Русский город
Архитектурно-краеведческая библиотека

А. А. Формозов
Институт археологии РАИ. Москва

Роль Н.Н. Воронина в защите памятников культуры России.

OCR по Российская археология, 2004. № 2, с. 173—180.
Деление на страницы сохранено. Номера страниц проставлены внизу страницы. (Как и в журнале.)
OCR и подготовку к html-публикации на сайте Русский город осуществил Дмитрий Камшилин.
 

13 октября 2004 г. исполнится сто лет со дня рождения Николая Николаевича Воронина — выдающегося отечественного археолога, историка искусства и культуры Древней Руси.

Специалистам хорошо известны раскопки, проведенные им для исследования исчезнувших с лица земли памятников зодчества во Владимире, Боголюбове, Гродно, Смоленске, Москве, его многочисленные (более 300) публикации о древнерусской архитектуре и, конечно, монументальный двухтомный труд “Зодчество Северо-Восточной Руси XII—XIV веков”.

Известно и о заслугах Воронина в охране памятников русской культуры. Но эта сторона его деятельности в полной мере не оценена. В недавнем обзоре Л.А. Беляева и А.В. Чернецова “Русские церковные древности” лидером в этой области назван Б.А. Рыбаков, Воронин же упомянут мельком (Беляев Л.А., Чернецов А.В., 1996. С. 34, 35).

Как свидетель тех лет, могу утверждать, что Рыбаков в 1940—1970-х годах никогда публично не ратовал за памятники старины, говоря побуждавшим его к этому: “Все равно нам ответят: “Мертвые хватают живых”. Воронин же был очень активным и смелым защитником памятников и сумел многого достичь. Об этом я и хочу напомнить.

Николай Николаевич родился во Владимире на Клязьме. С детских лет он рос в окружении замечательных творений русских зодчих. Он рано узнал и полюбил их. Отец будущего ученого был земским техником, принадлежал к разночинческой среде, обычно равнодушной к религии и искусству. Не был верующим и Николай Николаевич, но искусство чувствовал тонко и глубоко.

Учился Воронин в родном городе, сперва в гимназии, а после революции в единой трудовой школе. Окончив ее в 1922 г., он поехал в Петроград и поступил на Факультет общественных наук университета. По окончании ЛГУ в 1926 г. был принят в аспирантуру Государственной академии истории материальной культуры (ГАИМК).

В послереволюционные годы Воронин видел разгром владимирских храмов, изъятие церковных ценностей. Но изучение древнерусского искусства в 1920-х годах еще продолжалось.

В XIX в. оно не пользовалось признанием у офранцуженного дворянства, воспитанного на догмах классицизма. Консервативные и клерикальные установки Александра III привлекли внимание к памятникам церковного зодчества, но расценивались они односторонне — как национальные реликвии — святыни. Подлинное признание пришло к ним лишь в начале XX столетия. Художники Серебряного века И.Э. Грабарь, И.Я. Билибин, А.В. Шусев и др. много сделали для выявления и пропаганды памятников русской архитектуры именно как произведений искусства.

После революции некоторые из деятелей этого круга не покинули родину и приняли участие в развитии музейного дела и охраны памятников в нашей стране. Из разгромленных дворянских усадеб, из закрытых церквей и монастырей вывозили художественные сокровища, создавали музеи, нередко в тех же усадебных и церковных зданиях.

На этом фоне интерес Воронина к древнерусской архитектуре в 1920-х годах мог найти понимание и поддержку.

В ГАИМК существовал Разряд русского зодчества во главе с бывшим сотрудником Императорской археологической комиссии Константином Константиновичем Романовым (1882—1941). имевшим большой опыт реставрации памятников архитектуры. Разряд русского искусства возглавлял крупный искусствовед Николай Петрович Сычев (1883—1964). Вместе с ним работали такие знатоки искусства, как П.И. Нерадовский, С.П. Яремич, Л.А. Дурново. У них то и учился Николай Николаевич.

В 1929 г. в аспирантском сборнике ГАИМК увидела свет первая статья Воронина. Она посвящена проведенному в 1928 г. обследованию усыпальницы боярского рода Нагих в с. Благовещенском Александровского р-на Владимирской обл. Это памятник московской архитектуры, и не ранний — 1631 г., но отголоски владимирской школы в нем еще заметны. (Не даю ссылок при упоминании публикаций Воронина. См.: Список работ Н.Н. Воронина, 1966. С. 13—20: Работы Н.Н. Воронина ..., 1976. С. 8—10).

