятивный рассказ об Александре Невском, объединивший известия ст. и., Лавр, и Жития, как отметили уже А. А. Шахматов и В. Мансикка, появился в летописном своде первой половины XV в., отразившемся в HI мл. и., НК и близкой к ней HIV, HV и CI летописях. 23) Свод этот, составленный, как можно полагать, между 1425 (последнее совпадающее известие CI и НК) и 1446 г. (окончание мл. и., использовавшей этот свод), получил в научной литературе наименование Новгородско-Софийского. Здесь появился компилятивный (основанный на владимирском и южнорусском летописании) рассказ о нашествии Батыя, из разных источников были заимствованы повести об убиении в орде князей Михаила Всеволодовича Черниговского (совпадающая с Ип.) и Михаила Ярославича Тверского. Таким же соединением различных источников было и повествование об Александре Невском в НСС. Наиболее полно эта компиляция отразилась в CI, несколько короче - в I мл. и., в сокращении - в НК, IV и HV.
Житие Александра, в отличие от Лавр, и Псковской 2-й летописи, не было помещено в НСС отдельно, как особая статья, а распределено в комбинации с известиями ст. и. и Лавр.- Тр. по разным годам. Начало Жития, включая повествование о Невской битве, было помещено в I мл. и. и CI под 6748 г. (в НК - IV - HV этот текст сокращен и включает только статью «Невское побоище»). Повествование это включало
-109-
рассказ о «шести храбрых», однако, описывая подвиги Гаврилы Алексеевича, НСС указывал, что он был сброшен с корабля не «в воду», а «в море»; упоминалось и обретение «избиеных от ангела Божия» на другом берегу Ижоры. Рассказ Жития был дополнен фрагментами из ст. и., включая перечисление убитых новгородцев и известие о ссоре Александра с новгородцами, его отъезде и присылке в Новгород сперва Андрея, потом Александра (в CI о ссоре с новгородцами упоминается после известия о нападении немцев; в I мл. и., НК, IV и HV, как и в I ст. и., - до этого известия). Статья 6749 г. о походе на Копорье взята была из I ст. и.; в CI известие о расправе над вожанами и чудью дополнено словами из Жития о том, что «иных пожаловав отпусти, бе бо милостив паче меры» и что на третий год после победы над королем, «в зимнее время», немцы пришли в Псков и посадили наместников; далее в CI следует текст, отсутствующий в предшествующих источниках: «Се же слышав князь великы Александр, велми оскорбе за кровь христианскую... и прииде к Новугороду и поклонися святой Софии с молбою и плачем». В мл. и. этих слов нет; в НК - IV - HV вся статья сокращена до одной фразы. Статья 6750 г. о Ледовом побоище вновь представляет собой соединение соответствующей годовой статьи ст. и. («Поиде князь Олександр с новгородци и низовци...»; описание военных действий, гибель Домаша «на Чудском озере, на Узмене, у Воронья камени», немцы «прошибошася свиньею»; подробности победы; обращение немцев в Новгород с предложением мира и примирение) с текстом Жития (божественная помощь Александру, «о, невегласи псковичи»). В CI текст несколько подробнее, чем в мл. и. (читается фрагмент из Жития о столкновении с Литвой - «и начаша... блюстися имени его» и известие о присылке Ярославом на помощь Александру брата Андрея, близкое к Лавр.). В НК- IV-HV вся статья 6750 г. кратка и близка к HI ст. и., но начинается с анахронистического известия, отсутствующего в CI: «Иде Александр к Батыю царю, а Олег рязанский к канови иде» (в конце статьи, как и в CI, в соответствии с Лавр., сообщается, что к Батыю ездил отец Александра Ярослав). Под 6753 г. в CI и под 6754 г. в I мл. и., НК - IV-HV приводится известие I ст. и. о войне Александра с Литвой. Но в мл. и. известию этому предшествовало известие из Жития о поездке Александра в Орду; в НК- IV-HV оно сокращено до лаконичной фразы, явно примыкающей к анахронистической статье 6750 г.: «Езди Александр второе к Батыю». Под 6753 г. в CI (в IV под 6754 г.) сообщается о войне с Литвой и читается обширный рассказ о убиении Михаила Черниговского.
-110-
В IV и сходных с нею летописях под 6755 г. читается краткое известие о смерти Михаила Черниговского и известие об изгнании Святослава с престола: «И по единоа лете прогна Андрей Хоробритов» (так в НК; IV - «Хоробриторови», «хоробри татарове»; HV - «Хоробритовичь»). 24) В CI статья 6754 г. наиболее обширна, и, если считать, что именно она отражает текст НСС, то становится понятным новое осмысление этой поездки в своде, где впервые было дано развернутое изложение темы борьбы с Ордой. Постоянные сношения Ярослава и Александра с ханами требовали теперь оправдания: в CI разъяснялось, что «по первом взятии Батыева великий князь Ярослав Всеволодичь обнови землю Суждальску, церкви оцистив от трупия мертвых... многи пришельцы утешив... Поганым же силу деющии над крестьяны, того ради сам себе не пощаде и иде в Орду, в великую пагубную землю татарьскую. Обажен бо бысть Феодором Яруновичем царю. И многие дни претерпев... преставися... нужною смертию...» - известие об оклеветании Ярослава некиим Федором Яруновичем появилось здесь в летописании впервые. Краткое известие МАк и более подробное в CI подтверждается итальянским автором XIII в., побывавшим в татаро-монгольских землях, - Плано Карпини. 25) Далее писалось о поездках Александра: «Тако же и сын его, велики князь Александр, не оста пути отца своего, посылая царю в Орду за люди своя, еже пленени быша от безбожных татар...». После этого в CI, как и в мл. и., следует текст из Жития о поездке Александра к Батыю и о страхе перед ним «моавитьских жен». Под 6758 г. в НСС было помещено известие о возвращении Александра из Орды, заимствованное из ст. и. Но далее сводчику предстояло рассказать, при каких обстоятельствах Александр стал великим князем владимирским. В Лавр., как мы знаем, здесь рассказывалось под 6754 г. о вокняжении дяди Александра Святослава, а под 6760 г. - как Александр поехал в Орду и получил там «старейшиньство во всей братьи его», как брат его Андрей не захотел «цесарем служити» и подвергся нападению татар, а Александр поехал во Владимир. В Житии о Святославе и соперничестве Александра и Андрея не упоминалось, а говорилось только, что Батый «разгневася на Андрея» и послал Неврюя. Но в глазах составителя НСС сотрудничество с «цесарем» было не обязанностью князей, а, скорее, пороком, и
-111-
статью о нашествии Неврюя он начинал уже без всякого упоминания об Александре. НСС повествовал, что в 6759 г. «приде Неврюй и Котья и Олабуга храбрый на землю Суждальскую... на великаго князя Андрея Ярославича» (только здесь впервые упоминалось, что Андрей был великим князем владимирским). Далее приводился ряд подробностей прихода татар и их победы: «Гневом бо Божиим за умножение грехов наших погаными побежени быша»; Андрей бежал в Новгород, оттуда в Псков, в Колывань и в Свейскую землю и там «на рати убиен бысть от немець. Безбожнии же татарове... възратишеся в землю свою». После этого рассказа, восходящего к неизвестному источнику и противоречащего более раннему летописанию (где не упоминалась смерть Андрея «от немець»), в НСС следует текст из Жития о том, как «по пленении же Неврюеве» Александр «церкви совъздвигнув и град людий исполни» и об отказе Александра папским послам.
В CI старшей редакции статья 6759 г. имеет еще завершение: «Того же лета преставление великого князя Александра, напреди чти преставление великого князя Александра» и далее следует текст из Жития «О, горе тебе...» и о чуде после смерти князя (в CI младшей редакции такого завершения здесь нет). В мл. и. рассказ об Андрее значительно короче, чем в CI, - говорится лишь о приходе Неврюя, бегстве Андрея «в Свискую землю, и убиша и». Но текст из Жития, включая рассказ о смерти Александра (без заголовка «Того же лета...»), читается и здесь. В НК.- IV-HV статья эта (она помещена под 6760 г.) совсем сокращена - осталось лишь упоминание о Неврюе и смерти Андрея - «и убиша его чюдь». Отсутствие известия о смерти Александра в НК- IV-HV и в младшей редакции CI устраняло явную хронологическую путаницу CI старшей редакции и мл. и.: о смерти Александра в них сообщалось еще раз под 6770 (CI ст. ред.) и 6771 ( мл. и.) гг. Но наличие этой дублировки и в CI, и в мл. и. дает основание предполагать, что она присутствовала и в НСС, а в CI мл. ред. и НК- IV-HV была устранена как противоречащая дальнейшему тексту. Под 6761 г. CI (в НК-HIV-HV этого сообщения нет), как и в I, сообщается об отъезде брата Александра Ярослава Ярославича «из Низовские земли» и о приглашении его в Псков (в Лавр, под 6762 г. Ярослав именовался «Тверским» и говорилось об отъезде его в Ладогу). Под 6763 г. в CI, I мл. и., HIV-HV читается известие о споре Александра с новгородцами из-за того, кто будет там князем (Ярослав или Василий Александрович), о походе Александра на Новгород и спорах между новгородцами, о «совете злом» «вятших» против «меньших» (CI ст. ред., мл. и. и
-112-
HIV-HV в этом случае следуют тексту I ст. и.; но в CI мл. ред. - «совет благ»), о готовности «менших» стать «за правду Новгородскую» и об утверждении власти Александра над Новгородом. Под 6764 г. НСС сообщается о походе Александра
на Емь и о посажении в Новгороде Василия; под 6765 г. о расправе Александра над новгородцами, восстававшими против «числа»; под 6767 г. о помощи Александра татарам в проведении «числа». Но под 6770 г. НСС обращается к другому источнику - к Лавр, (или Тр.), заимствуя из него рассказ о восстании против татар в Ростовской земле. В CI рассказ этот передан наиболее подробно - отмечается еще один, кроме названных в Лавр., город, где было восстание, - Переяславль; более подробно описана казнь изменника Зосимы; завершается рассказ словами: «И полком посланным бывшим попленити християны...»; далее следует текст из Жития о том, что татары «гоняху люди, веляхуть с собой воинствовати» и что Александр хотел пойти в Орду, «дабы отмолил людей от бед», и послал своего брата и сына на «западные страны»; далее следует известие ст. и. о походе в Орду, пребывании там, болезни и смерти (в CI мл. ред. здесь помещена концовка: «О, горе тебе...»). В I мл. и. рассказа о восстании нет, но в НК- IV-HV он читается, хотя и в сокращенном виде, и это дает основание предполагать, что в CI он восходит к НСС. Смерть Александра отнесена в HI мл. и. к 6771 г.; в НК-HIV- HV-к 6772 г.
Контаминированный рассказ об Александре, содержавшийся в НСС, оказал влияние (через IV) на ряд летописей - Рогожский летописец, Летопись Авраамки и другие летописи, которые А. А. Шахматов возводил к «краткой версии свода 1448 г.» (протографа CI- IV-НСС) и которые, по-видимому, отражали сокращенный текст IV. 26) В Рог. сохранилась фраза, заимствованная в НСС из Жития: «Зде обретоша много множество избиеных от ангела Господня».
Следующим этапом в летописной традиции об Александре Невском стал общерусский свод 1471 г., легший в основу Ника-норовской и Вологодско-Пермской летописей. 27) Отличительной особенностью этого свода было сокращение и переделка тех статей, которые были заимствованы в НСС из новгородского летописания и потому неприемлемы для великокняжеского летописца. Своеобразной была и композиция этого свода: хронологический порядок изложения был нарушен здесь тем, что ряд
-113-
статей помещался в начале летописи (так они расположены в древнейшем Лондонском списке ВП-в НКр. эти начальные статьи отсутствуют). В числе этих статей была и статья «Преставление... великаго князя Александра Ярославича». 28)
Статья 6748 г. (Нкр.; в ВП - 6749 г.) «О велицем князе Александре» была, как и в НСС, основана на житийном рассказе о Невском побоище, но упоминание об убитых новгородцах было опущено; переделаны были и заключительные известия новгородского происхождения: вместо описания ссоры («роспревся») великого князя с новгородцами и присылки Андрея и Александра была дана такая концовка: «...князь Александр Ярославич взложи на них нелюбье и отъиде в свой град Переяславль. И в то время наиде на Новъгород Литва, Немци и Чюдь и поимаша... кони; не на чем бяше орати. Новгородци же послаша с челобитьем к великому князю Ярославу Всеволодовичю... И вдаст им опять князя Александра Ярославича». В статье 6749 г. было опущено упоминание,
что Александр был «милостив паче меры» и о том, что Александр, скорбя «за кровь христианскую», «прииде к Новгороду и поклонися святой Софии...». В статье 6750 г. о Ледовом побоище сохранен контаминированный текст НСС, но нет предостережения псковичам («о, невегласы псковичи») и обращение немцев с предложением о мире (восходящее в НСС к ст. и.) заменено «поклоном ко псковичем» и примирением с ними. Статья 6754 г. воспроизводит текст CI с описанием обновления Ярославом Суздальской земли, его «нужной» смерти и поездок Александра в Орду. Статья 6759 г. о нашествии Неврюя воспроизводит соответствующую статью CI, сокращен лишь текст ответа Александра папским послам. В статьях 6763 г. в соответствии с общими тенденциями свода 1471 г. переделаны все формулы НСС, относящиеся к взаимоотношениям Новгорода с князьями: вместо «выведоша новгородци из Пскова Ярослава Ярославича и посадиша в Новегороде на столе» - «выеде князь Ярослав Ярославич... и биша ему челом новгородци»; в описании споров в Новгороде совет «вятших» против «менших» охарактеризован, вслед за CI мл. ред., как «совет благ»; опущено упоминание о стремлении «менших» «стать
-114-
за правду новгородскую»; подробный рассказ о колебаниях новгородцев сокращен и завершен краткой формулой: «И добиша челом новгородци князю». Статьи 6765 г. воспроизводят соответствующую статью CI, но статья 6767 г. о помощи Александра татарам при проведении «числа» перенесена на 6766 г. и упоминание о позиции «болших» оборвано («а хто не хощет...»). Сокращена в Нкр.-ВП и статья 6769 (6770) г. о восстании в городах против татар, упоминается только убийство «Изосимы преступника» и намерение Александра идти в Орду, чтобы умолить «людей от беды», и поход «на Западные страны», пребывание Александра в Орде, недуг и смерть. Статья 6771 г. о «преставлении великого князя Александра» помещена, как мы уже знаем, в древнейшем списке ВП вне основного летописного рассказа (в Нкр. отсутствует) и лишь в более поздних списках введена в текст.
Свод 1471 г., отразившийся в Нкр. - ВП, можно считать памятником великокняжеского летописания. Следующим этапом в истории этого летописания был общий протограф Московского свода 1480 г. и Ермолинской летописи. 29) Памятник этот был, скорее всего, светским (великокняжеским) сводом и уже использовал свод 1471 г. в качестве одного из своих источников. Условно назовем его Московско-Софийским сводом. Наряду со сводом 1471 г. при составлении MCC вновь привлекались НСС и Лавр.-Тр.; использовались и другие источники. Это видно и из известий MCC об Александре Невском. Известия об Александре Невском даны в MCC в общем полнее, чем во всех предшествующих сводах; здесь опущено лишь начало рассказа 6749 г., взятое из Жития, и повествование начинается непосредственно с заголовка «О Невском побоище». Но под 6755 г., после известия о поездке Александра к Батыю, в Моск. и Ерм. читается особый рассказ об убиении Батыя в Уграх. Рассказ этот, неизвестный предшествующему летописанию, был, по предположению ряда авторов, составлен сербским агиографом Пахомием Логофетом, трудившимся на Руси в середине и конце XV в. (до 1484 г.). 30.). Помещение этого рассказа, в котором Батый выступил уже не в роли «цесаря», а в качестве «злочестивого» и «злоименитого мучителя», отражало новый этап в восприятии событий прошлого.
-115-
MCC составлялся, видимо, незадолго до «стояния на Угре», знаменовавшего падение татарского ига, во время покорения Новгорода в 1478 г. Из свода 1471 г. в MCC, как можно полагать, было включено известие о том, что в 6749 г. (после Невской битвы) литва, немцы и чудь захватили новгородских коней и не на чем было пахать (есть и в Моск. и в Ерм.); после рассказа о походе Неврюя в 6760 г. в Моск.-Ерм., как и в Нкр.-ВП (там 6759 г.), опущен ответ Александра папским послам. Но тщательное исключение упоминаний о прежних новгородских вольностях для НСС, составленного, по-видимому, после 1478 г., в отличие от свода 1471 г., уже не было нужно; под 6748 г. читалось известие о том, как Александр «роспревся с новгородци»; под 6751 г. было восстановлено предостережение псковичам (так в Моск.; в Ерм. текст сокращен) и упоминание о том, что немцы обратились с поклоном в Новгород (а не в Псков, как в Нкр.-ВП); под 6763 г. восстановлено: «выведоша... Ярослава Ярославича и посадиша в Новгороде», но совет «вящших» был, как и в Нкр.-ВП, охарактеризован как «совет благ» (так в Моск.; в Ерм. статья сокращена). Текст известий об Александре, как и другие тексты MCC, был пополнен по Лавр.-Тр. В конце статьи 6753 г. было добавлено из Лавр. известие о поездке Ярослава с сыновьями «в Орду к Батыеви». Под 6757 г. было восстановлено известие Лавр. о том, что Александр получил «от Канович» Киев и всю Русскую землю, а Андрей - Владимир. В начале статьи 6760 г. сообщалось о походе Александра в Орду к царю Сартаку, но известие Лавр. о том, что Александр получил «старейшиньство во всей братьи его», как и следовавшее за этим сообщение о нежелании Андрея служить «цесарем», опущено. В соответствии с Лавр. отсутствует в MCC и легендарное известие НСС и Нкр. - ВП об убийстве Андрея «от немець». Рассказав о возвращении Александра из Орды после нашествия Неврюя, летописец добавляет: «И тако от злобления поганых утешилися людие». Под 6767 г. известие о споре из-за «числа» в Новгороде стало более осмысленным, чем в своде 1472 г.: «болшие веляху меншим ятися по число, а они не хотяху». Под 6770 г. содержится подробный рассказ из НСС о восстании против татар (в Ерм. он сокращен), но известия НСС о посылке татарских полков «попленити християны» и принуждении их «с собой воинствовати» здесь нет.