-173-

Аспирантура была закончена в 1931 г. Аспирантским сочинением (тогда не применяли “старорежимный” термин “диссертация”) стала книга “Очерки по истории русского зодчества XVI—XVII веков”. Опубликована она была не сразу и не в первоначальном виде только в 1934 г.

После ликвидации НЭПа, “Великого перелома” изменилась ситуация в идеологической сфере. Темы, связанные с русской архитектурой, оказались не просто неактуальными, но даже опасными. В них усматривали “проповедь поповщины и великодержавного шовинизма”. А Сталин на XVI съезде ВКПб в 1930 г. назвал великодержавный шовинизм главной опасностью. Этим и объясняется как задержка с публикацией работы, так и ее характер.

Основное внимание уделено не архитектуре, тем более не лежащим в ее основе элементам христианского учения, а строительным материалам, организации рабочей силы, роли мастеров-строителей, возникновению архитектурных чертежей. В предисловии автор говорит, что ГАИМК вступила в стадию перестройки, и главным теперь должна быть история производства. Ценным в работе было привлечение большого числа архивных документов. Сформулирована здесь и мысль, ставшая основной в воронинской концепции развития русской архитектуры: московское зодчество сформировалось на базе владимиро-суздальского.

Книга полезна, но мы пока не слышим в ней того голоса Николая Николаевича, какой привыкли слышать в его выступлениях зрелых лет.

Шли трудные тридцатые годы. По приказу властей всюду разрушали церковные здания. Не делалось исключения и для шедевров искусства вроде Михайловского Златоверхого монастыря в Киеве с его фресками и мозаиками XII в. Пострадали и древности родного для Николая Николаевича Владимира.

В этих условиях в ГАИМК решили свернуть работу по изучению древнерусского искусства, а тех, кто им занимался, направить в группы, созданные для исследования генезиса и развития феодализма. И в 1931 г. окончивший аспирантуру Воронин очутился в группе возникновения феодализма, возглавляемой спущенным свыше в ГАИМК “красным профессором” М.М. Цвибаком (Свердлов, 1996. С. 193, 194).

Человек очень трудолюбивый. Воронин и здесь старался активно работать. Итогом занятий в новом для него направлении стала его вторая книга “К истории сельского поселения феодальной России” 1935 г., целиком построенная на материалах письменных источников и связанная с археологией лишь косвенно. Подзаголовок книги — “Погост, слобода, село, деревня”. Автор стремился понять, чем отличаются друг от друга эти типы поселений и какому из них соответствуют интересующие археологов городища. Напомню, что как раз в эти годы археологи перешли от раскопок курганов к изучению древних поселений, и А.Н. Лявданский предложил первую классификацию городищ. Но о любимой архитектуре в этой книге Воронина совсем не говорится. Когда во второй половине 1930-х годов историческая наука в СССР начала избавляться от навязанного ей социологизаторства в стиле М.Н. Покровского, работы предшествовавших лет, написанные в таком духе, подверглись суровой критике. Не обошла она и Николая Николаевича. Ученые с классической дореволюционной подготовкой С.В. Бахрушин (1936. С. 191—194) и Б.А. Романов (1960. С. 328—418) в своих рецензиях на книгу Воронина отмечали, что источники он использовал не всегда корректно. Рассказы московских повестей XVI—XVII вв. некритически перенес на ситуацию XV в. Воронин принял антиисторический термин М.Н. Покровского “Владимирская революция”, рассматривал Владимир как чисто торговый город и т.д.

Неслучайно в 1937 г., когда ГАИМК был преобразован в Институт истории материальной культуры Академии Наук СССР (ИИМК), назначенный директором института И.А. Орбели в число тех, от кого надо избавиться, включил и Воронина. Должно быть, он видел в нем лишь сторонника школы Покровского и соратника развенчанного, а затем и расстрелянного Цвибака.

Не берусь судить, насколько искренне принял разработки Покровского и Цвибака Николай Николаевич. В дальнейшем вульгарным социологизмом он отнюдь не грешил.

Работа с письменными источниками была для него все же небесполезной, помогла ему потом рассматривать памятники архитектуры на широком историко-культурном фоне. Но душа его лежала к совсем иным темам — к произведениям искусства.

Вернуться к любимому делу удалось во второй половине 1930-х годов. Тогда, после осуждения в 1936 г. спектакля “Богатыри” на слова Демьяна Бедного в Камерном театре, руководство страны начало декларировать свое уважение к наследию русской культуры. Разрушения памятников, если не прекратились, то во всяком случае не афишировались. Стало возможным вернуться к изучению архитектуры Древней Руси.

Сменивший в 1938 г. Орбели на посту директора ИИМК товарищ Воронина по аспирантуре М.И. Артамонов вернул Николая Николаевича на работу в ИИМК. Дал он ему и возможность провести первую его экспедицию по исследованию памятников зодчества путем раскопок. В духе времени объектами раскопок были выбраны памятники не церковного, а гражданского зодчества — дворцы владимирских князей. В 1938 г. во Владимире безуспешно искали следы дворца кня-

-174-

зя Всеволода. Зато в Боголюбове фундаменты дворца Андрея Боголюбского были выявлены. К дворцу примыкал собор, а к нему был пристроен киворий, остатки которого были расчищены и изучены.

Эти работы положили начало длинной череде экспедиций Воронина в поисках разрушенных памятников русского зодчества, длившейся до 1960-х годов.

Еще важнее было другое начинание ИИМК — подготовка “Истории культуры Древней Руси”. Первоначально редакторами ее были М.И. Артамонов, Н.Н. Воронин и М.А. Тиханова. Война задержала завершение работы. Два тома “Истории” увидели свет уже в 1948 и 1951 гг. под редакцией одного Воронина.

В 1940 г. в связи с подготовкой этого издания в “Кратких сообщениях ИИМК” напечатана программная статья Воронина “Основные проблемы истории культуры Древней Руси XII—ХIII веков”. Недавно в сокращенном виде она переиздана в “Антологии советской археологии” (1995. Т. II). Сегодняшний читатель прочтет ее не без удивления.

Текст перенасыщен цитатами из “классиков марксизма” и только что вышедшего сталинского “Краткого курса истории ВКПб”. Основная задача статьи — доказать, что изучение культуры Древней Руси вполне допустимо в СССР, если оно ведется с позиций марксизма.

Для того, чтобы понять тональность статьи, надо помнить о том, что происходило незадолго до ее выхода. Были не только разрушены многие шедевры русского зодчества, но и репрессированы десятки ученых, ими занимавшихся. А.И. Анисимова и Н.М. Щекотихина расстреляли, Н.П. Сычев и П.И. Нерадовский провели к концлагерях более десяти лет. Шельмованию подверглись и владимирские краеведы, писавшие о памятниках старины в родном городе (Экземплярский, 1933).

Этим и объясняется характер воронинской статьи, равно как и содержание его первой книги о русском зодчестве XVI—XVII вв.

Для составления “Истории культуры Древней Руси” М.И. Артамонов и Н.Н. Воронин собрали сильный коллектив археологов, искусствоведов, историков и филологов. Главы, написанные А.В. Арциховским, Н.Н. Ворониным, М.К. Каргером, Д.С. Лихачевым, Б.А. Рыбаковым, П.Н. Третьяковым и др., дали такую широкую картину развития определенных сторон русской культуры, какой мы не найдем в более ранних изданиях. Достаточно напомнить о том, что из отдельных разделов двухтомника выросли две выдающиеся монографии: “Люди и нравы древней Руси” Б.А. Романова (Л., 1947) и “Ремесло Древней Руси” Б.А. Рыбакова (М., 1948).

К началу 1940-х годов Воронин получил, наконец, возможность целиком посвятить себя любимому делу и как полевой работник, и как кабинетный исследователь. Но тут началась война.

Николай Николаевич пошел добровольцем на фронт. Вскоре в районе Стрельни он подорвался на мине, был ранен в ногу и демобилизован.

В госпитале он лежал в Москве и, как только смог выходить, естественно, отправился в Московское отделение ИИМК, постарался войти в круг интересов своих столичных коллег. К этому времени первый брак Воронина с Гали Федоровной Корзухиной распался. Возрождавшийся к жизни молодой ученый увлекся сотрудницей МОИИМК Екатериной Ивановной Горюновой. Она стала его второй женой, а сам он перебрался из Ленинграда в Москву и был зачислен в штат МОИИМК.