Известия об Александре Невском, содержавшиеся в MCC, были воспроизведены рядом более поздних летописей. В Симеоновской летописи 31|) текст 6749 («О Невском побоище») -
-116-
6755 гг. заимствован из Моск. (конец 6754 и начало 6755 г. в рукописи Сим. пропущено), текст 6757-6771 гг. совпадает с Лавр. и, очевидно, восходит к Тр. (своду 1408 г.). К Тр., возможно, восходит и некрологическая статья об Александре 6771 г. («много мужьство показав на ратех и за христианы с погаными татары перемогался»). В Тип., 32) отражавшей ростовский владычный свод 80-х гг. XV в., читаются в сокращенном виде статьи Моск. за 6749 (в Моск. 6746), 6750, 6760, 6770, 6771 гг.; рассказ об убиении Батыя в 6755 г. был воспроизведен полностью. Воскресенская летопись XVI в. 33) в основном следовала Моск.; лишь в статье 6749 г., в отличие от Моск., дано начало житийного рассказа об Александре. Полностью воспроизведен текст Ерм. об Александре во Львовской летописи: 34) единственным отступлением от Ерм. оказывается здесь вставка в конце статьи 6767 г. известия (из Лавр. или МАк) о приезде Александра в Ростов из Новгорода и о встрече его епископом Кириллом и родичами. Вполне идентичен тексту Ерм. соответствующий текст «Летописца от 72-х язык» (Прилуцкой и Уваровской летописи). 35)
В Сокращенных сводах конца XV в. 36) содержится лишь несколько кратчайших известий о междукняжеских отношениях при Александре: 6750 - «...Александр Ярославич немцев поби»; под 6756 г. изгнание Святослава Всеволодовича приписывается не Андрею, а Михаилу Ярославичу; 6760 - «приде Неврюй... и прогна князя Андрея Суждалского за море...», 6770 - «вече бысть на бесермены по всем градам рускыим...», 6771-«преставися... Александр Ярославич в чернецех». В Русском хронографе 37) были опущены известия о победе Александра над немцами и об изгнании Неврюем Андрея; остальные известия сходны с Сокр. св., а известие 6770 г. о «совете на бесермены» подробнее: «И по убиении злочестиваго Батыя повелеша князи рустии, елици не восхотять креститися, тех избивати. И мнози от них крестися». В Устюжской летописи XVI в., 38) восходящей к той же традиции, что и Сокр. св., сохранилось известие (под 6757 г.) об изгнании Святослава Всеволодовича Михаилом Ярославичем, известие 6760 г. о походе Неврюя и добавлено несколько странное сообщение под 6767 г.: «Князь Александр Васильевич (!) из Новгорода на
-117-
великое княжение», представляющее собой явно искаженный текст известия МАк и «Летописца русского» о бегстве Александра Невского из Новгорода во Владимир. Но статья 6770 г. о «вече на бесермены» была в Уст. значительно расширена. Здесь сообщалось, что «приде на Устюг грамота Александра Ярославича, что татар бити», и дальше приводилась история татарского ясащика Буги, спасенного русской девушкой Марией от расправы, крестившегося и удостоившегося во сне видения «Иванна Предтечи», повелевшего ему поставить храм. Фольклорный характер этого сказания очевиден. 39)
Своеобразная компиляция из житийных текстов об Александре и известий CI и Моск.-Ерм. читается в Тверском сборнике XVI в. 40)
Наиболее характерны для летописной традиции XVI в. были те дополнения к известиям об Александре, которые обнаруживаются в Никоновской летописи. 41) Рассказ об Александре в Ник. представляет собой своеобразную композицию из известий великокняжеского летописания типа Моск., из Сим. и из HV, с небольшими дополнениями, принадлежащими самому составителю Ник. или заимствованными из других источников. Значительная часть этих известий совпадает и с Сим., и с Моск. (6749, 6750, 6751, 6754, 6755, 6756, 6757), но некоторые сходны только с Моск. (поход Неврюя в 6760, 6763, известие 6766 г. о приходе Александра в Новгород и бегство Василия в Псков - в Моск. 6765 г., 6771), некоторые - только с Тр.-Сим. (болезнь Александра в 6759 г., 6764, 6765, 6766- начало, 6767 - частью из статьи 6785 г. Сим., 6770 - основная часть статьи без дополнений). Известие о столкновении татар с уграми в 6749 г. восходит, очевидно, к Тр., но не сохранилось в Сим. и обнаруживается во Владимирском летописце; из сходного источника заимствовано, вероятно, известие о походе Батыя на западные угры в 6755 г., отсутствующее в других летописях. Из HV, очевидно, заимствовано об изгнании Святослава Всеволодовича, но этот поступок, как и прозвище «Хоробрит» в Ник. приписывается не Андрею, а его
-118-
младшему брату - Михаилу, убитому в 6756 г. в Литве, и известие 6766 г. о новгородских делах.
Но наибольший интерес представляют, конечно, известия Ник., имеющие отчетливо идеологический смысл. Деликатная тема роли Александра в походе татар на Андрея в 6760 г. обрела в Ник. благообразие благодаря включенному в рассказ обращению Андрея к брату: «Господи! что се есть, доколе нам меж собою бранитися и наводити друг на друга татар, лутчи ми есть бежати в чюжую землю, неже дружитися и служити татарам». Рассказ 6766 г. о расправе Александра над новгородцами, восставшими против татарских «численников», дополнен неожиданным заключением: «и тако численников татарских укроти и усмири». Иной смысл получила и история восстания против татар в 6770 г.: «Того же лета съвът бысть на татарове по всем градом Руским, ихже посажи властелей царь Батый по всем градам Русским, и по убиении Батыеве сын его Сартак и по сем инии. Князи же Русстии, согласившиеся межи собою, и изгнаша татар из градов своих... И тако князи Русстии изгнаша татар, а иных избиша, а инии от них крестишася во имя Отца и Сына и Святаго Духа». В отличие от провинциального составителя Уст., дополнившего летописный рассказ о «вече на бесермены» местной легендой о грамоте Александра Невского, редактор официального свода 30-х гг. XVI в. не стал ссылаться на эту грамоту; обошелся он и без упоминания о вече, а инициативу в борьбе с татарами приписал коллективной воле «князей Русстиих».
И наконец, последнюю летописную версию повествования об Александре Невском предложила Степенная книга 60-х гг. XVI в., 42) с наибольшей смелостью переделывавшая историю Руси на всем ее протяжении. Восьмая степень книги именовалась Житием и по форме больше всего приближалась к Житию, но обильно дополняла его переделанными летописными известиями из Ник. Непокорство Андрея Ярославича, повлекшее «пленение Неврюево», было объяснено здесь тем, что Андрей, «аще и преудобрен бе благородием и храбростью, но обаче правлением державы яко поделие вменяя и на ловитвы животных упражьняяся и советником младоумным внимая, от них же бысть многое зело нестроение...». История новгородских выступлений против татар и восстания в Суздальской земле была объединена в единую статью «О утолении мятежа...»: «Потом же дважды бысть в Великом Новеграде, в нем же бысть мног мятежь и велика вражда не токмо от безбожьных татарских посланников, но и от междоусобных злейших
-119-
крамольников». Рассказ о наказании этих крамольников был смягчен: Александр велел их «по градскому закону судити и по делом их воздати им». Но восстание в городах зато было прочно связано с князьями и лично с Александром: «И того ради тогда великий князь Александр и прочии князи Русьтии и изгнаша бесерменем татар, а иных избиша, а инии от них крестишася...». Характеристика Андрея Ярославича как князя, склонного к «ловитвам животных», и некоторые другие дополнения Степ. кн. к рассказу об Александре Невском были воспроизведены и в особой редакции Ник. - Лицевом своде второй половины XVI в. 43)
В хронографах XVII в. содержатся лишь немногочисленные известия об Александре Невском. В Пискаревском летописце рассказ об Александре основывается на летописно-житийной традиции НСС; 44) в Мазуринском летописце Исидора Сназина - краткие извлечения из того же рассказа. 45)
В «Истории» Татищева рассказ об Александре изложен в основном по Ник. В рассказе о Невской битве Татищев, повествуя о видении Пелгусия (у Татищева «Пергусий»), опустил упоминание о святых Борисе и Глебе и превратил «насад», в котором приплыли святые, в «насады ратных» (V, 31). Здесь историк XVIII в. обнаружил свойственные ему рационалистические воззрения и предвосхитил тенденции ряда авторов нового времени, прибегавших к той же купюре. В рассказе о дальнейших событиях обнаруживаются не только специфические дополнения Ник. (бегство Андрея в чужую землю, чтобы избежать ссоры с братом, укрощение татарских численников в Новгороде, избиение татар в 6770 г. по соглашению между русскими князьями), но и новые татищевские дополнения: «пря» о великом княжении в 6756 г. между Александром и Михаилом Хоробритом; готовность Александра занять после смерти отца киевский престол и отказ от этого по просьбе новгородцев; жалоба Александра хану в 6760 г. на брата Андрея, который «сольстив хана, взя великое княжение под ним, яко старейшим, и грады отеческие ему поимал, и выходы и тамги хану платит не сполна»; обращение Александра к хану с просьбой о прощении бежавшего Андрея и приход его в Орду с братом «по слову ханскому». Едва ли здесь можно предполагать добавления по неизвестному источнику; скорее, это стремление историка заполнить лакуны в историческом повествовании собственными догадками о возможных связях между событиями (V, 31, 39, 40, 43, 44).
-120-
* * *
В исторической литературе в центре внимания оказалась Невская битва и Ледовое побоище; рассказы о них постоянно излагаются в научных и научно-популярных сочинениях, а также в различных учебниках.
Русско-ордынским отношениям при Александре историография XX в. уделяла гораздо меньше внимания, чем его победам на западных рубежах. А. Е. Пресняков в «Образовании Великорусского государства» и в неизданном втором томе своих «Лекций по русской истории» отмечает сосуществование среди владимирских князей двух политических линий - антитатарской, носителями которой были Андрей Ярославич, женившийся на дочери сильнейшего из западнорусских князей - Даниила Галицкого, и брат Александра и Андрея - Ярослав Тверской, и протатарской, которую последовательно проводил Александр Невский, «вассал ордынский», ставший «проводником установления татарского владычества в северовосточной Руси». «...авторитет великокняжеской власти вышел из эпохи сильно расшатанным, Александр поддерживал его не только личной энергией и личным влиянием, но и страхом татарской кары и прямой опорой в татарской силе». Но специально этой темой он не занимался и не исследовал летописные своды, отражающие эти события. Не вызывало у него, как и у других историков, сомнений читающееся в поздней летописной традиции известие о том, что Святослава Всеволодовича согнал с престола младший брат Ярославичей - Михаил Хоробрит Московский, а не Андрей Ярославич, как отмечают более ранние источники. 46)
История русско-ордынских отношений после похода Батыя была подробно изложена А. Н. Насоновым в монографии «Монголы и Русь». Но в центре внимания исследователя были не столько русские междукняжеские отношения, сколько политика завоевателей, в частности противоречия между Золотой Ордой (Сараем) и Монгольской империей. В связи с этой темой А. Н. Насонов обратил особое внимание на сообщение поздних летописей (Уст., Ник. и Степ. кн.), что восстание 6770 (1262) г. в Ростово-Суздальской земле было предпринято по инициативе «князей Русстиих» (Ник.) и даже самого Александра (Уст., Степ. кн.). А. Н. Насонов предполагал, что факт «прикосновенности» Александра «как инициатора восстания» 1262 г. «становится
-121-
вполне правдоподобным» потому, что дань с Руси была запрошена, когда «титям приехал от цесаря татарьского, именем Кутлубий». Понимая слово «титям» как собственное имя посла, а «Кутлубий» как искажение имени монгольского императора Хубилая, А. Н. Насонов считал, что восстание на Руси было направлено не против Орды, а против Монгольской империи, и Александр как сторонник золотоордынского правителя Берке мог в этом восстании участвовать. 47) Против этого предположения высказались Г. Вернадский и Дж. Феннел, справедливо заметив, что «Кутлубий», скорее, имя посла («Кутлубей»), чем искаженное имя монгольского императора, что Хубилай едва ли мог непосредственно послать сборщиков дани на Русь, ибо как раз в то время он боролся с соперниками и дорога на Русь была ему недоступна. Дж. Феннел отметил, что ранние источники ничего не сообщают об участии князей в восстании; согласно CI, в ответ на восстание ордынцы послали «полки» «попленити християны». По мнению Дж. Феннела, «князья, и в том числе, конечно, Александр, не вдохновляли, не возглавляли и не поддерживали народное движение». 48) Заметим, что если в книге «Монголы и Русь», начатой в 1924 г. и опубликованной в 1940 г., А. Н. Насонов считал возможным опираться на Уст. и Ник., то в своей «Истории русского летописания», ссылаясь на А. А. Шахматова, он высказался весьма скептически о возможности привлечения Уст. и других поздних памятников. 49)
Политика Александра Невского по отношению к Орде заняла важное место в построениях так называемых евразийцев - русских ученых-эмигрантов, пересматривавших традиционный взгляд на монгольское иго как на национальную трагедию, определившую отсталость России от Европы, и видевших в нем силу, объединявшую «в одно целое религию, культуру, быт и государственный строй, и на которой держалась вся русская жизнь, который позволил Московской Руси стать одной из обширнейших держав». 50) «Евразийская» концепция русской
-122-
истории особенно ярко была выражена в статье Г. В. Вернадского «Два подвига Александра Невского». Если победа на Неве и Чудском озере была «подвигом брани», то его поведение по отношению к монгольским ханам «являло собой подвиг смирения». Сравнивая Даниила Галицкого, пытавшегося противостоять Орде, с Александром Невским, Г. В. Вернадский приходил к выводу, что наследием первого было «латинское рабство Руси юго-западной», а наследием второго - «великое государство Российское». 51)>
Статья «Два подвига св. Александра Невского» имела публицистический характер, и основным ее источником было Житие Александра. Но идеи этой статьи отразились и в монографии Г. В. Вернадского «Монголы и Русь». Здесь мы также находим противопоставление Даниила Галицкого Александру Невскому, политика которого состояла в том, что «Александр предпочитал оставаться лояльным по отношению к монголам, нежели разделять страну». Лишь изредка Г. В. Вернадский прибегает к ссылкам на летописи (например, в споре с А. Н. Насоновым о роли Александра в восстании 1262 г.), чаще, излагая факты, он ссылался на труды предшествующих историков. Так, следуя историографической традиции, он утверждал, что в 1240 г. предводителем шведов был могущественный ярл Биргер. 52)
Проблема «двух путей русской политики» - подчинение Орде или вхождение в состав Литовского государства - рассматривалась и в русской историографии. С. В. Юшков еще в 1946 г. писал, что переход русских земель к Литве означал избавление от ужасов монголо-татарского ига; что такой переход был бы «интересен и для правящей верхушки той или иной русской земли, и для всей массы населения». 53) О том, что во время восстаний против ханской власти «боярство и князья помогали татарам, не без оснований надеясь сохранить таким путем свое привилегированное положение», писал Б. Д. Греков; развили эту мысль И. У. Будовниц и В. В. Каргалов. 54)
-123-
Основным недостатком всех перечисленных работ было невнимание авторов к летописным сводам, их взаимоотношениям и датировке. Единственным исключением в этом отношении были работы Дж. Феннела. Написанию его монографии «Кризис средневековой Руси. 1200-1304» предшествовало исследование летописных рассказов о русско-ордынских отношениях, в частности статьи о летописных источниках, отражающих борьбу между Александром Ярославичем и его братом Андреем. Дж. Феннел справедливо отметил, что поздние летописи второй половины XV и XVI в. «представляют интерес в основном с точки зрения истории летописания». Конечно, попытки определения не дошедших до нас источников Лавр. и CI (летописцы Александра, Андрея и Ярослава Ярославичей), предложенные Дж. Феннелом и другими авторами, неизбежно носят предположительный характер. 55) Однако стремление расширить имеющуюся у нас информацию с помощью «правдоподобных» известий заведомо поздних и тенденциозных памятников еще менее плодотворно. В распоряжении составителя Ник., возможно, были какие-то записи, ведшиеся при учреждении в 1261 г. православной Сарайской епархии, 56) но известия Ник. о русско-ордынских отношениях при Александре Невском явно были основаны на предшествующих летописных источниках и носили тенденциозный характер (известия за 6760, 6766, 6770 гг.).