Война принесла русской культуре страшные потери. Превратились в руины новгородские церкви и пригородные дворцы Петербурга, погибли коллекции сотен музеев. Еще с Первой Мировой войны, когда при обстреле Реймса немецкой артиллерией пострадал собор XII—XIII вв., обвинения противника в вандализме стало составной частью пропаганды. Советское руководство это учло и уже зимой 1941—1942 гг., после битвы под Москвой, объявило на весь мир о разрушении немецкими оккупантами Ново-Иерусалимского и Иосифо-Волоколамского монастырей. Была создана правительственная комиссия по определению ущерба.

В этих условиях Воронин и начал свою деятельность в области охраны памятников. Уже в дни войны вышла его брошюра “Памятники архитектуры и их охрана” в издании Академии архитектуры (М., 1944) и программная статья “О восстановлении древнерусских городов” в “Историческом журнале” (1945, № 3).

Николай Николаевич небезосновательно опасался того, что при восстановлении городов, попавших в зону военных действий, наши архитекторы и строители не сохранят древние здания, особенно церковные.

Опасения вскоре подтвердились. В конце войны А.В. Шусев разработал генеральный план реконструкции Новгорода Великого, где каждый древний храм находил свое место среди современной застройки. Но в 1951 г. Новгородский облисполком принял решение разобрать поврежденный в войну знаменитый храм Спаса на Нередице с фрагментами фресок XII в., церкви Николы на Липне, Успения на Волотовом поле, Спаса на Ковалеве, Иоанна на Опоках, постройки Сковородского и Хутынского монастырей и десяток других новгородских достопримечательностей (Монгайт, 1951).

Очень важно, что в статьях 1940-х годов Воронин говорил не только о разрушении памятников русской архитектуры оккупантами, но и о том, что делалось в 1920—1930-х годах нами самими. Упомянув о гибели таких выдающихся памятна-

-175-

ков зодчества, как церкви Гребневской Божией матери и Успения на Покровке в Москве, Воронин расценивал это тоже как акты вандализма, а вовсе не как оправданную нуждами строительства расчистку столичных улиц. То, что первым сумел сказать это в печати именно Н.Н. Воронин, подчеркивал в своих воспоминаниях о нем Д.С. Лихачев (2000. С. 57).

На состоявшемся в Москве весной 1945 г. Всесоюзном археологическом совещании был поднят вопрос о плохом состоянии памятников культуры в СССР. Доклад об охране памятников сделал И.Э. Грабарь. Но более важной стала публикация в “Материалах к Всесоюзному археологическому совещанию” статьи Воронина “К вопросу об организации и юридическом обосновании дела охраны и исследования археологических памятников в СССР”. Там констатировалось, что после ликвидации в 1938 г. ведавшего охраной Комитета при Президиуме ВЦИК “археологические памятники остаются до сих пор без надзора” (С. 188). Законы, каравшие за ущерб, причиненный остаткам старины, отменены. Повсеместные акты вандализма не пресекаются и на наказываются.

На волне патриотизма и интереса к сокровищам национальной культуры, проявившихся в дни войны, к 220-летнему юбилею Академии Наук СССР в 1945 г. издательство Академии выпустило две книги Воронина: “Древнерусские города” и “Памятники Владимирско-суздальского зодчества”.

Когда центр ИИМК был перенесен в Москву, Н.Н. Воронин возглавил сектор славяно-русской археологии. Он целеустремленно трудился над подготовкой к печати двух томов “Истории культуры Древней Руси” и главной своей книги о владимирской архитектуре. Первый вариант этой работы он защитил как докторскую диссертацию в 1944 г.

Победа в Отечественной войне вызвала у людей большой творческий подъем. С нигилистическим отношением к наследию русской культуры, казалось, было покончено. Воронин и его сверстники могли посвятить себя его изучению. Это даже приветствовалось.