Если Дж. Феннел основывал свои исследования на изучении источников, то на совершенно иных принципах были основаны работы Л. Н. Гумилева, исходившего из своей теории «этногенеза». Во многом эта теория была сходна с построениями «евразийцев», но гораздо решительнее расходилась с источниками, нежели работы предшественников Л. Н. Гумилева. Так, походы Батыя он считал «набегом» или «кавалерийским рейдом», незначительно уменьшившим «русский военный потенциал»; «ни о каком монгольском завоевании Руси не могло быть и речи. Уже два-три десятка лет спустя произошло первое освобождение России от монголов - величайшая заслуга Александра Невского». Отрицательное отношение к Орде на Руси «появилось не в XIII в., а столетие спустя, когда узурпатор Мамай стал налаживать связи с католиками против православной Москвы». 57)
-124-
Все это построение находится в полном противоречии с источниками. Во всех летописях, отражающих события XIII в., поход Батыя описывается как величайшее национальное бедствие. Если Лавр. и Ип. отражали летописание земель, подвергшихся непосредственному завоеванию, то составитель ст. и., независимый от двух остальных летописей, писал в городе, который не был завоеван; он не имел поэтому оснований преувеличивать масштабы поражения. Но данная им характеристика завоевания не отличалась от той, которая содержалась во владимирском и южном летописании. 58)
При изложении последующих событий Л. Н. Гумилев проявляет такую же свободу от источников. Уже МАк сообщала, что отец Александра Ярослав умер после поездки в Монголию «нужной смертью»; НСС уточнил это известие, упомянув имя человека, оклеветавшего Ярослава, - Федора Яруновича. Итальянец Плано Карпини, находившийся как раз во время пребывания Ярослава при дворе монгольских императоров, описывал подробности его гибели: «Он... был приглашен к матери Императора, которая, как бы в знак почета, дала ему есть и пить из собственной руки; и он вернулся в свое помещение, тотчас же занедужил и умер спустя семь дней, и все тело его удивительным образом посинело. Поэтому все верили, что его там опоили, чтобы свободнее и окончательнее завладеть его землею». П. Карпини упоминал также, что его переводчиком был Темер, «воин
Ярослава». 59) В. Т. Пашуто высказал догадку, что Темер и упомянутый в летописи «Федор Ярунович» - одно лицо. 60) Эта догадка была использована Л. Н. Гумилевым как бесспорный факт и дополнена рядом подробностей: «Как известно, Федор Ярунович был агентом папы и оклеветал князя Ярослава, приписав ему контакт с Лионским собором и, следовательно, измену монголам, с которыми тот хотел заключить союз. Ханша Туракина была меркиткой..., а сибирские народы сами не лгут и поэтому верят чужим словам. Ханша поверила доносчику, отравила князя и тем обрекла на гибель своего сына, ибо дети погибшего, изрубив на куски доносчика, примкнули к врагам Гуюка». 61) Откуда взяты эти красочные известия? Гумилев не указывает своих источников. Столь же загадочны другие его рассказы. В 1257 г., как мы знаем, новгородцы восстали против татарских «численников»,
-125-
готовивших сбор дани; Александр Невский расправился с восставшими, а своего сына Василия, бывшего князем в Новгороде, изгнал оттуда. Гумилев упоминает этот эпизод, но дает ему довольно неожиданную трактовку. Он объясняет, что Василий Александрович, возглавивший это восстание, был «дурак» и «пьяница», а Александр «с вожаками смуты поступил жестоко: им «вынимали очи», считая, что глаза человеку все равно не нужны, если он не видит, что вокруг делается». Откуда взял автор это объяснение и характеристику Василия Александровича, неизвестно. Ни в I, ни в Лавр. (кратко сообщившей об этих событиях под 1258 г.) ни слова не говорится о склонности Василия к пьянству; этому князю посвящено всего несколько строчек в летописях. Но Гумилев настаивает на этой характеристике: он сообщает, что Александр дал Василию через несколько лет «тихо и спокойно умереть от пьянства». 62) Столь же произвольны и не подкреплены источниками и другие утверждения Л. Н. Гумилева. В одной из своих книг он утверждал, что в смерти Александра Невского «можно видеть усилия немецких сторонников», а в другой - что «умер он не от яда - это вымысел... Александр, как известно, умер в Городце, куда немецкие агенты проникнуть не могли, а татарам он был дорог как союзник и друг». 63)
Все эти «внеисточниковые» рассказы служат для Гумилева основанием для его теории «этногенеза». Он заявляет, что «князь Александр, так же как его соратники, принадлежал к поколению новых людей, поднявших новую Русь на недосягаемую высоту... Сформулированная Александром доминанта поведения - альтруистический патриотизм - на несколько столетий определила неизвестные дотоле принципы устроения Руси...». «Новые» люди «начали рождаться около 1220 года, а исторической силой стали в конце XIV века - около 1380 года». 64)
О степени убедительности гумилевской теории «этногенеза» мы уже писали. Сейчас нас занимает другой вопрос: что же мы знаем об обстоятельствах установления ордынской власти над Русью и роли Александра Невского в этих событиях? Как было связано монгольское нашествие и дальнейшие взаимоотношения Александра с ханами с его Победами на западных границах? Касаясь этого вопроса, историки обычно ограничивались замечаниями, что нашествие монголов «ослабило Русь и породило желание у ее соседей использовать выгодный момент и разом покончить с ее независимостью», что
-126-
«татарское нашествие создало чрезвычайно выгодную обстановку для нападения на Русь». 65)
Основным источником по истории княжения Александра Невского служило и служит обычно Житие Александра - в отдельной редакции или, еще чаще, по летописным рассказам, в основе которых лежало это Житие. При этом показания источников оценивались с точки зрения «вероятности» или «невероятности» описанных в них событий. Преобладало мнимо-реалистическое их толкование, когда видение ижорянина Пелгусия превращалось в его «разведку», из участия в которой многие историки вслед за В. Н. Татищевым исключали святых Бориса и Глеба, а избиение шведов на другом берегу Ижоры, где не было войск Александра, приписывали не «ангелу Господню», а дружественным Руси ижорцам. 66)
Много трудов посвятил этой теме И. П. Шаскольский. Он справедливо отметил, что Житие Александра - «литературное произведение в жанре княжеского жизнеописания», «памятник художественной литературы, создававшийся по ее специфическим законам». 67) Но пытаясь «реконструировать» ход Невской битвы, он опирался на «достоверные зерна» Жития. Он считал Пелгусия «безусловно историческим» лицом и описывал подвиги «6 мужь храбрых» по житийному рассказу. Отстаивая достоверность рассказа, автор ссылался на «прибалтийско-финское» имя Пелгусия (в финском произношении «Пелконен») и на реальное существование одного из «храбров» - Сбыслава Якуновича. 68) Но в фольклорных сказаниях часто фигурируют реальные лица (ведь и Александр Невский был реальным лицом). Сам И. П. Шаскольский отмечает, что «рыцарь Андреяш», якобы приезжавший к Александру и выражавший восхищение им, - фигура легендарная, что «король части Римския», бросивший вызов Александру и раненный в битве «острым копием» князя, никогда не существовал, а упоминаемое в некоторых списках IV имя этого короля
-127-
«Бергель» не может (вопреки утверждениям ряда историков) быть отождествлено с именем Биргера, ставшего ярлом и фактическим правителем Швеции лишь с 1248 г. 69) Использование некоторых известий житийного рассказа в качестве «рациональных зерен» представляется поэтому типичным примером извлечения из сомнительного источника отдельных «неневероятных» показаний.
Разумеется, и ранние источники, освещающие установление ордынской власти и деятельность Александра Невского, далеко не во всем достоверны и не могут привлекаться без критики. И. П. Шаскольский прав, отмечая, что и ст. и., излагавшая историю Невской битвы «с чужих слов» («инии творяху»), преувеличивала масштабы похода, утверждая, что на Неву пришли «свеи в силу велице и мурмане и сумь и емь». В действительности Норвегия («мурмане») участвовать в битве не могла; едва ли в битве участвовали представители «еми». Никаких шведских и вообще иностранных известий о Невской битве (в отличие от Ледового побоища, упомянутого в ряде ливонских хроник) не сохранилось; видимо, она не рассматривалась в балтийских землях как важное событие, в отличие от таких, например, побед русских и неудач шведов, как взятие московско-новгородским войском Ландскроны в 1302 г. Нет, как признал И. П. Шаскольский, в источниках каких-либо «прямых указаний на шведско-немецкие переговоры и соглашение о совместном нападении на Русь», предположение о договоренности между шведами и немецкими рыцарями основывается в его исследовании лишь на том, что шведский поход на Неву происходил в июне 1240 г., а нападение немцев на Изборск и Псков - в конце августа того же года. 70 )
ст. и. очень бедна известиями о междукняжеских отношениях в середине XIII в. Здесь даже не упоминается смерть Ярослава Всеволодовича; ничего не сообщается о борьбе за престол между его наследниками; упомянут только младший брат Александра Ярослав в связи с его бегством «из Низовское земли» в Псков и (на короткое время) в Новгород.
-128-
Летописные своды, отразившиеся в Лавр., несомненно были лучше осведомлены о межкняжеской борьбе после монгольского Нашествия. Однако о целом ряде событий .Лавр. умалчивает. При каких обстоятельствах умер Ярослав Всеволодович? Как лишился престола и кем был изгнан брат Ярослава Святослав? Каковы были отношения между сыновьями Ярослава Всеволодовича - Александром, Андреем и Ярославом? «Летописец вскоре» Никифора сообщает, что Святослава «прогна Андрей сын Ярославль», и указывает, что Андрей княжил «лет 5» и был «прогнан» татарским полководцем Неврюем. Поход Неврюя и изгнание им Андрея упоминается и в МАк. Лавр. вообще не упоминает поход Неврюя, а о поездке Александра в Орду и получении им великого княжения в 1252 г. хотя и сообщает перед известием о бегстве Андрея, но никак не связывает его с поездкой Александра. Не объяснена связь между нападением татар под Переяславлем на Андрея и пленением им жены Ярослава Ярославича, не указана причина бегства его из своей вотчины в Ладогу. Спорным остается известие Лавр. за 1258 г. о том, что новгородцы «чтиша» Александра» он «поеха» от них «с честью»; после этого известия под следующим годом повествуется о том, что Александр кланялся митрополиту Кириллу за то, что по его молитве он вернулся благополучно. МАк прямо утверждала, что в 1254г. «князь Александр бежа из Новагорода», и это известие, не замеченное историками, заслуживает серьезного внимания. НСС частично восполнил пробелы в Лавр., упомянув насильственную смерть Ярослава Всеволодовича и изгнание Андреем Святослава Всеволодовича. Но всех этих данных все же совершенно недостаточно для той апологетической характеристики Александра, которую мы обычно находим в трудах историков. Чем определялась полигика митрополита Кирилла в событиях того времени? Ставленник Даниила Галицкого, повенчавший Андрея Ярославича с дочерью Даниила, он в 1250 г. переехал в «Суздальскую землю» и далее выступал как сподвижник Александра Невского. Как была организована ханская власть на Руси, какую роль в ней играли баскаческие отряды? А. Н. Насонов полагал, что баскаки должны были «держать в повиновении» коренное население, что в Северо-Восточной Руси была организована «военно-политическая баскаческая организация». Возражая A. Н. Насонову, В. В. Каргалов отрицал существование на Руси такой организации, полагая, что безопасность татарских баскаков и «послов» осуществлялась самими русскими князьями, «сильный великий князь Александр успешно справлялся с этой задачей». 71)
-129-
Подводя итоги деятельности Александра Невского, Дж. Феннел спрашивал: «Какие выводы можно сделать из всего того, что мы знаем об Александре, его жизни и правлении? Был ли он великим героем, защитником русских границ от западной агрессии? ... Спасла ли проводимая им политика уступок Северную Русь от полного разорения татарами?» - и прибавлял: «Мы, конечно, никогда не узнаем истинных ответов на эти вопросы. Но те факты, которые можно выжать из коротких и часто вводящих в заблуждение суждений историков, даже из умолчаний „Жития", заставляют нас серьезно подумать, прежде чем ответить на любой из этих вопросов утвердительно». Дж. Феннел отмечал отсутствие достоверных свидетельств в пользу того, что «папство имело какие-то серьезные замыслы относительно православной церкви и что Александр сделал что-либо для защиты ее единства. На самом деле он и не думал порывать с католическим Западом даже после 1242 года». 72)
Обращение к наиболее ранним летописным источникам позволяет поставить под сомнение явно легендарные, основанные, вероятно, на фольклорной традиции рассказы (такие, например, как красочные подробности Невской битвы в Житии Александра) и сообщения более поздних источников. Лаконичные известия ранних источников дают основание предполагать, что политическая линия таких князей, как Андрей Ярославич и другие, представляла собой серьезную альтернативу политике Александра и что сопротивление ханской власти началось не в XIV, а уже в XIII в.
-130-
* * *
1) Приселков М. Д. История русского летописания XI-XV вв. Л., 1940. С. 87-94; Комарович В. Л. Из наблюдений над Лаврентьевской летописью // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 30. С. 27-59; Насонов А. Н. История русского летописания XI-начала XVIII века. М., 1969. С. 180-188; Прохоров Г. М. Повесть о Батыевом нашествии в Лаврентьевской летописи//ТОДРЛ. Л., 1974. Т. 28. С. 77-98; Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV-XV вв. Л., 1976. С. 29-32, 35-36; Fennell J. L. I. The Tale of Baty's Invasion of North-East Rus' and its Reflection in the Chronicles of Thirties-Fifteenth Centuries // Russia Mediaevalis. M1977. Т. 3. P. 41-78.
2) Насонов A, H. Монголы и Русь. .; Л., 1940. (Репринт: The Hague; Paris, 1969). 100
3) Fennell J. L. I. Andrej Jaroslavič and the Struggle for Power in 1252. An Investigation of the Sources//Russia MediaevM1973. Т. 1. P. 49-63; Vernadsky G. The Mongols and Russia. New Haven, 1953. P. 147-151, 159-162. (A History of Russia by G. Vemadsky and M. Karpovich. Vol. 3); Колотилова С. И. Русские источники XIII в. об Александре Невском // Учен. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Псков, 1971. С. 99-104; Каргалов В. В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси. Феодальная Русь и кочевники. М., 1967. С. 135- 161;Линд Д. Г. Некоторые соображения о Невской битве и ее значении // Князь Александр Невский и его эпоха. СПб., 1995. С. 45- 46.
4) Мансикка В. Житие Александра Невского. Разбор редакций и текст. СПб., 1913. С. 52-53, 59-99. (ПДПИ. Т. 129).
5) Бегунов Ю. К. Житие Александра Невского в составе Новгородской 1-й и Софийской 1-й летописи // Новгородский исторический сборник. Новгород, 1959. Вып. 9. С. 229-238; Biegunоw J. Utwory literackie o еNewskim w sklatopisow ruskich//Slavia Orientalis. 1969. 3. S. 293-308. Ср.: Бегунов Ю. К. Русские источники//Ледовое побоище 1242 г.: Сб. М.; Л., 1966. C. 173-193. Автору была уже известна работа А. Н. Насонова, установившего существование общего протографа Московского свода и Ермолинской летописи (в разделе до 1418 г.), однако Ерм. и близкие к ней летописи Ю. К. Бегунов возводил почему-то к «своду 1484 г.» (протографу Тип.) и определял их непосредственный источник и источник Тверской и Львовской летописи как «Сокращенный свод», хотя «Сокращенный свод конца XV в.» - это совершенно иная летопись (см. ниже, с. 116), не имеющая в этой части ничего общего с Ерм., Тверской и Львовской. Игнорировал автор также связь свода 1471 г. с Московским сводом 1479 г. (ср.: Biegunow J. Utwory literackie... S. 304, 309).
6) Тихомиров . . Забытые и неизвестные произведения русской письменности//Археографический ежегодник за 1960 г. М., 1962. С. 239.
7) Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 65-84.
8) ПСРЛ. Л., 1927. Т. 1, вып. 2. Стб. 470-477. (Фототип. воспроизведение: М., 1961).
9) ПСРЛ. Т. 1, вып. 2. Стб. 477-481; ср.: Памятники литературы Древней Руси: XIII век. М., 1981. С. 426-438. Псковские летописи. М.; Л., 1941. Вып. 1. С. 13; М., 1955. Вып. 2. С. 21, 87-88. Вопреки Ю. К. Бегунову (Русские источники. С. 180-182), псковский рассказ о Ледовом побоище представляется нам не псковским «местным преданием», а отражением Жития Александра Невского, где читалось уже укоризненное обращение к «невегласам псковичем» (в Псковской 2-й летописи было помещено и самое Житие).
10) О жанре Жития Александра ср.: Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 258-267.
11) Ср.: Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969. С. 45-46, 50, 68-70, 96.
12) Приселков М. Д. История русского летописания XI-XV вв. С. 98.
13) Насонов А. Н. История русского летописания XI-начала XVIII века. С. 193-201.
14) Бегунов Ю. К. 1) Памятник русской литературы XIII в. «Слово о погибели Русской земли». М.; Л., 1965. С. 60-61; 2) Когда Житие Александра Невского было включено в состав Лаврентьевской летописи? // Die Welt der Slaven. 1971. Ig. XVI. . 2. S. 111-120.
15) Карамзин . . История государства Российского. ., 1992. Т. 4, примеч. 109. Ср.: Приселков М. Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста. М.; Л., 1950. С. 321-328.
16) См. ниже, с. 112, примеч. 26.
17) ПСРЛ. М., 1965. Т. 30. С. 90-93.
18) Бегунов Ю. К. Житие Александра Невского в составе Новгородской 1-й и Софийской 1-й летописи. С. 230.
19) Lind J. Я. Early Russian-Swedish Rivalry. The Battle of the Neva in 1240 and Birger Magnussons Second Crusade to Tavastia // The Scandinavian Journal of History. 1991. Vol. 16. P. 274 (n. 19)-276. Ср.: Линд Д. Г. Некоторые соображения о Невской битве и ее значении. С. 47-49.
20) Влияние ст. и. на Житие можно было бы предполагать в известии о погребении шведских воинов после Невской битвы: «и накладше корабля два вятших мужь, преже себе пустиша и к морю» ( ст. и.) - «трупиа мертвых своих наметаша корабля и потопиша в мори» (Житие). Но текстуального совпадения здесь нет, сходство известия может быть объяснено общей устной традицией.
21) ПСРЛ. Л., 1928. Т. 1, вып. 3. Стб. 523-524.
22) Летописный свод XV в. (по двум спискам)//Материалы по истории СССР. Вып. 2. Документы по истории XV-XVII вв. М., 1955. С. 295.
23) CI -ПСРЛ. СПб., 1851. Т. 5. С. 176-194; Л., 1925. 2-е изд. Вып. 1. С. 220-240 (изд. не окончено); IV - Пг., 1915. Т. 4, ч. 1,вып. I. С. 223-234; HV - Пг., 1917. Т. 4, ч. 2, вып. 1. С. 214-224; мл. и. - Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 239-313; НК (РНБ, F.IV.603) в настоящее время публикуется.
24) Дж. Феннел справедливо обратил внимание на то, что в IV и сходных с нею летописях изгнание Святослава Всеволодовича упоминается как дело рук Андрея Ярославича; его брату Михаилу этот подвиг был приписан в более поздних летописях {Fennell J. L 1. Andrej Jaroslaviи... P. 60, . 10).
25) Карпини нн. de Плано. История монгалов. СПб., 1911. С. 57.
26) Шахматов А. А. Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв. М.; Л., 1938. С. 231-255; Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV-XV вв.С. 87-91.
27) ПСРЛ. М.; Л., 1959. Т. 26. С. 77-90; М.; Л., 1962. Т. 27. С. 42-49.
28) Ср.: Буганов В. И. О списках Вологодско-Пермского свода конца XV- начала XVI в. // Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран. М., 1963. С. 159-160. Сходны с ВП были и статьи об Александре Невском в Музейном летописце (РГБ, ф. 178, № 3271), где «сказание об Александре Невском» и примыкающие к нему летописные статьи 6748- 6753 гг. были помещены во вводной части, а известия 6754-6759 гг. - в основном летописном тексте. (ср.: Кудрявцев И. М. Сборник последней четверти XV-начала XVI в. из Музейного собрания // Зап. Отдела рукописей Гос. б-ки СССР им. В. И. Ленина. М., 1962. Вып. 25. С. 228).
29) ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25. С. 132-145 (в печатном издании опубликована редакция Моск., доведенная до 7000 г.; текст редакции 1480 г. см.: РНБ, Эрм., 4156, л. 193-208 об.); Ерм. - ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23. С. 78- 86.
30) Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871. С. 147 (репринт: М., 1988); ср.: Насонов А. Н. История русского летописания XI-начала XVIII века. С. 272.
31) ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 18. С. 61-72.
32) ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 95-99.
33) ПСРЛ. СПб., 1856. Т. 7. С. 146-164.
34) ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 20, пол. перв., ч. 1. С. 159-165.
35) ПСРЛ. М.; Л., 1963. Т. 28. С. 54-58, 212-217. 36«) ПСРЛ. Т. 27. С. 235 и 320-321.
37) ПСРЛ. СПб., 1911. Т. 22. С. 400-401.
38) ПСРЛ. Л., 1982. Т. 37. С. 30 и 70.
39) Ср.: Срезневский И. И. Древние памятники русского письма и языка (X- XIV вв.). 2-е изд. СПб., 1882. Стб. 123; Fennell J. L. I. The Crisis of Medieval Russia. 1200-1304. London; New York, 1983. P. 119 (рус. перевод: Феннел Дж. Кризис средневековой Руси. 1200-1304. М, 1989. С. 161).
40) ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15. Стб. 375-403. С Моск.-Ерм. текст Тв. сб. сближает текст «Об убиении Батыеве» 6754 г.; в статье 6760 г. текст Ерм. перемежается с текстом CI (убийство Андрея в Свейской земле, ответ папским послам); под 6770 г. читается текст, которого нет в Ерм. (восстание в Ростовской земле).