В первые послереволюционные годы в этой области работали в основном так называемые “бывшие”, порою даже титулованные люди из тех, кто и раньше собирал художественные коллекции и был знатоком старины. Таков князь Эспер Эсперович Ухтомский (1861—1921), расстрелянный вместе с Н.С. Гумилевым по “Таганцевскому делу” за информацию иностранцев о состоянии русских музеев после революции. Таков граф Юрий Александрович Олсуфьев (1869—1938) — сотрудник Третьяковской галереи, расстрелянный в годы ежовщины. Можно назвать и Софью Васильевну Разумовскую — сотрудницу Музея изящных искусств, опубликовавшую в 1928—1930 гг. ряд статей по античности, а потом потерявшую возможность работать. Директором Оружейной палаты в 1922—1929 гг. был Дмитрий Дмитриевич Иванов (1870—1930) — к 1917 г. директор департамента Министерства юстиции знаток старой мебели и фарфора. Он противился распродаже сокровищ Оружейной палаты, направляя протесты в верха, был за это снят с поста директора, стал рядовым хранителем, но, не выдержав продолжавшееся разграбление коллекций, покончил с собой. Костромской дворянин Леонид Николаевич Казаринов (1871—1941) дослужился в Петербурге до генерального чина действительного статского советника. После революции не эмигрировал, уехал в родную Чехлому. Создал там музей, успешно занимался археологией. В 1930 г. был арестован и сослан на Север. Вернулся в Чухлому инвалидом, умер в полной нищете.

Этих “бывших людей” коммунистическая власть стремилась заменить новыми кадрами, воспитанными в советскую эпоху. Для судеб русской культуры было крайне важно, найдутся ли среди нового поколения достойные преемники дореволюционных ученых, любящие, знающие и умеющие исследовать памятники культуры. Такие люди нашлись, и в этой новой плеяде Николай Николаевич был звездой первой величины.

Конец сталинской эпохи — с кампаниями идеологических проработок, обвинениями деятелей культуры во всевозможных грехах — не был легким ни для кого, и для Воронина в частности.

Во время войны он написал очерк об Андрее Боголюбском и в конце 1940-х годов попытался издать книгу об этом выдающемся деятеле русской истории. Издательство АН СССР направило рукопись на внутренний отзыв В.Т. Пашуто, а тот заявил, что Андрея Боголюбского никак нельзя причислить к сонму “великих предков”, о которых говорил Сталин, и книгу печатать нельзя. Увидела свет она через 60 лет после написания и почти 30-после смерти автора.

Вслед за сессией Сельхозакадемии 1948 г. с разгромом классической генетики во всех институтах АН СССР происходили заседания, на которых было приказано выявить и заклеймить чуждых советской науке ученых. И на заседании в ИИМК специалист по истории русской архитектуры из Ленинграда М.К. Каргер выступил с обвинениями Н.Н. Воронина в проповеди поповщины в его книге “Древнерусские города”.

В 1951 г. Воронин был перемещен с поста заведующего сектором славяно-русской археологии ИИМК на пост заведующего архивом института, как выражался сам Николай Николаевич “сдан в архив”. Сектором стал заведовать Б.А. Рыбаков.

Работать было трудно. В “Истории культуры Древней Руси” раздел о денежном обращении написал Н. П. Бауер. В 1942 г. в блокадном Ленин-

-176-

граде он был арестован и расстрелян. Заказать новый текст было некому. Решили издать очерк Бауера за подписью Б.А. Романова. Раздел о прикладном искусстве написал Л.А. Динцес, в чем-то исходивший из положений Н.Я. Марра. После статей Сталина о языкознании 1950 г. уже печатавшийся том “Истории культуры Древней Руси” вернули из типографии в ИИМК на переработку. Динцеса уже не было в живых. Николаю Николаевичу пришлось подгонять его текст к новым установкам.

Неблагополучно обстояли дела и с охраной памятников. В 1947 и 1948 гг. появились постановления Совета министров РСФСР и Совета министров СССР “о мерах по улучшению охраны памятников культуры”. Но на местах, да и в столице эти постановления совсем не соблюдались. Старые здания повсеместно разрушали, даже если это были выдающиеся произведения архитектуры.

Дееспособный орган по охране при правительстве так и не был создан. Взамен его в 1942 г. возник консультативный научно-методический совет по охране памятников, сперва при Комитете по делам искусств, а затем при Президиуме АН СССР. Воронин вошел в состав Совета, но был неудовлетворен его деятельностью.

Возглавлял Совет Игорь Эммануилович Грабарь (1871—1960). Талантливый живописец Серебряного века он еще до революции зарекомендовал себя и как искусствовед. Под его редакцией вышло несколько томов “Истории русского искусства” — богато иллюстрированного издания, не завершенного из-за разгрома типографии Кнебель в начале Первой мировой войны. После революции Грабарь активно участвовал в строительстве музейной сети в СССР, но в период распродажи культурных ценностей играл весьма двусмысленную роль. В 1940-х годах Грабарь был уже немолод, имел много разных нагрузок, не оставлял и живопись, а главное — не хотел конфликтовать с сильными мира сего. Ученым секретарем Совета был С. П. Григоров — инвалид, ходивший на костылях.