41) ПСРЛ. СПб., 1885. Т. 10. С. 118-143. (Фототип. воспроизведение: М. 1965).
42) ПСРЛ. СПб., 1908. Т. 21, перв. пол. С. 279-295.
43) ПСРЛ. Т. 10. С. 119-139 (правые колонки).
44) ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 89-92.
45) ПСРЛ. М, 1968. Т. 31. С. 72-75.
46) Пресняков А. Е. 1) Образование Великорусского государства. Пг., 1918. С. 53-58; 2) Лекции по русской истории. Т. 3 (т. 3 пока не вышел в свет; цитирую по корректуре, любезно предоставленной мне В. М. Панеяхом). С. 38-40.
47) Насонов А. Н. Монголы и Русь. С. 50-53. «Титям» - слово, читающееся только в летописных рассказах о событиях 1262 г., и смысл его (нарицательное или собственное имя?) не понятен (Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. СПб., 1912. Т. 3. Стб. 261 (репринт: М., 1958).
48) Vernadsky G. The Mongols and Russia. P. 160-161; Fennell J. L. I. The Crisis of Medieval Russia. P. 119 (ср. рус. пер.: Кризис средневековой Руси. С. 161); Каргалов В. В. Внешнеполитические факторы... С. 155-157. Ср.: Halperin Ch. J. The Tatar Yoke. 1986. P. 58, 190, n. 103.
49) Насонов A. H. История русского летописания XI-начала XVIII века. С. 21.
50) Трубецкой Н. С. О туранском элементе в русской культуре // Евразийский временник. Вып. 4. Берлин, 1925; переиздано в книге: Гумилев Л. Н. Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи. М., 1994. С. 519-521.
51) Вернадский Г. Два подвига св. Александра Невского//Евразийский временник. Вып. 4. Берлин, 1925; переиздано в книге: Гумилев Л. Н. Черная легенда. С. 550-568.
52) Vernadsky G. The Mongols and Russia. P. 55, 149.
53) Юшков С. В. Развитие Русского государства в связи с его борьбой за независимость//Учен, труды Всесоюзного ин-та юридических наук. М., 1946. Вып. 8. С. 141-142.
54) Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. Золотая Орда и ее падение. М.; Л., 1950. С. 227-228; Будовниц И. У. Общественно-политическая мысль Древней Руси. (X-XIV вв.). М., 1960. С. 354; Каргалов В. В. Внешнеполитические факторы... С. 133·-163.
55) Fennell J. L, I. Andrej Jaroslaviи... P. 49-58; ср.: Колотилова С. И. Русские источники XIII в. об Александре Невском. С. 99-104.
56) Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII веков. М., 1980. С. 184.
57) Гумилев Л. Н. 1) Черная легенда. С. 200-203, 227; 2) От Руси до России. СПб., 1992. С. 108-109.
58) Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 74-77; Ср.; Памятники литературы Древней Руси: XIII век. С. 134-148. 290-298.
59) Карпини Iоанн, де Плано. История монгалов. С. 57-58, 61.
60) Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1960. С. 268-269, примеч. 7.
61) Гумилев Л. Н. 1) От Руси до России. С. 115; 2) Черная легенда. С. 117, 225.
62) Гумилев Л. Н. От Руси до России. С. 120, 124.
63) Гумилев Л. Н. 1) От Руси до России. С. 121; 2) Черная легенда. С. 359.
64) Гумилев Л. Н. От Руси до России. С. 122-123.
65) Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 289-290; Шаскольский И. П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII-XIII вв. Л., 1978. С. 154. Ср.: Князь Александр Невский и его эпоха. СПб., 1995. С. 8, 22, 31, 44.
66) Примеры такого «реалистического» толкования Жития Александра см.: Лурье Я. С. Критика источника и вероятность известия // Культура Древней Руси. М., 1966. С. 123-124; Шаскольский И. П. Борьба Руси... С. 181, примеч. 141. Возражая автору этой работы, В. Т. Пашуто взял под защиту лишь достоверность упомянутого в Житии подвига «мужа храброго» Гаврилы Олексича, но оставил без внимания примеры «реалистического» толкования видения Пелгусия и участия в битве «ангелов божиих» (Пашуто В. Т. К спорам о достоверности Жития // История СССР. 1974. № 6. С. 208-209).
67) Шаскольский И. П. Борьба Руси... С. 180-181.
68) Там же. С. 183, примеч. 154, 186-194.
69) Там же. С. 171-178, 185-186. Упоминание в нескольких списках IV «короля Бергеля» (как предводителя шведов в 1240 г.) было связано с легендарным «Рукописанием Магнуша», читающимся в НСС под 1352 (6860) г., где говорилось о «князе Бергеле», побежденном Александром. Недавно Дж. Линд высказал предположение, что «Рукописание Магнуша» восходило к не дошедшей до нас новгородской летописи {Und J. . Early Russian-Swedisch Ri-varly. P. 278-283) и отражало реальные события.
70) Шаскольский И. П. Борьба Руси... С. 155-157, 160-170. Ср.: Хеш Э. Восточная политика Немецкого ордена XIII в . // Князь Александр Невский и его эпоха. С. 67-71.
71) Насонов А. Н. Монголы и Русь. С. 12-22; Каргалов В. В. Внешне-юлитические факторы... С. 154-160.
72) Fennel J. L. I. The Crisis of Medieval Russia. P. 119-121 (рус. пер.- с. 162-163); Феннел ссылается на В. Т. Пашуто, но из приведенных последним примеров сношений Александра с Западом один во всяком случае вызывает сомнения: известие об ответе Александра папе в 1251 г. основывается на мл. и., где оно восходит к Житию Александра и имеет явно легендарный характер (Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. С. 246, примеч. 10; ср.: Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 305). Остальные примеры не вызывают серьезных сомнений. Ср.: Хёш Э. Восточная политика Немецкого ордена в XIII в. С. 65-66.
^ Глава VI
БОРЬБА С ОРДОЙ И ЦЕРКОВНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ КОНЦА XIV в.: ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Борьба с Золотой Ордой накануне и после Куликовской битвы нередко связывалась с церковно-политическими отношениями того времени. Чаще всего упоминалась роль Сергия Радонежского в этих событиях. Даже в 1925 г. П. Б. Струве, выступая в защиту одного из самых рьяных приверженцев «белой идеи» и «православного учения о мече во всей его силе и славе» - И. Ильина, призывал вспомнить (хотя бы по «учебнику Иловайского») о святом Сергии Радонежском, благословившем меч Дмитрия Донского. 1)
Однако, излагая историю конца XIV в., исследователи уделяли гораздо больше внимания известиям о начавшейся в конце XIV в. борьбе Московского княжества с Ордой (особенно Куликовской битве), нежели известиям о церковно-княжеских отношениях того времени. Уже А. А. Шахматов отметил, что наиболее ранний летописный рассказ о Куликовской битве содержался в Троицкой летописи, текст которой (сгоревший в 1812г.) сохранился в Симеоновской летописи с 1177 г., а с 1365 г. в Рогожском летописце. Вывод А. А. Шахматова, поставленный под сомнение С. К. Шамбинаго, 2) был убедительно подтвержден
-131-
М. Б. Салминой. Генеалогия Повести о Куликовской битве, начиная с Тр. (свода 1408 г.), через Новгородско-Софийский свод, вплоть до летописей XVI в. - Никоновской летописи и Степенной книги, представлена в работе М. А. Салминой настолько убедительно, что едва ли она нуждается в существенной корректировке - последующие труды по истории летописания подтвердили ряд наблюдений исследовательницы, сделанных на материале летописной повести о Куликовской битве (соотношение Хронографа и Сокращенных сводов с летописанием XV в.). 3) Установлена М. А. Салминой и другими авторами также генеалогия летописного рассказа о Тохтамыше. Однако меньше внимания уделила М. А. Салмина эволюции содержания летописных рассказов о борьбе с Ордой; вопрос о связи этих рассказов с известиями о церковно-политических отношениях ею не ставился.
А между тем весь рассказ о событиях последних лет княжения Дмитрия Донского, начиная со смерти Ольгерда, битвы на Пьяне и смерти митрополита Алексия в 6885 (1377) г. и до смерти самого Дмитрия в 6897 (1389) г., обладает в Тр. (судя по Сим. и Рог.) рядом характерных общих черт. 4) Основное внимание летописец уделяет церковным делам, и в частности борьбе за престол митрополита всея Руси Киприана, еще в 6884 (1376) г. при жизни Алексия, «поставленного в митрополиты», т. е. очевидно претендовавшего на митрополию «всея Руси», и его соперника - ставленника Дмитрия Ивановича Михаила-Митяя. Истории Михаила-Митяя посвящена особая повесть под 6885 (1377) г., где рассказывается о поездке Митяя в Царьград для поставления митрополитом и о самовольной поездке его противника Дионисия Суздальского, о внезапной смерти Митяя и о поставлении митрополитом спутника Митяя Пимена, о непризнании этого поставления Дмитрием, о приглашении в Москву из Киева митрополита Киприана и, наконец, о заточении приехавшего на Русь Пимена. Завершается летописная повесть о Митяе концовкой «Аминь». Однако о
-132-
поездке в Царьград Митяя и его противника Дионисия и о внезапной смерти Митяя рассказывается в Тр. еще раз под 6887 (1379) г., а о приезде в Москву Киприана и непризнании Пимена - после рассказа о Куликовской битве в конце 6888 (1381) г. Следовательно, Повесть о Митяе представляет собой отдельный памятник в летописном своде, охватывающий 1377-1381 гг., причем автор этой повести, в отличие от составителя летописного текста, даже не счел нужным упомянуть о произошедшей по возвращении Киприана в Москву Куликовской битве. Связь этой повести и всего летописного текста 1377-1379 гг. с митрополитом Киприаном, деятельности которого протограф Тр.-Сим.-Рог. горячо сочувствует, несомненна. Связь эта выразилась и в дальнейшем тексте: в отличие от более поздних летописей, Тр. не сообщает об изгнании Киприана Дмитрием в 6890 (1382) г. после бегства митрополита из Москвы во время нашествия Тохтамыша, ограничившись деликатным сообщением, что «тое же осени Киприан митрополит съеха из Москвы в Кыев», а Дмитрий восстановил на митрополичьем престоле Пимена. Под 6891 (1383) г. сообщается, что Дмитрий отправил Дионисия Суздальского вместе с Феодором Симоновским в Царьград «об управлении митрополии Русския». В 6892 (1384) г. Дионисий приехал из Царьграда в Киев, «его же поставиша во Царегороде митрополитом на Руси, и помышляше от Киева ити на Москву, хотя быть митрополитом на Руси». Митрополитом в Киеве был в это время изгнанный из Москвы Киприан, и киевский князь Владимир Ольгердович (сын покровительствовавшего Киприану Ольгерда) «изъима» Дионисия, «глаголя ему: „пошел еси на митрополью во Царьгород без нашего повеленья"». Под 6893 (1385) г. говорится о поездке Пимена в Царьгород и о смерти в Киеве архиепископа Дионисия, а под 6896 (1388) г. утверждается, что Пимен поехал в Царьград «князя великаго утаився... И про то князь великий разгневася, и не любо ему бысть»; во время этой поездки в Царьград (третьей по счету) Пимен «преставися». И наконец, сообщив под 6897 (1389) г. о смерти Дмитрия Донского, Тр. под 6898 (1390) г. помещает торжественное сообщение о возвращении Киприана в Москву: «князь же великий Василей Дмитриевич срете его со своею матерью с княгинею великою, и с братьею и з бояры... и приат с великою честию».
Что же сообщает Тр. (и сходные с нею Рог. и Сим.) о двух наиболее важных для историка событиях тех лет - о Куликовской битве 1380 г. и нашествии Тохтамыша в 1382 г.? Чрезвычайно мало. Куликовской битве (хотя она и названа «великим побоищем») посвящено всего полторы страницы.
-133-
Упоминаются воины, погибшие в сражении, - «князь Федор Романович Белозерский, сын его Иван Федоровичь, Семен Михаиловичь, Микула Васильевичь, Михайло Ивановичь, Акинфовичь, Андрей Серкизов, Тимофей Волуй, Михайло Бренков, Лев Морозов, Семен Мелик, Александр Пересвет и инии мнози». Особое место уделено трофеям: «И мнози вои его възрадовашася, яко обретающи корысть много: погна бо с собою многа стада, кони и вельблуды, и волы, им же несть числа, и доспехы и порты и товар». Никак не упоминается, в отличие от позднего летописания, роль святого Сергия в этих событиях - это особо должно быть отмечено потому, что Сергий принадлежит к числу любимых персонажей Тр. А. Н. Насонов полагал даже, что если Тр. и не была составлена в самом Троице-Сергиевом монастыре, то включала в свой состав особый летописец, посвященный Сергию и удельному князю Владимиру Андреевичу Серпуховскому, во владениях и под покровительством которого был основан в Радонеже Сергиев монастырь. 5) В Тр. рассказывается о создании монастыря в Радонеже в 6882 (1374) г., о болезни Сергия в 6883 (1375) г., о его ручательстве за Дионисия, который «поручника свята выдал», о поставлении им монастыря на Дубенке в 6887 (1379) г., о посредничестве в московско-рязанском конфликте в 6893 (1385) г.; отмечена смерть одного из его учеников в 6895 (1387) г., присутствие Сергия на похоронах Дмитрия Донского в 6887 (1389) г. Сообщив о смерти Сергия в 6900 (1392) г., Тр. привела похвалу ему, в которой, по словам Карамзина, не было «ничего исторического; один набор слов, иногда забавный», 6) - в Рог. и Сим. она не сохранилась. Среди воинов, погибших в битве, упоминается Александр Пересвет, но, очевидно, он не был иноком и не имел отношения к св. Сергию.
Довольно краток в Тр.-Рог.-Сим. и рассказ о нашествии Тохтамыша. Сообщается, что поход Тохтамыша был внезапным («изгоном») и что князь Олег Рязанский «обведе царя около всей своей отчины». Дмитрий «то слышав, что сам царь идеть на него со всей силою своею, не ста на бой, ни против его подня руки, противу царя Тохтамышя, но поеха в свой град на Кострому». Тохтамыш «прииде к граду Москве месяца августа в 23 день в понедельник»; защищал Москву «князь Остей, внук Ольгердов с множеством народа». «Царь же стоя у города 3 дни, а на 4 день оболга Остея лживыми речми и миром лживым и вызва его из города и уби его перед спы града,
-134-
а ратем своим град весь с все страны, а по лествицам възлезшим им на город на забороны и тако взяша град месяца августа в 26 день...». Далее описывается разорение церквей и гибель книг, убийство священников - «архимандрита Спасского Симеона, архимандрита Иакова и игумена Акинфа Крилова». Описание разграбления города написано в духе свойственного литературной школе Киприана «плетения словес»: «И бяше в граде видети тогда плачь и рыдание и вопль мног, слезы, крик, сетование, охание, печаль горкая, скорбь, беда, нужа, горесть смертная, страх, трепет, ужас, дряхлование, ищезновение, роптание, безчестие, поругание, понос, смехание врагом и укор, студ, срамота, поношение, уничижение». Далее рассказывается о разграблении соседних земель и городов и уходе Тохтамыша, опасавшегося прихода Дмитрия из Костромы и Владимира Андреевича из Волока, о разорении Рязанской земли. О Киприане сообщается только то, что он был в Твери, откуда Дмитрий пригласил его, вернувшись в Москву, прибыть в столицу, и лишь после этого читается упомянутое выше сообщение, что митрополит «съеха из Москвы в Кыев».
Этикетный характер ряда сообщений Тр.-Рог.-Сим. о Куликовской битве и нашествии Тохтамыша был отмечен М. А. Салминой. Этикетной была формула «брань крепка зело и сеча зла», читающаяся в Тр. под 6873 (1365) г. и 6885 (1377) г. и в рассказе о Куликовской битве. Описание осады Москвы Тохтамышем и защиты Остеем дословно совпадает с описанием осады ее Ольгердом и разграбления им соседних земель в 6876 (1368) г.; отказ Дмитрия «стать на бой» и «поднять руки» против «царя Тохтамышя» совпадает с аналогичной формулой в описании поведения князя трубчевского во время нашествия Дмитрия Донского на его княжество в 6887 (1379) г.: князь трубчевский «не ста на бой, не подня рукы против великого князя». Очевидно, весь рассказ о Куликовской битве и о нашествии Тохтамыша принадлежал составителю свода, лежащего в основе Тр.-Рог.-Сим. 7)
Текст известий Тр. (Рог.-Сим.) о последних годах жизни Дмитрия Донского был с сокращениями воспроизведен ростовским сводом 1419 г., читающимся в МАк. Рассказ о Куликовской битве в 6888 г. здесь явно излагает текст Тр., названы точно те же имена погибших; на основе рассказа Тр. построено и сообщение о нашествии Тохтамыша 6890 г. («не ста на бой противу его, не подня руки на царя»). Однако перипетии
-135-
борьбы за митрополичий престол явно не интересовали летописца; ни Митяй, ни Пимен, ни Дионисий здесь не упоминаются; о Киприане сообщается, что он в 6889 г. был принят «с честью» Дмитрием Ивановичем, но об изгнании его после нашествия Тохтамыша в 6891 г. сказано прямо и откровенно: «Князь великый Дмитрий Ивановичь выгна Киприяна митрополита и бысть оттоле мятеж в митрополии»; после смерти Дмитрия в 6897 г. Киприан вернулся «и преста мятежь в митрополии и бысть едина митрополья Кыев и Галич и всея Руси». 8)
Еще короче изложение событий конца XIV в. в Псковских летописях. Куликовская битва упоминается «как похваление поганых татар на землю Рускую», в котором «пособи Бог великому князю»; в Псковской 1-й и Псковской 3-й побоище отнесено к 6886 (1378) г., но без указания места сражения, в Псковской 2-й - дата правильная (6888 г.), сражение происходит «за Доном», но никаких подробностей не приводится. Нашествие Тохтамыша («Тартаныша») в 6890 г. упоминается только в Псковской 2-й летописи. 9)
Рассказ о борьбе с Ордой и церковно-политических отношениях был, как и в других случаях, радикально переработан в источнике CI и сходных летописей (Н I мл. и., НК, HIV, Новгородской Хронографической) - в Новгородско-Софийском своде. 10) Прежде всего здесь изменилось соотношение двух тем - борьбы с татарами и церковных дел. Киприан упоминался в первый раз под 6884 (1376) г., но как митрополит, приезжавший в Новгород, претендовавший «на всю Рускую землю» и встретивший отпор новгородцев; новгородский архиепископ и новгородцы «ответ даша»: «Шли к великому князю на Москву; аже тя приимет... митрополитом на Русь, то и нам еси митрополит»; Киприан не решился послать «на Москву к князю великому» (CI, HI, НХ; в НК-З IV нет). Борьба за митрополичий престол после смерти Алексия здесь не упоминается; истории Михаила-Митяя совсем нет. Зато Куликовской битве посвящена Пространная повесть, во много раз расширяющая Краткую повесть в Тр. Соотношение между этими двумя повестями было убедительно разобрано М. А. Салминой: Пространная повесть НСС несомненно возникла путем расширения текста Краткой повести Тр. Наиболее убедительно вторичность Пространной повести
-136-
доказывается дублировкой в ней известия об измене Олега Рязанского, пришедшего на помощь Мамаю. В Краткой повести Дмитрий только после Куликовской битвы узнавал, что «Олег Рязаньский послал Мамаю на помощь свою силу» и тогда «посади свои наместницы» в Рязанском княжестве. Этот текст есть и в Пространной редакции, но там он противоречит тому, что коварства «лукавого Олга» Дмитрий знает еще до битвы и проклинает «нового Иуду предателя», поэтому сообщать ему после битвы об измене Олега не было надобности. Нового фактического материала в НСС было довольно мало: значительное расширение рассказа было достигнуто главным образом за счет этикетных формул, заимствований из Жития Александра Невского (помощь Бориса, Глеба и других святых) и др. Но встречаются и фактические дополнения. Например, поход Мамая направлен здесь не только против Дмитрия, но и «на брата его Владимира Андреевича». Именно в Пространной повести НСС появилась широко использованная в последующей редакции версия о получении Дмитрием благословения - «грамота от преподобного игумена Сергиа»; этим, однако, помощь Сергия и ограничивается. Вообще сведений о Сергии в НСС оказывается значительно меньше, чем в Тр.; почти ни одного из перечисленных выше известий о нем в НСС нет; но есть одно неожиданное, хотя и приобретшее широкую популярность у историков известие: в 6873 (1365) г. возник конфликт между московским и суздальским князем: «Тогды прииде от великого князя Дмитрия Ивановича игумен Сергий», призывая суздальского князя в Москву, «он же не поеха; и игумен же Сергий затвори церкви». В Тр. этого в высшей степени странного (Сергий в 1365 г. еще не был игуменом, но даже в этом качестве не имел права налагать интердикт) эпизода нет; интердикт («они же церкви затвориша») в 6876 (1363) г. на Суздальскую землю в Тр. налагал митрополит Алексий через своих представителей архимандрита Павла и игумена Герасима. Отметим, что Пересвет, которого более поздняя традиция объявляла иноком, посланным Сергием, в списке убитых Пространной редакции, как и в Краткой редакции Повести, еще не именуется иноком; о нем сказано только, что он - «бывшей прежде болярин бряньский».
Среди соратников Дмитрия Донского упоминаются перешедшие на московскую службу сыновья Ольгерда - Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский. В Тр. они не фигурировали как участники Куликовской битвы, но сообщалось, что в 6887 г., за год до битвы, Дмитрий Брянский «не поднял рукы против великого князя» и бил ему челом. К списку убитых добавлены также «Дмитрий Мининич» (Минич), Дмитрий Монастырев и Федор Тарусский, но первый из них пал в битве с
-137-
Ольгердом в 1368 г., а второй - в битве на Воже в 1378 г. Что касается Дмитрия Монастырева, то единственный князь с этим именем, известный источникам, был убит в битве под Белевом в 1437 г."
Изложение НСС не обнаруживает специфической тенденциозности, присущей летописанию Киприана. Заканчивается изложение в 6888 г. не приглашением Киприана в Москву, а назначением его соперника Пимена («Пумина»), вопреки рассказу Тр., будто Дмитрий в 6888 г. «не приа» Пимена, «сняша с него белый клобучек». Киприан в тексте НСС появляется в Москве не совсем понятным образом уже во время нашествия Тохтамыша после того, как Дмитрий уехал в Переяславль.
Повесть о нашествии Тохтамыша в НСС, как и повесть о Куликовской битве, основана на расширенном и переработанном тексте Тр. (Рог.-Сим.). Но, в отличие от Пространной повести о Куликовской битве, дополнения здесь носят не столько этикетный, сколько конкретно-фактический характер. Подробно описана роль Олега Рязанского, рассказавшего Тохтамышу, «как пленити землю Рускую, как без труда взять каменный град Москву». Отказ Дмитрия от сопротивления Тохтамышу объясняется «разностью в князьях», отсутствием между ними «единичества»; из-за этого он «убояся стати в лице противу самого царя». Отношение летописца к горожанам, оборонявшим город в отсутствие князя, противоречиво. С одной стороны, он описывает геройство москвичей, упоминает подвиг «гражданина москвитина суконника, именем Адама», который, увидев с городской стены «единого татарина нарочита и славна, юже бе сын некого князя ординьского», выстрелом из самострела «уязви в сердце его гневливое». Однако рассказ отнюдь не отражает настроения московских купцов и ремесленников; напротив, летописец именует горожан, «вставших вечем», «мятежниками» и «крамольниками»; он осуждает их за то, что они не выпускали из города тех людей, которые «бежати помышляху», а желающих выйти грабили, не постыдившись «нарочитых бояр» и «самого митрофолита».
Вторичность повести о Тохтамыше в НСС обнаруживается из дублировки в нем известия о гибели главного защитника
-138-
города князя Остея (одно из двух сообщений воспроизводит версию Тр. и сходных летописей). Дважды рассказано об измене Олега Рязанского. Но помимо этого в повести НСС о Тохтамыше существенно изменена роль суздальских князей - в Тр. говорилось только, что дети великого князя Дмитрия Константиновича Суздальского были взяты ханом в Орду; в НСС эти суздальские князья оказываются едва ли не главными виновниками захвата Москвы: они уговорили москвичей открыть Тохтамышу городские ворота и выйти с «дары» к «царю», который «не на вас воюа прииде, но на Дмитрия ратуя, а вам даровать хочет мир и любовь свою»: «Имете веру намь, мы есме ваши князи хрестьянстии, вам в том правду даем». Сомнительность этого рассказа доказывается тем, что далее, после окончания повести о Тохтамыше, повествуется о наказании Дмитрием Олега Рязанского за его предательство и нет ни слова о каких-либо действиях Дмитрия против суздальских князей. По вероятному предположению М. А. Салминой, тема предательства суздальских князей возникла позже, в середине века, когда суздальские князья действительно поддержали врага московского великого князя Василия II Дмитрия Шемяку в его борьбе за престол. 12)
Как же складывались в это время церковно-княжеские отношения? Двусмысленность при изложении этой темы в Тр. (Чем объясняется признание Киприана Дмитрием после Куликовской битвы? Почему он «съеха из Москвы» в Киев в 1382 г.?) не разрешается и рассказом НСС; из этого рассказа вообще нельзя понять, почему в Москве, где после Куликовской битвы митрополитом был Пимен, оказался Киприан, к которому, очевидно, относятся слова о «крамольниках», «не постыдившихся» «самого митрополита», грабя уезжающих из города; почему, вернувшись из Твери, где он «избывал» «ратное нахождение», Киприан исчезает со страниц НСС вплоть до 6894 (1386) г., когда неожиданно (и без всякого объяснения) «прииде на митрополию Киприан на Русь» (о какой Руси идет речь, неясно - в Западной Руси Киприан, согласно Тр., был митрополитом непрерывно с 1376 г.; о его возвращении в Московскую Русь после 1382 г. и до 1390 г. ничего не сообщалось). Пребывание Пимена на митрополичьем престоле в 6890-6896 гг. засвидетельствовано и в Тр.; в НСС оно охватывает еще более широкий период: с 6888 г. (Куликовская битва) по 6898 г., причем о его последней поездке в Царьград рассказано уже после статьи «О житии и преставлении Дмитрия Ивановича», а о смерти на обратном пути из Киева и о возвращении Киприана в Москву после смерти Пимена
-139-
(«Преставися Пимен митрополит в Киеве, а Киприан митрополит прииде изо Царяграда митрополитом на Русь») - и уже после вокняжения Василия Дмитриевича. Фигурирует в НСС и еще один, наиболее загадочный из митрополитов XIV в. - Дионисий. В Повести о Митяе в Тр. он упоминался как противник Митяя, но далее выступал как независимый и, скорее, враждебный Киприану церковный деятель. О его приезде и назначении в Царьграде митрополитом в 6893 г., заточении в Киеве и смерти в 6894 г. сообщается в НСС так же, как в Тр. Но под 6890 г. после рассказа о нашествии Тохтамыша, в З IV и НХ (НК, CI нет) сообщается о приезде Дионисия Суздальского в Новгород для обличения «злых человек» (стригольников?). Известие это читается и в З Й мл. и., как и известие о неудачном приезде Киприана в Новгород в 6884 г., - возможно, что общие известия восходят к новгородскому источнику НСС, но разграничить известия этого источника и известия самого НСС затруднительно, ибо З Й мл. и., как мы уже знаем из предыдущих глав, в ряде случаев сама зависит от НСС (к НСС восходит, очевидно, в сокращенном виде известие З Й мл. и. о Куликовской битве и о нашествии Тохтамыша).
НСС, как мы знаем, стал впоследствии основой всего последующего летописания. В частности, рассказы НСС о борьбе с Ордой и церковно-княжеских отношениях в конце XIV в. были воспроизведены двумя летописями, отражающими великокняжеское летописание начала 70-х гг. XV в. - Никаноровской и Вологодско-Пермской. 13) Через HIV текст НСС оказал влияние на Владимирский летописец XVI в., хотя в этом кратком летописце отразилось и влияние летописи конца XIV-XV в. типа Тр. 14) Но уже общий протограф Московского свода и Ермолинской летописи, который мы условно именуем Московско-Софийским сводом, сделал попытку соединить версии Киприа-новского летописания (Тр., Рог., Сим.) с НСС. Из НСС здесь было заимствовано известие о неудачном приезде Киприана в Новгород в 6884 г., из Киприановского свода - Повесть о Михаиле-Митяе с некоторыми изменениями по сравнению с Тр., 15)
-140-
но с тем же объединением хронологии 1377-1381 гг. в единой годовой статье 6885 г.; под 6887 г. о поездке Митяя и Дионисия в Царьград упомянуто кратко - с прямой ссылкой на изложенное «в лето 85». Повесть «О Донском побоище» была в MCC Пространной, т. е. восходила к НСС, включая упоминание о грамоте св. Сергия и дополненный список убитых; однако в начале повести говорилось, что Мамай пошел «на великаго князя Дмитрея Ивановича»; упоминание «брата его Владимира Андреевича» было опущено. Из НСС заимствовано было в MCC известие о поставлении митрополита Пимена после Куликовской битвы, хотя вслед за ним была помещена фраза из Тр.: «Toe же зимы посла князь великы по Кыприяна митрополита в Киев» и следующая за ней начальная фраза: «прииде из Царяграда на Русь пресвященный Киприан». Из Тр. взято и следующее за этими словами явно противоречившее им известие: «...прииде Пимен из Царьграда и послан был в заключение на Чюхлому» (в Ерм. - короче). Рассказ 6890 г. о походе Тохтамыша подвергся в СС некоторым изменениям. Была опущена нелестная для Дмитрия Донского фраза о том, что он «убояся стати» против царя. Слова о «мятежниках» и «крамольниках» отнесены здесь не к горожанам , удерживавшим митрополита и бояр от бегства, а к тем, «иже хотяху изыти из града»; однако далее защитники города обвинялись в пьянстве и «безстудном поведении» по отношению к осаждающим татарам (так в Моск.; в Ерм. - нет). Как и в НСС, падение города связывается с предательской ролью суздальских князей. К известию о возвращении Киприана из Твери добавлено объяснение того, почему на него «разгнева бо ся» Дмитрий: «того ради, яко не седел в осаде в Москве, и посла по Пимина митрополита и приведе его из заточенья на Москву и прият его с честью и любовью на Русскую землю». Известия НСС о приезде Киприана в 6894 г. здесь не было; под 6897 (после статьи «О житии и преставлении Дмитрия Ивановича») сообщалось о смерти Пимена, а под 6898 г. (в развернутой форме, как в Тр.) - о приезде Киприана.
Дальнейшая судьба летописных известий о борьбе с Ордой и церковно-княжеских отношениях в разбираемый период была аналогична судьбе других летописных рассказов. Все они так или иначе отражали киприановскую летописную версию этих событий в переработке НСС (пространные повести о Куликовской битве и нашествии Тохтамыша) и MCC (включение «Повести о Митяе»). Ерм., как мы уже знаем, передавала версию MCC с некоторыми сокращениями: было опущено большинство молитв и речей, произносимых князем, риторические распространения и украшения, в результате пропуска отпала дублиров-ка рассказа о гибели Остея. Это побуждало некоторых
-141-
исследователей (М. З. Тихомиров, Л. В. Черепнин) рассматривать именно текст Ерм. (и близкой к ней Львовской летописи) как ранний и наиболее достоверный рассказ о событиях конца XIV в. 16) Однако это неверно. Уже А. А. Шахматов показал, что рассказ Ерм. о Куликовской битве - сокращение Пространной повести; наблюдения А. Н. Насонова доказали вторичность текста Ерм. (вплоть до второго десятилетия XV в.) по отношению к общему источнику с Моск. - MCC . 17) Вторичность рассказа Ерм. о Тохтамыше обнаруживается из читающегося здесь объяснения трудности обороны Москвы тем, что «еще бо граду тогда ниску сущу», что свидетельствует о том, что интерполятор мог писать уже тогда, когда стены «града» (Кремля) были надстроены - в 80-х гг. XV в. (Антоном Фрязином). 18) Сокращенный вариант повестей о Куликовской битве и о Тохтамыше, сходный с Ерм., читается и в «Летописце от 72-х язык» (Лихачевский, Прилуцкий и Уваровский виды). 19) Известия MCC (Моск.) были воспроизведены и в Воскр. 20)
Новые темы, связанные с событиями конца XIV в., проникают в летописание через столетие после этих событий. Эти изменения были связаны с влиянием на летописное изложение нескольких внелетописных памятников - Жития св. Сергия, «Задонщины» и Сказания о Мамаевом побоище.
Наиболее скромным было влияние Жития Сергия, составленного Епифанием Премудрым в 1417-1418 гг., но дошедшего до нас в переработке Пахомия Логофета середины XV в. Как и в НСС, участие Сергия в «дивной» победе над Мамаем ограничивается благословением Дмитрия «противу безбожных». Повествуется здесь также об обете Дмитрия в случае победы поставить «монастырь во имя пречистые Богоматере» и об исполнении этого обета построением монастыря на Дубенке. 21)
Влияние «Задонщины» на летописание также было невелико. Своеобразное поэтическое произведение, сходное со «Словом о полку Игореве», «Задонщина» воспевала Куликовскую битву, но очень мало сообщала о ней. Первоначальный текст
-142-
памятника до нас не дошел: сохранилась лишь краткая редакция в сборнике кирилло-белозерского книгописца Ефросина, датируемом сентябрем 6988 (1479) г., и пространная в списках XVI-XVII вв. 22) Отличается «Задонщина» от летописных рассказов прежде всего тем, что в ней действует «Пересвет-чернець», брат его «Ослебя», а среди убитых - сын Ослеби «Иаков Ослебятин». Правда, они никак не связываются здесь с Сергием, но все же принадлежат (это относится во всяком случае к Пересвету) к инокам. В «Задонщине» Пространной редакции дважды упоминается среди воевод в Куликовской битве «Дмитрей Волынский» - в краткой редакции «Задонщины» о нем ничего не говорится; в летописи «Дмитрий Волынский, воевода Московский» упоминается только как участник войны с Рязанью в 6879 (1371) г., с болгарами в 6884 (1376) г. и с Литвой в 6887 (1379) г. Наблюдаются и прямые совпадения с Краткой летописной повестью - победители становятся «на костех» врагов, перечисляются трофеи - «доспехи и кони и волы и велоблуды». М. А. Салмина усмотрела в «Задонщине» также сходные тексты с Пространной повестью о Куликовской битве (НСС) - употребление слова «туга» (печаль), оборот «плачющася, чядь своя поминають», огорчение родителей, породивших своих детей на смерть. 23) Среди известных нам летописей одна группа обнаруживает некоторые совпадения с «Задонщиной». Это - Сокращенные своды конца XV в. и зависимый от них Хронограф. В них упоминается не только Пересвет, но и «чернец Ослебя». 24)
-143-
Какой же из памятников в данном случае оказал влияние на другие: летопись или «Задонщина»? Решение этого вопроса в историографии предопределялось представлением о «Задонщине» как о памятнике, близком по времени к описанным событиям - до 90-х гг. XIV в. М. З. Тихомиров обосновывал эту датировку словами «Задонщины», что слава Куликовской победы «шибла... к Арночи (Ворнавичам)... и к Торнаву», между тем как «Орнач» (Ургенч) был разрушен Тимуром в 1387-1388 гг., а «Торнав» (Тырнов) захвачен в 1393 г. турками. 25) Однако даже если автор «Задонщины» знал о разрушении этих городов в последующие годы, он, описывая события 1380 г., мог упомянуть о них как о существовавших. «Конечно, если бы произведение писалось значительно позже этой даты - в середине или второй половине XV в., то автор, подходя к данному вопросу исторически, вполне мог назвать этот город... - согласился Л. А. Дмитриев. - Каждый из перечисленных доводов сам по себе не может служить достаточно веским аргументом в пользу датировки „Задонщины" 80-ми гг. XIV столетия, но в совокупности все эти показатели дают основание считать, что она была написана до 90-х гг. XIV в.», 26) - писал ученый. Эта аргументация представляется сомнительной: в данном случае речь идет не о сочетании гипотез, каждая из которых имеет эмпирическое обоснование, а о сумме догадок, сомнительных сами по себе.
У нас нет достаточных оснований для того, чтобы датировать «Задонщину» временем, близким к 1380 г., и для того, чтобы определить отношение «Задонщины» к летописной Повести о Куликовской битве. Более вероятным представляется, что формула «на костех» и перечисление трофеев были заимствованы «Задонщиной» из летописей; откуда проникло упоминание Осляби - из «Задонщины» в Сокращенные своды или из некой устной традиции в оба памятника, неизвестно. Заметим, что в Сокращенных сводах читалось также известие, отсутствовавшее во всей летописной традиции после MCC, - о приезде Киприана в 6894 г. в Москву.
Глубокое влияние оказал на летописание XVI в. третий памятник- Сказание о Мамаевом побоище. 27) Само Сказание дошло до нас в поздних списках - XVI, XVII и последующих веков. Наиболее ранней его редакцией была, как доказал Л. А. Дмитриев, Отдельная редакция, где союзником Мамая
-144-
выступил не Ягайло, как это было в действительности, а его отец Ольгерд, умерший еще в 1377 г. Наличие в наиболее ранней редакции Сказания такого анахронизма, так же как упоминание в ней Киприана, якобы находившегося перед Куликовской битвой в Москве и благословившего Дмитрия, 28) свидетельствует о позднем происхождении источника. Л. А. Дмитриев, правда, склонен был датировать его первой четвертью XV в. Но в первой четверти XV в. Ягайло был еще жив и обстоятельства приезда Киприана также были еще на памяти (он умер лишь в 1434 г.). Можно ли было вопреки летописям (например, своду 1408 г., отразившемуся в Тр.) так резко искажать известные тексты? Ряд исследователей предложил более позднюю датировку Сказания о Мамаевом побоище.