Николай Николаевич остро переживал беспомощность Совета и соглашательство Грабаря, называл Методсовет “Не тот совет” и говорил, что он, подобно своему ученому секретарю, еле тащится на костылях.

Надежды на перемены породили начавшаяся после смерти Сталина либерализация культурной жизни, XX съезд КПСС, “Хрущевская оттепель”. В вину умершему диктатору можно было поставить не только репрессии, но и разрушение памятников культуры.

30 марта 1956 г. в центральной газете “Правда” увидела свет статья Воронина “Об охране памятников культуры”. 23 августа 1956 г. в “Литературной газете” появилось более развернутое выступление “В защиту памятников прошлого”. Текст составил Воронин, а подписали И.Э. Грабарь, М.Н. Тихомиров, Л.М. Леонов, И.Г. Эренбург, П.Д. Корин и др.

В дальнейшем последовал еще ряд публицистических статей Воронина в защиту нашего культурного наследия: в “Архитектуре СССР” (1956. № 6), в “Правде” (20 мая 1958 г. “Об изучении древнерусского искусства”), в “Советской России” (27 июня 1957 г.).

Последняя статья написана совместно с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым (1906—1999). Николай Николаевич близко знал нашего выдающегося филолога. Как известно, жизнь его сложилась нелегко. Едва окончив университет, он попал в Соловецкий концлагерь, а освободившись, не сразу смог вернуться к научной работе, служил корректором в академическом издательстве. Лихачев никогда не забывал, что помог ему восстановить свое положение именно Воронин, пригласив писать раздел о литературе в “Истории культуры Древней Руси”.

Итогом размышлений о спасении старой архитектуры стала книга Н.Н. Воронина “Любите и охраняйте памятники древнерусского искусства”. Она была подготовлена в середине 1950-х годов, но напечатана в издательстве “Искусство” лишь в 1960 г.

Пытаясь привить широкому кругу читателей любовь и интерес к памятникам архитектуры, оспорить насаждавшиеся ранее оценки их как “уродливых нагромождений дикого средневековья”, “рассадника религиозного дурмана” и т.п., автор аппелировал к двум моментам. Во-первых, он старался показать красоту, одухотворенность созданий русских зодчих. Во-вторых, говорил о “ленинском этапе в отношении к памятникам культуры”, когда они, якобы, заботливо оберегались в отличие от сталинского периода разрушения церквей и монастырей.

Воронин шел за Грабарем, выдвигавшим на первый план эстетическую ценность произведений древнерусской архитектуры, в противоположность более раннему восприятию их как реликвий — “достопамятностей” или “православных святынь”. В остальном же он создавал миф. Факты не подтверждают утверждений Воронина.

В ноябре 1917 г. при обстреле Московского кремля большевиками были повреждены Успенский собор, Чудов монастырь, фрески Благовещенского Собора, колокольня Ивана Великого. А.В. Луначарский решился протестовать и сложил с себя обязанности наркома просвещения. Ленин был возмущен: “Как Вы можете придавать такое значение тому или другому старому зданию, как бы хорошо оно ни было, когда речь идет об открытии дверей перед таким общественным строем, который способен создать красоту, безмерно

-177-

превосходящую все, о чем могли мечтать в прошлом” (Луначарский. 1934. С. 39).

Закрытие монастырей с разграблением их ризниц произошло еще при жизни Ленина. Изъятие, переплавка и распродажа церковных ценностей, т. е. выдающихся произведений русского прикладного искусства — начались по его прямому указанию (Ленин и Горький..., 1984. С. 114, 115; Ленин, 1965. С. 153, 154).

Знал ли об этом Воронин? Думаю, знал, но подобно другим “шестидесятникам” пытался убедить себя и других в истинности легенды о “хорошем Ленине” и его прекрасных начинаниях, загубленных “плохим Сталиным”. Взывал к авторитету Ленина Воронин и потому, что обращался не только к рядовым читателям, но и к представителям власти, к тем, от кого зависела судьба памятников — сохранятся они или погибнут.

Увы, времена хрущевской оттепели имели как положительные, так и отрицательные стороны. Воспитанный в 1920-х годах в духе ненависти к религии и всем “остаткам проклятого прошлого” Хрущев был ярым противником охраны памятников.