B. А. Кучкин отметил явно анахронистические черты Сказания - в частности, включение в число участников битвы князей Андомских (Андожских), а также упоминание Константино-Еленовских ворот Кремля, получивших это название лишь в 1491 г. Он пришел к выводу, что Сказание было составлено не ранее 80-90-х гг. XV в. 29)
Когда текст Сказания был включен в летописи? Наиболее ранним летописным памятником, куда был включен текст Сказания, считается Лондонский список (Mus. Britannicum, MS Cotton Vitel. F. X) Вологодско-Пермской летописи, представляющий собой первую редакцию этой летописи, доведенную до 1500 г. Но Сказание о Мамаевом побоище читается в этом списке не в самом тексте летописи - там помещена как раз Пространная повесть о Куликовской битве из НСС, а в другой части рукописи, в ее втором томе. Вся же рукопись Cotton MS Vitel. F.X относится не к началу XVI в., а ко второй его половине. Даже и во второй редакции ВП, составленной в 20-х гг. XVI в. (Академический список - БАН, 16.8.15) нет Сказания о Мамаевом побоище - там читается все та же Пространная повесть из НСС. Только третья редакция ВП, представленная несколькими списками середины и второй половины XVI в., включила в основной текст вместо
-145-
Пространной повести Сказание о Мамаевом побоище в одной из его поздних редакций. 30)
Первой по времени летописью, опиравшейся на Сказание о Мамаевом побоище, была Никоновская летопись, составленная в 30-е гг. XVI в. 31) Основными источниками Ник. за 1377- 1389 гг. была Сим., передающая в этой части, как мы уже указывали, текст Тр., а также НСС (HV), MCC и Сказания о Мамаевом побоище - в Ник. помещена особая (Киприановская) редакция Сказания. К Сим. в основном восходила в Ник. Повесть о Митяе 6886 г., но с существенными изменениями и дополнениями. Так, значительно расширена характеристика Митяя, дополнено упоминание о его репрессивной деятельности: «епископи же, и архимандриты, и игумены, и священницы воздыхаху от него, многых бо и в веригы железныа сажаше, и наказываше и смиряше их...». На основе Жития Сергия дополнено сообщение о враждебности Сергия Митяю: «негодоваше... и на преподобного игумена Сергия». Смерть Митяя во время путешествия получила в Ник. объяснение: «Инии глаголаху о Митяи, яко задушиша его; инии же глаголаху, яко морьскою водою умориша его, понеже епископи вси, и архимандриты, и игумены, и священницы, и иноци, и вси бояре и людие не хотяху Митяа видети в митрополитех...». Но, пожалуй, наиболее важным изменением в Ник. было изменение даты приезда Киприана в Москву после смерти Митяя. Уже в Тр. хронология событий за 1377-1381 гг. была довольно запутанна, так как события после смерти Митяя излагались в пределах одной статьи 6885 г. и фраза «прииде пресвещенный Киприан митрополит ис Киева на Москву, на свою митрополию, в четверток 6 неделе по Пасце в самый праздник Вознесения Господня...» не имела годовой даты, однако в тексте Тр., как и Сим.-Рог., дата эта уточнялась далее, под 1381 г.: «В лето 6889 в четверг 6 недели по велице дни на праздник Възнесения Господня прииде из Царегорода на Русь пресвещенный Киприан митрополит на свою митрополию ис Кыева на Москву». В Ник. известие о Киприане в заключительной части повести о Киприане было дополнено отсутствующей в более ранних летописях годовой датой: «прииде Киприан из Киева на Москву в четверток 6 недели по Пасце... в лето 6888 г.». 32) Эта
-146-
вновь излагалась история с Митяем и его смертью, завершающаяся фразой: «прииде Киприан из Киева на Москву в четверток 6-а неделе по Пасце»; соответственно, известие о приезде Киприана в 6889 г. было опущено, а вместо него в начале этого года была помещена фраза из Повести о Митяе: «прииде изо Царьграда на Русь Пимин митрополит; князь великий же Дмитрий Иванович не приа его...». В результате такой небольшой, почти «ювелирной» переделки Киприан оказывался в Москве перед Куликовской битвой и во время ее. Как и Сим., Ник. рассказывала о поездке Митяя и Дионисия в Царьград и о смерти Митяя еще раз - под 6887 г.
Под 6888 г. в Ник. помещена «Повесть полезна бывшего чюдеси, когда помощию Божию... и всех святых молитвами князь велики Дмитрей Иванович з братом своим двоюродным, с князем Владимиром Андреевичем... посрами и прогна Волжскиа орды гордаго князя Мамая...». Это - контаминация двух источников - Сказания о Мамаевом побоище и Пространной летописной повести о Куликовской битве. Начало повести в Ник. в значительной степени совпадает с Пространной повестью (гнев Мамая из-за поражения на Воже; наем «фрязов, черкасов, ясов и иных», требование дани «как при Чанибеке»). Тексту, заимствованному из Сказания, предшествует объяснение, каким образом Киприан оказался в Москве во время Куликовской битвы, - здесь вновь (в третий раз!) упоминается история с Митяем. Далее в Ник. читается отсутствующее в других источниках известие об обращении Дмитрия «к брату своему к великому князю Михаилу Александровичу Тверскому» и о присылке тверским князем «в помощь братаничя своего князя Ивана Всеволодича Холмского» и приходе «Андрея Олгердовича Полотского со псковичи». Как и в Основной редакции Сказания, Киприан изображается в Ник. сподвижником Дмитрия в войне с Мамаем, но упоминания о нем значительно расширены. Уже А. А. Шахматов утверждал, что «подобное прославление памяти митрополита дело не современника, а книжника XVI в., воспитавшегося в известной определенной литературной среде и применявшего выработанные в этой среде приемы к обработке различных литературных произведений...». В тенденциозных вставках, связанных с Киприаном, он видел «работу редактора XVI в., а именно редактора самой Никоновской летописи или одного из источников ея...». 33) Связь одной из вставок Ник., относящихся к
-147-
Киприану, с творчеством митрополита Даниила - вероятного составителя Ник. - доказал Б. М. Клосс. Речь Киприана, советовавшего Дмитрию утолять ярость «нечестивых» (и, конкретно, Мамая) «дарами», значительно расширенная в Ник. по сравнению с Основной редакцией Сказания, была обнаружена исследователем в сборнике сказаний и поучений Даниила. 34) Из Сказания были заимствованы в Ник. известие о посылке Дмитрием к Мамаю посла Захарии Тютчева и подробный рассказ об обращении Дмитрия к Сергию (в Пространной летописной повести упоминалась только грамота Сергия Дмитрию) и о присылке святым двух воинов Христовых «от своего полку чернеческого» - Пересвета и Осляби. Помощь Сергия Дмитрию ужасает союзников Мамая Олега Рязанского и вслед за ним литовского князя, который в Ник. именуется, в отличие от Основной редакции Сказания, исторически правильно Ягайлом. К Сказанию в Ник. восходит и описание «уряжения полков» перед Куликовской битвой, которого не было в более ранних летописных рассказах. В Основной редакции Сказания с этой расстановкой связано первое упоминание о Дмитрии «Боброкове», не упомянутого в более ранних летописях и появившегося только в «Задонщине» (без прозвища «Боброк»). В Ник. «Дмитрий Боброков родом из страны Волынскиа» появляется несколько позже. Самый рассказ о Куликовской битве разделен здесь на две годовые статьи; основные военные действия описаны под 6889 г., и именно здесь впервые упоминается Дмитрий Боброк, приглашающий великого князя слушать «приметы» перед боем (слушанье «примет» упоминается и в Основной редакции). Вместе с князем Владимиром Андреевичем Боброк возглавляет «западный (засадный) полк», которому автор Сказания предназначил важнейшую роль в рассказе. В Сказании (в Основной редакции и в Ник.) описываются также обмен конем и одеждой между Дмитрием Ивановичем и его «любимым» Михаилом Бренком и поединок инока Пересвета с татарским богатырем Темир-мурзой. Автор Сказания, несомненно одаренный писатель, применил далее сюжетный прием, значение которого для искусства было чрезвычайно плодотворным, - режиссеры XX в. именовали его «отказным» или «тормозным» действием. При описании боя преимущество сперва предоставляется противнику, и когда он уже начинает «одолевати» и те, кому сочувствуют читатели, «плачюще и слезяще зело», жаждут действия, предводитель сдерживает их, ссылаясь на неблагоприятные обстоятельства,
-148-
и лишь в минуту всеобщего отчаяния объявляет: «Подвизайтеся, время нам благо прииде». Именно такое «отказное» действие делает конечный успех героев особенно выразительным. Ник. воспроизвела и еще один эффектный эпизод Сказания - заключительную сцену, когда участники сражения ищут и не находят самого великого князя Дмитрия Ивановича, находят убитого Бренка в великокняжеской одежде и еще одного воина, похожего на Дмитрия. И только потом, «уклонившеся на десную страну», они обнаружили самого великого князя, «под ветми лежаща, аки мрътв». Доспех его был «весь избит и язвлен зело», но сам он даже не был ранен.
Под вновь повторенной датой 6889 г., в отличие от НСС и MCC, Ник. сообщает (вслед за Сим.) не о назначении, а об изгнании Пимена. Под 6890 г. сообщается о приезде на Русь из Царьграда архиепископа Дионисия Суздальского и указано (как в НСС и, в частности, в HV) о его выступлении против еретиков, которые здесь однозначно именуются «стригольниками».
В Повести о нашествии Тохтамыша в Ник. расширена тема бесчинства москвичей, не выпускавших из града - «и убиваху их и богатство и имение их взимаху. Киприань же митрополит всея Русии возпрещаше им; они же не стыдяхуся его и небрежаху его...». Апология Киприана продолжена и под 6891 г.: «Toe же осени не возхоте князь великий Дмитрей Иванович Московский пресвященного Киприана митрополита всеа Русии и имеша к нему нелюбье. Киприан же митрополит воспомяху слово Господне, глаголющее: егда гонят вас из града сего, бегайте в другый... Несть бо греха еже бегати бед и напастей, но еже впадше некрепце стоати о Господи... И тако Киприан митрополит всеа Русии тою же осени с Москвы отъиде в Киев...». Далее сообщается о приглашении в Москву Пимена и отправлении Дионисия с Феодором Симоновским в Царьград. Под 6892 г. в Ник. читается отсутствующее в других летописях известие о стремлении Тохтамыша под влиянием «некого князя Ординского» «дати великое княжение» каждому из русских князей, а также известие о поставлении патриархом Дионисия «в митрополиты на Русь», о заточении его Владимиром Ольгердовичем Киевским (о его смерти сообщено под 6894 г.). Под 6895 г. после сообщения об очередной поездке Пимена в Царьград говорится, что «прииде Пимен митрополит на Русь из Царырада не на Киев же убо, но на Москву токмо; и прииде без исправы, понеже на Киеве бе Киприан митрополит, а на Москве Пимин митрополит». Образ Пимена продолжал занимать составителя Ник. и далее: под 6897 г. он поместил особую повесть «Хожение Пименово в Царьград»,
-149-
восходящую к отдельному памятнику «Хождение Игнатия Смольянина», где описывалось, как «фрязы» в Азове пленили Пимена и его спутников и получали с них «мзду»; заканчивается «Хожение» смертью Пимена в Царьграде. Однако к смерти Пимена составитель Ник. возвращался еще раз, после рассказа «О преставлении великого князя Дмитрия Ивановича Московского», сообщив, что «Пимен митрополит всея Русии бысть тогда в Царьграде», и под 6898 г. поместив известие о его смерти. Лишь после этого он рассказывал о торжественном возвращении Киприана в Москву.
Под 6900 г. в Ник. помещен еще один памятник, отражающий события того же периода, - «Повесть о преподобном Сергии» - особая редакция Жития Сергия, в которой Сергию приписывается не только благословение Дмитрия на борьбу с Мамаем, но и наставление его князю, дословно совпадающее (как отметил еще С. К. Шамбинаго) с речью Киприана Дмитрию в предшествующем тексте Ник. (об утолении «ярости нечестивых» «дарами»). Речь эта отражает какую-то особую редакцию Жития Сергия (в других редакциях Жития ее нет). 35)
В редакции, близкой к той, которая читается в Ник., Сказание о Мамаевом побоище было помещено в третьей редакции ВП (сходный текст и в дополнительных статьях Лондонского списка ВП). 36) Упоминание о пребывании Киприана в Москве во время Куликовской битвы противоречило здесь остальным известиям о церковно-княжеских отношениях, заимствованным в ВП из НСС.
В Новгородской летописи Дубровского и в так называемой Ростовской (Архивской) летописи 37) в повесть о Куликовской битве было сделано несколько вставок из Сказания о Мамаевом побоище: об «уряжении полков», о выступлении «потаенного полка» под предводительством Владимира Андреевича и Дмитрия Волынца и о поисках Дмитрия после битвы. Выдержки из Сказания о Мамаевом побоище («Дмитрий Боброков» и «уряжение полков»; поиски Дмитрия после битвы)
-150-
содержатся и в кратком рассказе о Куликовской битве Устюжской летописи; окончательное возвращение Киприана отнесено здесь к 6896 (1388) г. 38)
Очень краткое изложение событий 1375-1381 гг. содержит Степенная книга: упоминается здесь история с Митяем, смерть которого предсказал Сергий; кратко изложена «преславная победа за рекою за Доном» с благословения Сергия. Соперничество Киприана и Пимена упомянуто задним числом в связи с окончательным приходом Киприана при Василии Дмитриевиче. 39) Совсем перепутаны события этих лет в Холмогорской летописи: упоминания о Михаиле-Митяе нет совсем; под 6887 г. сообщается о поставлении Пимена и приглашении Киприана, под 6889 г. о приходе Киприана и заточении Пимена, победа над Мамаем отнесена к 6890 г., но речь идет, скорее, о битве на Воже; более подробно изложено нашествие Тохтамыша, изгнание Киприана и приглашение Пимена, о дальнейшей судьбе которого ничего не говорится, упоминается лишь приход Киприана в 6898 г. 40)
Изложение истории последних лет Дмитрия Донского у В. Н. Татищева (V, 132-175) в основном построено на Ник.: по Ник. дано описание истории с Митяем и Куликовской битвы (дополненное уже отмеченным выше 41) упоминанием о «Василии Татисче»). Расширен лишь рассказ о нашествии Тохтамыша под 6891 (1383) г. Упомянутое в Ник. размышление Дмитрия «с князи и бояры» при известии о нашествии конкретизированы. Дмитрий говорит: «Неудобно намо малости ради вой стати противо хана. И асче побеждены будем, то погубим всю землю Рускую и не можем к тому милости испросити. Аще ли же и победим, то с большею силою пришед, паки вся погубит». Дмитрию возражает «един тысецкий»: «Идем, княже, на броды и станем сожидати воинства. А к хану пошли дары с покорою и проси милости...». Дополнено и упоминание Ник. о переговорах с суздальскими князьями, призывавшими москвичей принять с честью войска Тохтамыша: «Но князь Остей и воевода великаго князя не хотяху верити татарам, рекусче, яко сльстивше, прияв град, погубят все Христианы и всю землю Рускую. Князи же суздальстии, верюсче ли хану и его клятве или льстяхуся великому княжению и завидуюсче силе великого князя Димитрия, кляхуся тяжкою клятвою, яко никое зло граду сотвориса. И народы всии, слышавше сиа, начаша
-151-
кричати на князя Остея и воевод, да смирятся с ханом, глаголюсче, яко „не можем силе его противитися". Тии же со слезами просясче, да претерпят мало, егда князь великий и брат его Владимир Андреевич, собравше силы, приидут на отсечь, ведусче бо, яко с ханом не более 30 000 всех вой его. Но народы не хотяху их слушати, понудиша князя отворити врата и изыти с дары к хану». Рассказ об отъезде Киприана из Москвы в 6892 г. изложен Татищевым без приведения оправданий Киприана и дополнен вероятным, но неизвестно откуда взятым утверждением, будто гнев Дмитрия был вызван тем, что Киприан советовал сопернику Дмитрия Михаилу Тверскому идти в Орду «просити великаго княжения».
| * * * |
-152-
отразилось в «Задонщине» и Сказании о Мамаевом побоище. Однако все эти источники - лишь предположения ученого. А. А. Шахматов думал, что текст не дошедшей до нас «Московской летописи» XIV в. отразился в Новгородской летописи по списку Дубровского. 43) Однако уже А. Н. Насонов отметил поздний характер этой летописи и лежащего в ее основе Новгородского свода 1539 г., связанного с боярским родом Квашниных; 44) М. А. Салмина доказала, что рассказ о Куликовской битве в своде 1539 г., включающий интерполяцию из Сказания о Мамаевом побоище, вторичного происхождения по отношению к летописным рассказам XV в. Необходимо, очевидно, при изучении дошедших до нас источников исходить из реальных текстов, взаимоотношения между которыми были с достаточной убедительностью установлены А. А. Шахматовым (находки новых текстов не поколебали предложенной им генеалогической схемы), а не из догадок ученого.
Наиболее ранним из этих текстов был рассказ Тр., сохранившийся в Сим. и Рог. Известия этого свода несомненно были тенденциозны и далеко не полны: составителя больше интересовали церковные дела (и, конкретно, борьба Киприана за митрополичий престол), чем борьба с Ордой.
Можно полагать, что рассказ Тр. был не первым повествованием о Куликовской битве. Мы знаем только один источник этого рассказа - синодик убитых, хотя и дошедший в рукописи более позднего времени, 45) но составленный, по всей видимости, после сражения. Но наличие в рассказе Тр.-Рог.- Сим. за 1380 г. некоторых дублировок текста (повторение упоминаний о бегстве Мамая и о возвращении Дмитрия в Москву) позволяет, как отметил Л. А. Дмитриев, предполагать, что текст этот уже был дополнен. 46) Даже если считать, что рассказ, совпадающий в Тр. и в Рог.-Сим., о Куликовской битве восходил не к Тр., а к своду 1390-1392 гг., 47) все же эта дата - не современная битве, а отстоящая от нее не менее чем на 10 лет. Рассказ НСС о событиях конца XIV в. не был, очевидно, проникнут такими тенденциями, которые
-153-
заметны в Тр., но он явно вторичен и тоже не лишен тенденциозности. Рассказ этот, видимо, сложился в первой половине XV в. и отражал некоторые политические события этого периода (обвинение суздальских князей в предательстве в 1382 г.) и т. д. Последующее летописание - MCC и особенно Ник. - внесло в этот рассказ множество явных дополнений.
Своеобразие внелетописных памятников, повествующих о Куликовской битве, и их отражения в поздней летописной традиции (Ник. и др.) заключается в том, что только в них содержался рассказ о решающей роли Владимира Андреевича Серпуховского и Дмитрия Боброка в исходе битвы (засадный полк), о поведении Дмитрия Донского во время сражения (обмен одеждами с Михаилом Бренком, поиски и обнаружение его после боя), а также об иноках-воинах, посланных на битву Сергием Радонежским.
В исторической литературе XX в. о Куликовской битве 48) важнейшую роль играли (как и в предшествующих трудах) соображения о «вероятности» или «невероятности» тех или иных отдельных известий о ней. Даже А. Е. Пресняков, отметив, что в памятниках письменности обнаруживается «явная тенденция» выделить роль Владимира Андреевича и князей Ольгердовичей «возможно ярче», указал, что «у нас нет оснований отказать этой тенденции в фактически верной основе, так как нет данных, которые можно ей противопоставить, а внутренняя вероятность говорит в ее пользу». Он, однако, отказался от подробного изложения тех эпизодов битвы, которые читаются в Сказании о Мамаевом побоище и поздних летописных памятниках, ограничившись замечаниями, что роль Дмитрия Донского как «вождя Великороссии в национальной борьбе за независимость» обрисовалась позже «в условной перспективе общественной памяти и книжной разработке „повестей о Мамаевом побоище"». Он отметил, что особенно богата переделками была Ник., «выдвинувшая моральную роль св. Сергия, разработавшая романтический мотив об иноках Пересвете и Ослябе...». 49) В необъятной литературе о Куликовской битве, вышедшей в свет после Преснякова (и особенно в литературе военных и послевоенных лет), преобладает своеобразная военно-историческая трактовка этой темы: опираясь на Сказание о Мамаевом побоище и Ник., авторы предлагают читателям карты, изображающие диспозицию войск на Куликовом
-154-
поле, придают важное значение участию Сергия и троицких монахов, руководству Владимира Серпуховского и Дмитрия Боброка в исходе битвы; обсуждают поведение Дмитрия Донского во время сражения. Но, как и исследователи XIX в. (например., Н. И. Костомаров 50) ), они исходят при этом не из характеристики источников, а из представлений о степени вероятности данного сообщения. Только один из историков XX в. - Г. В. Вернадский - был готов поверить утверждению Ник. об участии Киприана в подготовке к походу на Мамая (он и вообще строил весь рассказ о Куликовской битве по Ник.); 51) остальные склонны были считать эту версию явным вымыслом. Однако об участии Сергия велись споры. Часть исследователей безусловно придавала важное значение участию Сергия в этом событии; часть отрицала его роль. 52) Так же расходились мнения относительно обмена одеждами между Дмитрием и Михаилом Бренком. М. Н. Тихомиров признавал достоверность известия о таком переодевании и даже обосновывал его необходимость; Р. Г. Скрынников считает его невероятным. 53)
Некоторые работы, вышедшие за последние десятилетия, содержали важные наблюдения, связанные с источниками по истории Куликовской битвы. Мы упоминали работы Л. А. Дмитриева, показавшего, что уже первоначальная редакция Сказания о Мамаевом побоище приписывала роль союзника Мамая Ольгерду (а не Ягайло, как следует из всех современных битве источников), и М. А. Салминой, построившей генеалогию летописных рассказов о Куликовской битве. В. А. Кучкин, приведший убедительные аргументы в пользу поздней (не ранее конца XV в.) датировки Сказания о Мамаевом побоище, показал, что в первоначальных редакциях Жития Сергия обет Дмитрия Сергию построить монастырь после победы над Мамаем был дан не перед Куликовской битвой, а перед
-155-
предшествующей ей битвой 1378 г. на Воже (монастырь был построен, как следует из летописей, до Куликовской битвы). 54)
Когда и при каких обстоятельствах появились в источниках рассказы о важной роли Владимира Андреевича Серпуховского (Храброго) и Дмитрия Боброка и о засадном полке, решившем исход боя? В рассказе Тр. ни Владимир, ни Боброк как участники Куликовской битвы не упоминались; НСС дважды упоминал Владимира в связи с битвой, но о засадном полке ничего не сообщал; о роли Боброка он также умалчивал. Развернутый рассказ о засадном полке, Владимире и Боброке принадлежал Сказанию о Мамаевом побоище и, вслед за ним, Никоновской летописи.
Чем может быть объяснено умолчание всех летописей до XVI в. об этом важном, согласно Сказанию и Ник., моменте в истории битвы? Умолчание летописания конца XIV в. о роли Владимира Андреевича может быть объяснено тем, что в 1389 г. между ним и Дмитрием Ивановичем возник конфликт (Дмитрий отнял у серпуховского князя Дмитров и Галич), в начале княжения Василия I Владимир «отъезжал» от великого князя в Новгородскую землю; только затем конфликт был урегулирован. НСС не имел оснований преуменьшить роль Владимира Андреевича; трудно объяснить умолчание в этом источнике о засадном полке, если он играл столь важную роль в исходе битвы. Еще более трудно объяснить умолчание о Боброке во всех летописях до Ник. Никаких оснований для тенденциозного умолчания о нем, если о его деятельности было известно, летописи XV в. не имели. Потомки его служили князьям московским; внук производил перепись в Костроме. 55)
Каков был идейный смысл рассказа о Владимире Андреевиче и Боброке, засадном полке и поисках Владимиром Дмитрия после боя в Сказании о Мамаевом побоище? Исследователи оценивали смысл этого рассказа по-разному. Л. А. Дмитриев писал, что эпизод с засадным полком «прославляет не серпуховского князя, а воеводу князя московского Дмитрия Волынца... Судя по ряду летописных записей, Владимир Андреевич был незаурядным храбрым полководцем. При чтении же Сказания создается впечатление, что автор приуменьшил роль Владимира Серпуховского в событиях 1380 г.». 56) По мнению же М. З. Тихомирова, Сказание прославляло Владимира
-156-
Серпуховского и литовских князей Ольгердовичей. Оно было тенденциозным памятником, изображавшим Дмитрия Донского «почти трусом»: «Это - сознательное искажение действительности, а не только литературный прием». Рассказ о пребывании Дмитрия в конце битвы вдали от поля боя, где его нашли воины, посланные Владимиром Андреевичем, «представляет своего рода памфлет, направленный против великого князя и, вероятно, возникший в кругах, близких к Владимиру Андреевичу Серпуховскому». С Владимиром Андреевичем Серпуховским связывал Сказание о Мамаевом побоище и Р. Г. Скрынников, но, соглашаясь с поздней датировкой Сказания, предложенной В. А. Кучкиным, он считал, что дошедший до нас текст памятника представлял собою позднюю (конца XV в.) переделку некоего более раннего памятника, еще не включавшего содержащихся в Сказании явных анахронизмов. 57)
Таким образом, перед исследователями вновь встает вопрос о некоем протографе, лежащем в основе Сказания (а заодно и «Задонщины»), который ставил еще А. А. Шахматов. Однако никаких независимых текстов, отражающих этот протограф, пока не обнаружено. Исключение составляет один любопытный фрагмент, на который обратила внимание Р. П. Дмитриева. Он содержится в Тверском сборнике XVI в. и обнаруживает сходство со Сказанием и особенно с «Задонщиной»: «В лето 6888. А се писание Софониа резанца, брянского боярина, на похвалу великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Володимеру Андреевичу...». Далее говорится о приходе Мамая, о его намерении идти на Русь, а приписанные и зачеркнутые строки представляли собой концовку, где упоминается «суженое место межу Доном и Днепром, на поле Куликове на реце на Непрядве», где «положили свои головы» русские воины, и воздается им честь и слава. 58) Но даже если предполагать, что этот текст действительно первичен по отношению к известным нам текстам «Задонщины» и Сказания, то вопроса о существовании и характере протографа Сказания он не решает. Здесь не упоминаются ни воины, посланные св. Сергием, ни засадный полк, ни Боброк. Р. Г. Скрынников не дал никакого текстологического обоснования своему предположению о пратексте Сказания о Мамаевом побоище - он просто отнес все «поздние датирующие признаки» в тексте Сказания (Ольгерд вместо Ягайла, Киприан в
-157-
Москве, неправильное именование жены Владимира Андреевича и т. д.) «к слою, возникшему едва ли не в процессе обработки памятника». Как и В. А. Кучкин, он придал важное значение «прямой ссылке автора на источники информации, которыми он пользовался: „Се же слышахом от вернаго самовидца, иже бе от плъку Владимера Андреевича"... », 59) Но эта ссылка на «самовидца», как часто бывало в житийных и сходных с ними памятниках, относилась к сообщению о чуде - о руках, спускавшихся с небес и державших венцы над русскими воинами. 60)
В. А. Кучкин обратил внимание на то, что в «Задонщине», как и в Сказании, упоминалось, что в повороте Куликовской битвы большую роль сыграл Владимир Серпуховской. Он имеет в виду, очевидно, текст в одном из списков «Задонщины» (ГИМ, Муз. собр., № 3045): «И нукнув князь Владимер Андреевич с правые руки на поганаго Мамая с своим князьм Волыньскым, 70-ю тысящами...». 61) Но Р. П. Дмитриева и А. А. Зимин с достаточным основанием признали это место в пространной редакции «Задонщины» вставкой из Сказания. 62) Да и сама «Задонщина», как уже было указано, не может считаться наиболее ранним и близким по времени к Куликовской битве памятником: все, что мы знаем о времени ее письменной фиксации, - это то, что она была написана не позже 1479 г.
Высказывались сомнения в том, что Сказание о Мамаевом побоище, приписывающее столь важную роль Владимиру Серпуховскому, могло быть написано после середины XV в., когда удельное княжество Серпуховское было уничтожено. 63) Но уничтожение его произошло лишь в 1456 г., при внуке Владимира Василии Ярославиче, верном союзнике Василия II в борьбе за престол, которого неблагодарный великий князь тем не менее отправил в заточение. У серпуховского князя оставались сторонники, составившие заговор с целью освободить его. 64) В силе оставался и Троицкий монастырь, основанный на
-158-
бывших владениях Владимира Андреевича и занимавший весьма самостоятельную позицию во время усобиц середины века.
Вопрос о датировке Сказания о Мамаевом побоище, как и «Задонщины», требует, конечно, еще дополнительного исследования. Но дошедшие до нас тексты этих памятников были написаны (или записаны по устным источникам) позже летописных рассказов конца XIV-XV в. о Куликовской битве и не могут считаться основными источниками по ее истории.
Что же мы, однако, знаем о роли церкви в борьбе с Ордой? Положению церкви и борьбе за престол митрополита было в значительной степени посвящено наиболее раннее летописное повествование об истории конца XIV в. - рассказ Тр. и сходных с нею летописей. Однако перипетии этой борьбы в очень незначительной степени связывались в летописном рассказе, как и в трудах большинства историков, с русско-татарскими отношениями. «Повесть о Митяе», включенная в текст Тр., охватывала 1379-1382 гг., т. е. то самое время, когда произошла Куликовская битва; но в повести битва даже не упоминалась, да и в дальнейшем летописном повествовании Тр. она занимала весьма скромное место. Не сообщалось, каково было отношение митрополита Киприана, позиции которого выражал летописный свод, лежащий в основе Тр., к этой битве и к дальнейшим русско-татарским отношениям. Повествуя о том, что в 1381 г. Киприан приехал в Москву, а в 1382 г. опять «съеха из Москвы в Кыев», летописец ничего не говорил о его отношении к Орде.
Но, несмотря на полное отсутствие таких сведений в летописании, недавно в исторической литературе была высказана мысль о решающей роли Киприана и его сторонников, монахов «исихастов» - «всероссиян» в борьбе с Ордой. «...Что было бы, если бы Дмитрий Иванович был побежден Мамаем?» - спрашивал Г. М. Прохоров в монографии, специально посвященной «Повести о Митяе» и русско-византийским отношениям в эпоху Куликовской битвы. «...Он, конечно, отвернулся бы - вынужден был отвернуться - от толкавших его на борьбу с „безбожными" и „погаными" татарами монахов-„всероссиян"...». В подкрепление этой мысли автор ссылается на роль Сергия в событиях 1380 г.: «Как известно, роль Сергия Радонежского в моральном ободрении Дмитрия Ивановича была громадна». 65) Но о какой-либо роли Сергия в подготовке и ходе Куликовской битвы Тр. (связанная как раз с Киприаном!) не упоминала ни единым словом; в НСС упоминалось другое лицо, благословившее Дмитрия на битву, - епископ Герасим. В
-159-
житии Сергия, написанном полвека спустя, говорилось лишь о «моральном ободрении» им Дмитрия перед более ранней битвой на Воже (1378 г.); развили эту тему источники, написанные более чем через сто лет после битвы, - Сказание о Мамаевом побоище и Ник.
На чем вообще основывается представление о существовании на Руси некоего движения исихастов (сторонников направления, игравшего важную роль в византийских церковных спорах), они же «всероссияне» (т. е. сторонники единой митрополии «всея Руси», охватывающей и Северо-Восточную и Западную Русь), в конце XIV в.? Летопись не сообщает ни о каком подобном движении. Утверждение о его существовании было высказано Г. М. Прохоровым в связи с обстоятельствами борьбы Киприана за митрополичий престол после 1376 г. Начал Киприан борьбу за престол еще при жизни московского митрополита Алексия; после его смерти в 1378 г. он сделал попытку приехать в Москву, но был изгнан Дмитрием Донским, желавшим поставить на митрополичий престол спасского архимандрита Михаила-Митяя. Об этих событиях мы узнаем из посланий самого Киприана, написанных в том же 1378 г. Первое из них - послание Сергию Радонежскому и его племяннику Феодору Симоновскому; Киприан извещает их о том, что идет «к сыну своему ко князю великому на Москву» и надеется увидеть «друг друга и наслажитися духовных словес». Второе послание, написанное через 20 дней после первого, - совершенно иное по тону: Киприан описывает те унижения, которые он претерпел после приезда и изгнания, и гневно осуждает своих адресатов - Сергия и Феодора: «И аще миряне блюдутся князя, занежа у них жены и дети, стяжания и богатства, и того не хотят погубити... - вы же, иже мира отреклися есте и живете единому Богу, како, толикую злобу видив, умолчали есте? Растерзали бы одежи своя, глаголали бы есте пред князи, не стыдяся!». Заканчивается послание отлучением от церкви всех, кто «таковое бещестие възложили на мене и на мое святительство» и «хто покусится ту грамоту сжети и затаити...».
Спустя несколько месяцев Киприан, правда, послал на Русь еще одну грамоту, в которой благодарил неких «сынов нашего смирения» за «повиновение и любовь» к церкви и к нему, но грамота эта адресована в рукописи сынам «имярек, имярек, имярек», и кто были эти адресаты, мы не знаем. Нет во всяком случае никаких оснований полагать, что Сергий и Феодор содействовали приезду Киприана в Москву в 1378 г. - недаром в первом послании после своего изгнания он гневно осуждал их. 66)
-160-
Обстоятельства борьбы за митрополичий престол были изложены в «Повести о Митяе». 67) Михаил-Митяй отправился в 1379 г. в Константинополь за поставлением на митрополию; по дороге, в Орде, как сообщает повесть, «ят бысть Митяй Мамаем». Правда, кончился этот эпизод сравнительно благополучно - до нас дошел ярлык, данный Митяю по стандартному образцу тех ярлыков, которые давались его предшественникам-митрополитам. Одновременно с Митяем отправился через Орду в Константинополь и его энергичный противник епископ Дионисий Суздальский. Какова была позиция Митяя и Дионисия по отношению к ханской власти? По этому поводу высказывались два противоположных мнения.
И. Б. Греков считал, что Дионисий был ставленником суздальско-нижегородских князей и «ордынской дипломатии», именно поэтому он благополучно проследовал через Орду, между тем как Мамай, «отпустив Митяя в Кафу, продолжал внимательно следить за московскими иерархами, намереваясь помешать осуществлению их миссии». И. Б. Греков предполагал даже «причастность ордынской дипломатии к смерти Митяя, последовавшей, как известно, на борту корабля, шедшего из Кафы в Константинополь». 68)
Противоположна характеристика, которую дал Дионисию и Митяю Г. М. Прохоров. Дионисия он объявлял идеологом «освободительной антитатарской борьбы», приписывая ему интерполяции в рассказе Лаврентьевской летописи о нашествии Батыя, - предположение, которое должно быть отвергнуто ввиду идентичности рассказа о Батые Лаврентьевской (включая мнимые «интерполяции») с аналогичным рассказом Тр., независимо от Лавр. восходившей к тому же летописному своду 1305 г. 69) Благополучный проезд Дионисия через Орду Г. М. Прохоров объяснял тем, что, «может быть, Дионисий бежал, изменив внешность». Дионисия он считал «единомудренным» с Киприаном, Сергием Радонежским и Феодором Симоновским представителем «иноческой партии». 70)
Построения обоих авторов представляются нам одинаково неубедительными. На основании скупых сообщений источников невозможно сказать, каково было отношение Мамая к Митяю и Дионисию. Что касается принадлежности Дионисия
-161-
к монашеской «партии» Киприана, Сергия и Феодора, то оно вообще ни из чего не вытекает. Дионисий не только не был единомышленником Киприана, но оказался вскоре его соперником в борьбе за престол. После того, как Митяй внезапно умер, не доехав до Константинополя, собор греческих архиереев поставил митрополитом его спутника Пимена; назначение это было провозглашено в соборном определении патриарха Нила, в котором решительно отвергались претензии Киприана на митрополичий престол. 71) В «Повести о Митяе» и в грамотах патриарха Антония, написанных десять лет спустя, поставление Пимена объяснялось «ложью и обманом» с его стороны, 72) и Дмитрий, по-видимому, первоначально не признал его, пригласив в 1381 г. в Москву Киприана. Но двухгодичное пребывание Киприана на митрополичьем престоле оказалось неудачным, и после бегства его из Москвы во время нашествия Тохтамыша он был в 1383 г. изгнан и митрополитом признан Пимен. Однако и положение Пимена не было прочным. В 1383 г. в Константинополь был отправлен Дионисий в сопровождении Феодора Симоновского. Но целью Дионисия было не восстановление Киприана, а утверждение своих собственных прав на митрополичий престол, на что патриарх дал согласие. Однако на обратном пути через Киев Дионисий был в 1384 г. арестован тамошним князем (вассалом Литвы) Владимиром Ольгердовичем. Можно думать, что этот арест был произведен не только «с ведома» (это признает и Г. М. Прохоров), но и по инициативе Киприана, пребывавшего в то время в Киеве в качестве митрополита. Враждебность Киприана Дионисию (умершему в заточении в 1385 г.) выразилась и в написании им десять лет спустя после смерти соперника грамоты в Псков, в которой отменялась «владычня грамота Денисьева» в Псков и несправедливо утверждалось, что «патриарх ему того не приказал деяти». 73) О принадлежности Киприана и Дионисия к одной «партии» говорить, таким образом, довольно трудно.
Нет оснований считать единомышленником Киприана также Феодора Симоновского. В 1383 г. Феодор сопровождал Дионисия в Константинополь и поддержал его притязания на митрополичий престол. В 1386 г. он снова приехал в Константинополь и на этот раз выступил сторонником явившегося на
-162-
патриарший суд московского митрополита Пимена, который назначил его архиепископом Ростовским. 74)
Существование «иноческой партии» в конце XIV в. не только не обнаруживается в источниках, но находится в явном противоречии с ними. Ничем не подтверждается роль ее предполагаемых участников в борьбе с Ордой. Даже Сергию, как мы знаем, эта роль приписывалась лишь с середины XV в., да и то в очень скромной форме, а по-настоящему - с конца века. Киприан, изгнанный Дмитрием из Москвы, пребывал в 1380 г. в Литве и был скорее противником, нежели сторонником московского великого князя. Предположение И. Мейендорфа, что Киприан, «если Ягайло спросил его совета, вступать ли в коалицию с Мамаем», убедил его не делать этого, 75) - простая догадка: мы ничего не знаем ни о таком запросе Ягайла, ни об отрицательном ответе Киприана.
Утверждения Г. М. Прохорова о первостепенной роли «монашеской партии» в борьбе против Мамая стали частью гораздо более широкой концепции, построенной его учителем 76) Л. Н. Гумилевым. Как мы уже упоминали, Л. Н. Гумилев считал, что никакого монгольского завоевания Руси в XIII в. не было, что уже при Александре Невском произошло первое освобождение Руси от монголов, что Русь и Орда представляли собой некое «суперэтническое» единство, а вражда между ними возникла лишь в конце XIV в., при Мамае. 77)
Вражду эту Л. Н. Гумилев объяснял тем, что власть в Орде захватил Мамай, который «опирался на союз с Западом, главным образом, с генуэзскими колониями в Крыму», в то время как его противник, хан Белой орды Тохтамыш, придерживался «традиционной политики союза с Русью, проводимой со времен Батыя». Утверждение автора о союзе Мамая с «Западом» основывается, очевидно, на летописном известии (Тр.) о том, что Мамай, отправляясь на «всю землю Русскую», нанял «Фрязы и Черкасы и Ясы». Гумилев считал, что «поволжские татары неохотно служили Мамаю и их в войске было немного», и поэтому Мамай привлек «ясов и касогов», а заодно «крымских евреев и караимов». Но прежде всего Мамаю «нужны были деньги и немалые» - их он попросил у генуэзцев, владевших колониями в Крыму, - «те обещали помочь, но потребовали взамен получения концессий для добычи мехов и торговли на севере Руси, в районе великого Устюга». Мамай
-163-
предложил Дмитрию, что «за предоставление концессий» он дает ему «ярлык на великое княжение». «Если бы Дмитрий согласился на эту сделку, Московская Русь в короткое время превратилась бы в колонию генуэзцев», - пишет Гумилев, но «преподобный Сергий Радонежский заявил, что с латинянами никаких дел быть не может: на Святую Русь нельзя допускать иноземных купцов, ибо это грех». 78) Убедившись после первых столкновений в том, что русская рать не уступает татарской, Мамай отправил на Русь войска, состоявшие из «генуэзской пехоты» и степняков, мобилизованных «на генуэзские деньги». В итоге Куликовской битвы царство Мамая, - которое, по Гумилеву, было не нормальным этническим образованием, а этнической «химерой», опиравшейся на международную торговлю, - было побеждено, а «новая этническая общность - Московская Русь -выступила реальностью всемирно-исторического значения». 79)
Читатель, который пожелал бы определить источники, на которых основывались эти построения, оказался бы в немалом затруднении. Откуда взял Гумилев известия об опоре Мамая на международную торговлю, о его переговорах с генуэзцами, о их требовании «концессий» в районе Великого Устюга, о сделке, предложенной Мамаем Дмитрию и отклоненной Сергием Радонежским, о «генуэзских деньгах», полученных Мамаем перед битвой, наконец, об участии в его войске «крымских евреев и караимов»?
Из летописей нам известно о некоем Некомате (согласно НСС и более поздним сводам, «сурожанине» - купце, торговавшем с Крымом), ведшем враждебные Москве переговоры с Тверью и Ордой, но ни о каком участии в этих переговорах генуэзцев и их требованиях к Мамаю там ничего не сообщалось. 80)
Не менее загадочно приведенное Гумилевым заявление Сергия Радонежского о недопустимости дел «с латинянами» и допуска их «на святую Русскую землю». Откуда взял автор эту цитату? Ни в Тр., ни в источниках XV в. - в Житии Сергия, в НСС, ни даже о летописях XVI в. ни слова не говорится о заявлениях Сергия против «латинян». Источники богатого подробностями повествования Гумилева о событиях вокруг Куликовской битвы остаются неизвестными.
-164-
Через два года после Куликовской битвы победитель Мамая хан Тохтамыш напал на Москву, сжег и разграбил ее. Почему же этот сторонник «традиционного союза с Русью», никак не связанный с Западом, совершил такое нападение? Виною, согласно Л. Н. Гумилеву, были суздальские князья, составившие донос Тохтамышу на Дмитрия, - «сибиряку и в голову не пришло, что его обманывают», - а также «характер населения, осевшего в Москве» и ответившего хану сопротивлением. «Посадский люд» хотел выпить и погулять; напившись, москвичи забрались на кремлевские стены «и ругали татар, сопровождая брань соответствующими жестами», - «а татары, особенно сибирские, народ очень обидчивый, и поэтому крайне рассердились». Восставшие не хотели выпускать митрополита Киприана из города и ограбили его «до нитки». «...Когда был выпит весь запас спиртного, москвичи решили договориться с татарами» и впустить их послов в город, «но когда открывали ворота, никому из представителей „народных масс" не пришло в голову выставить надежную охрану», «татары ворвались в город и устроили резню». 81)
Версия о пьяных москвичах была взята Гумилевым из летописной и историографической традиции, восходившей к НСС, где горожанам ставилось в упрек нежелание выпустить из города Киприана; из этого же источника взято упоминание о роли суздальских князей в походе Тохтамыша (хотя об их «доносе» Тохтамышу и в этом своде ничего не сообщается). В Тр. упоминания о суздальских князьях, о пьянстве москвичей и о попытке Киприана уехать из Москвы вообще не было, - там говорилось только о вероломстве татар и об их зверствах и грабеже в городе. Но и НСС описывал стойкость осажденных, подвиги их предводителя князя Остея и москвича - суконника Адама. Непонятно, на каком основании Л. Н. Гумилев приписывал инициативу в переговорах с Тохтамышем горожанам: во всех летописях говорится, что именно хан, не сумев взять город, обманул Остея «лживыми речами и миром лживым», убил его и захватил город. Почему же Гумилев именует Тохтамыша «добродушным и доверчивым» и объявляет его поход «совсем не страшным»?
Изучение летописной традиции, отражающей последние годы правления Дмитрия Донского, позволяет отделить ранние сообщения об этом историческом периоде от поздних наслоений. Многие живописные подробности (в частности, рассказы о перипетиях Куликовской битвы) должны быть отнесены не
-165-
к категории исторических фактов, а к области преданий. Рассказы XV-XVI вв. не теряют при такой постановке вопроса научной ценности; они могут рассматриваться как «культурные остатки» времени их написания, как свидетельства о постепенно нараставшем интересе к событиям конца XIV в., о ретроспективной их оценке (особенно с конца XV в. - времени окончательного освобождения от ордынского ига).
Отделив раннюю традицию от поздней, мы обнаруживаем ряд «белых пятен» в истории конца XIV в., на которые прежде обращалось мало внимания. Какова была действительная роль иерархов русской церкви в событиях того времени? Представление о Сергии как вдохновителе Куликовской битвы было создано, как мы видели, более поздней традицией - высоко почитаемый как святой и основоположник общежительного монашества в Северо-Восточной Руси, он был, вероятно, сторонником Дмитрия Донского и его политики, но о конкретном участии его в событиях 1380 г. мы не имеем достоверных сведений. Киприану идея борьбы с Ордой была чужда; это видно хотя бы из текста связанной с ним Тр. 82) Возможно, что смысл его многолетнего противостояния с Дмитрием Донским заключался в борьбе за единую митрополию «всея Руси» (т. е. за древнюю киевскую митрополию, находившуюся к тому времени во владениях двух государей - литовского и московского) - против выделения из нее отдельной митрополии «великой Руси» (т. е. Северо-Восточной, Московской). 83)
Неясными остаются позиции Митяя, Дионисия и Пимена. Митяй - безусловный приверженец Дмитрия, его ставленник. Дионисий был противником Митяя, но также и Киприана, который, видимо, был виновником его заточения в Киеве в 1384 г.; он был образованным иерархом, уважаемым в Византии, но роль его в русско-татарских отношениях 84) остается неизвестной, - то, что при нем был переписан Лаврентием летописный свод начала XIV в., ни о чем не свидетельствует.
-166-
Наиболее загадочна фигура Пимена. Грамота патриарха Нила 1380 г., резко осудившая Киприана и рукоположившая Пимена на митрополичий престол Киева и «великой Руси», именовала его «благоговейнейшим иеромонахом» и не выражала сомнений в том, что поставления его домогался сам Дмитрий. 85) Но грамота другого патриарха, Антония, данная в 1389 г., обвинила Пимена в сочинении «подложной грамоты» и утверждала права Киприана. 86) Утверждение, что эти «подложные грамоты» были написаны на данных Дмитрием Митяю незаполненных «харатьях» с печатями, которые должны были служить в случае нужды векселями, встречается только в «Повести о Митяе». Повесть утверждает, что по возвращении Пимена из Константинополя (согласно летописи, он вернулся в 1381 г.) Дмитрий обвинил его в обмане, снял с него клобук и сослал в Чухлому и Тверь. Фактом остается, однако, то обстоятельство, что в 1382 г. Пимен был вновь приглашен Дмитрием на митрополичий престол и занимал его в течение шести или восьми лет. Неупоминание об этом в «Повести о Митяе» (вопреки всем летописным текстам) Г. М. Прохоров объясняет тем, что повесть была написана не позднее 1382 г., 87) но умолчание об изгнании Киприана в этом году и приглашение Пимена могло носить тенденциозный характер - упоминание об этом полностью противоречило бы счастливому для Киприана окончанию повести. Заслуживает внимания загадочное сообщение НСС и следующих ему летописей о приезде Киприана на Русь в 6894 (1386) г. (какую Русь? В Литовской Руси Киприан, очевидно, пребывал все эти годы). Возможным подтверждением этого известия служит соборное постановление патриарха Нила 1387 г., где говорилось, что Киприан просил отсрочки его приезда на соборный суд, пока он идет «по делу, на которое он посылается» по приказу императора, с оговоркой, чтобы он «никоим образом не совершал ничего святительского в Великой Руси и не ходил туда». 88)
Мы не знаем, кто из деятелей конца XIV в. был провозвестником освобождения Руси от ордынского ига и выступали ли тогда подобные провозвестники. К теме борьбы с ханской властью обратился лишь в первой половине XV в. Новгородско-Софийский свод, включивший в общерусское
-167-
летописание тверские рассказы о восстаниях начала XIV в. и поместивший пространные повести о Куликовской битве и нашествии Тохтамыша. В прямой и развернутой форме призыв к отказу от подчинения ханам был высказан лишь в 1480 г. архиепископом Вассианом Ростовским накануне окончательного освобождения от ханской власти.
-168-
| * * * |
^ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Летописные известия о трех различных эпохах истории Древней Руси, рассмотренные в предшествующих главах, дают основание поставить сходные вопросы: какие из этих известий могут быть отнесены к числу сообщений о достоверных фактах, а какие - к числу возможных? Возможно ли, что киевский правитель Аскольд, упомянутый в Начальном своде и в ПВЛ как пришлый варяг, возглавлял те походы русов на Царьград, о которых упоминали византийские источники, не называвшие имен предводителей походов? Возможно ли, что ижорянин Пелгусий, упоминаемый в Житии Александра Невского как свидетель чудесного явления святых Бориса и Глеба, желавших помочь “сроднику своему Александру”, был в действительности княжеским разведчиком, сообщившим о подготовке нападения шведов на Русь? Мог ли Сергий Радонежский благословлять Дмитрия Донского на битву с Мамаем и присылать на помощь ему иноков-воинов Пересвета и Ослябю? Все это теоретически возможно. Однако предположения такого рода не выходят за пределы возможного. Они не вытекают из показаний заслуживающих доверия источников. Иными словами, перед нами простые догадки.
Разграничение сведений, которые могут быть с достаточной достоверностью (в тех пределах, которые допускает лишенная эксперимента наука) извлечены из источников, и догадок, которые строятся только на возможности, - одна из основных задач исторической науки. Более ста лет тому назад немецкий историк Л. Ранке заявил, что суть работы историка заключается в том, чтобы выяснить, “как это было на самом деле (wie es eigentlich gewesen sein)”. 1) Формула эта не раз вызывала возражения в последующие времена. Опираясь в своем повествовании на нарративные источники, следуя даже
-169-
наиболее достоверным из них, историк излагает обычно историю правителей, которая далеко не идентична истории страны и народа в целом. Он, в лучшем случае, указывает на то, как происходили политические события, но не отвечает, почему они происходили, почему возникали и заканчивались победой или поражением войны, почему происходили государственные перевороты и т. д.
В XIX и особенно в XX в. произошел сдвиг интересов в трудах ученых от истории правителей к истории людей, широких масс населения. В России XX столетия этот сдвиг получил особенно резкие формы в связи с установлением безраздельного господства марксизма в историографии и заменой политической истории обществоведением. Ныне в связи с отказом от обязательной марксистской идеологии наблюдается обратное движение: переиздаются книги XIX в., посвященные царям и полководцам, в том числе и такие, которые уже в начале XX в. расценивались как анахронистические сочинения. Но интерес к истории людей проявляли не только историки-марксисты. Понимание истории как закономерного процесса, движущей силой которого выступают широкие массы населения, был присущ русской историографии, во всяком случае с конца XIX-начала XX в. (Ключевский, Платонов, Милюков, Павлов-Сильванский, Пресняков и др.); он свойствен и западной историографии. О необходимости изучать историю “всех, без одного исключения всех, людей, принимающих участие в событии”, а не “отдельных лиц”, писал Л. Н. Толстой. 2)
Конечно, изучение истории как массового процесса требует перенесения внимания с нарративных на иные источники - документальные, отчасти вещественные. Но такое обращение к другим источникам не отменяет необходимости соблюдать основные источниковедческие принципы: разграничение гипотез и простых догадок, изучение источника в целом для привлечения его отдельных известий, недопустимость предвосхищения анализа источника синтетическим построением. Об опасности такого предвосхищения при изучении совсем иного, археологического материала писал А. А. Формозов. 3) Уйти от необходимости выяснения, “как это было на самом деле”, нельзя ни в каком историческом исследовании.
Но такое выяснение во многом разрушает сложившееся представление об истории. Непривычно представлять себе историю Древней Руси без красочных описаний походов на
-170-
Царьград, без рассказа о хитроумном отмщении Ольги жителям Искоростеня, о подвигах шести “храбров” в Невской битве и засадного полка на Куликовом поле. Так же болезненно ощущается разрушение традиционных взглядов на всемирную историю. Тартарен из Тараскона в романе А. Доде был глубоко возмущен, когда ему сказали, что его любимый герой Вильгельм Телль - легендарная личность, что он никогда не существовал. 4) Легко ли расстаться с образом Галилея, смело отвечающего инквизиторам, что земля “все-таки вертится”, и признать, что великий ученый был вынужден отречься от своих взглядов? “Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман”, - писал Пушкин, и как художник он мог так говорить. Писатель вправе приписывать историческому лицу, если тот является персонажем его произведения, то, что он мoг сделать и сказать: его творчество выходит за рамки сообщений источников.
Но история - не искусство, а наука, она претендует на истинность своих утверждений. Обедняет ли такая приверженность к “низким истинам” наши знания? Отказавшись от использования поздних или недостоверных источников как носителей информации о древности, мы получаем возможность оценить их как “остатки прошлого”, как памятники того времени, когда они были созданы.
Уже в 1947 г. один из представителей петербургской исторической школы, ученик А. Е. Преснякова, Б. А. Романов предлагал рассматривать летописные рассказы “не как счастливо сохранившееся подобие „газетной" (хотя и бедной) хроники, а как литературное произведение данной исторической секунды, отразившее именно эту историческую секунду с ее злобами дня, полемиками, тенденциями и борениями”. 5) Предания о вещем Олеге, Игоре, Ольге, Алеше Поповиче не были описанием действительных фактов IX и X вв., но они отражали эпическую традицию, которой предстояло жить на Руси еще много столетий. Поздние сочинения о Куликовской битве не были “газетной” хроникой этого сражения, но они отражали постепенное осознание победы над Мамаем на протяжении столетия после битвы. Мы имеем серьезные основания сомневаться в том, что составитель Никоновской летописи имел в своем распоряжении древнерусский “лист”, затерянный в древние времена и внезапно всплывший из недр московских архивов в XVI в. Но история составления этого летописного свода требует изучения. Как справедливо отметил Б. М. Клосс, “проблема уникальных известий Никоновской летописи до
-171-
конца еще не решена и заслуживает дополнительного изучения”. 6) Едва ли можно считать, например, что известие о Вадиме и восстании новгородцев против Рюрика было отражением политической тенденции Никоновской. Скорее, в рассказе о Вадиме можно видеть отражение устной традиции, которую составитель летописного свода считал нужным включить для полноты повествования (по той же причине включали в свое изложение аналогичные предания составители Начального свода и ПВЛ). Почему летописец XVI в. счел возможным использовать это предание? Это довольно сложный вопрос. Сводчик, составлявший Никоновскую летопись, был, по всей видимости, вполне лоялен по отношению к великим князьям всея Руси, считавшимся потомками Рюрика, но, с другой стороны, право Рюрика и его сыновей на русский престол в XVI в. уже никем не оспаривалось и летописец мог смело включить в свое изложение рассказ, в котором Рюрик выступал в не совсем положительной роли. Более важным могло представляться этому летописцу то обстоятельство, что Аскольд по его рассказу был христианином, а Рюрик и его преемники (вплоть до Владимира) - язычниками. Иосифляне, к числу которых принадлежал митрополит Даниил, были особенно привержены церковной ортодоксии и не затруднялись критиковать государей, если они были недостаточно привержены христианству. Изучение летописных рассказов не только как носителей информации о том времени, о котором они повествовали, но и как памятников того времени, когда они были созданы, открывает перед историком такие возможности, каких не дает “потребительское” или иллюстративное использование этих памятников.
-172-
| * * * |
С Вашими замечаниями и предложениями можно зайти в Трактиръ или направить их по электронной почте.
Буду рад вашим откликам!
|
|
|