5 ноября 1935 г. на пленуме парторганизации Кировского района Москвы он говорил: “Кто три месяца не был на Садовом кольце, советую посмотреть, — не узнаете... Мы сняли Триумфальную арку. Без арки улица стала замечательной. Мы сломали Сухареву башню, Китайгородскую стену, хотя архитекторы говорили: “историческая ценность”. На будущий год мы тоже топоры точим и нашу работу продолжим” (Волкогонов, 1997. С. 341). В 1937 г. на пленуме ЦК ВКП(б) он заявлял: “перестраивая Москву, мы не должны бояться снести дерево, церквушку или какой-нибудь храм” (Волкогонов, 1989. С. 134).

Эти установки 30-х годов Хрущев полностью перенес в 50-е и 60-е. В разделе речи от 17 января 1961 г., озаглавленном “Воспитывать людей в духе коммунистической сознательности”, он дал свою оценку самогоноварения, работы музеев и заповедников и охраны памятников. Все это отрицательные явления в нашей жизни, пустая трата народных денег, “безобразие” (Хрущев, 1963. С. 298),

Последствия этих речей для культурного наследия России были самые печальные. В Московском кремле возвели Дворец съездов, сломав для этого ряд ценных памятников архитектуры. По всей стране закрыли свыше 10 тыс. церквей. Старые храмы, как-то поддерживавшиеся общинами верующих, попали в руки нерадивых хозяев, способствовавших разрушению зданий. В 1962 г в Витебске взорвали храм Благовещения XII в. На пленуме ЦК КПСС в июне 1963 г. Хрущев одобрил это и побуждал секретарей обкомов и горкомов к уничтожению старой архитектуры, на что они охотно откликнулись.

Вот в каких условиях приходилось Н.Н. Воронину и его соратникам бороться за спасение культурного наследия России. Д.С. Лихачев вспоминал: “Наши статьи в защиту памятников то отказывались печатать, то сокращали в самых важных местах, то печатали с опозданием, когда памятник оказывался уже взорванным” (Лихачев, 2000. С. 570).

На этом фоне понятны и призывы “вернуться к ленинским нормам” и многое другое. Статью “Памятники культуры всенародное достояние” Лихачев вынужден был начинать с согласия со словами Хрущева о том, что иные реставрации совершенно не нужны (Лихачев, 1964. С. 3).

Помимо статей, с трудом пробивавшихся в печать, Воронин составлял множество писем в верха в защиту намеченных к уничтожению конкретных памятников. Обзор этих писем опубликован (Ковалев, 1990. С. 261—267). Среди них письма на имя И.В. Сталина (1951), в Отдел культуры ЦК КПСС и К.Е. Ворошилову (середина 1950-х годов), П.К. Пономаренко, Н.С. Хрущеву и Н.А. Булганину (1955), К.Т. Мазурову (1961) и т.д.

Иногда обратившихся с письмом в те или иные инстанции вызывали в ЦК КПСС на собеседование. А.В. Арциховский, подписавший одно из обращений Воронина в верха и приглашенный в связи с этим к всесильному тогда члену Политбюро ЦК КПСС Д.С. Полянскому, с удивлением говорил мне о том, как независимо и смело спорил с партийным боссом мягкий и деликатный в повседневной жизни Николай Николаевич.

Кое-чего удалось добиться. 29 июня 1957 г. вышло постановление Совета министров РСФСР “Об улучшении дела охраны и реставрации памятников культуры РСФСР”. С 1959 г. началось преобразование ряда музеев в древнерусских городах в специализированные музеи-заповедники. Первые появились в Новгороде Великом, Владимире, Ярославле, Костроме и Нижнем Новгороде. 30 августа 1960 г. было принято постановление Совета министров РСФСР “О дальнейшем улучшении дела охраны памятников культуры в РСФСР”. Воронин принимал участие в выработке текстов этих постановлений. Зато выдвигавшееся с 1950-х годов предложение создать добровольные общества охраны памятников истории и культуры Хрущев неизменно отвергал.

В целом сил и нервов было истрачено много, а достижений оказывалось меньше, чем потерь.

Все эти годы Воронин напряженно работал и как археолог. В 1949 г. провел раскопки в Гродно. Напечатал книгу “Древнее Гродно”, где опубликовал и материалы польских раскопок 1930-х годов. Возглавлял экспедицию, наблюдавшую в Московском кремле за выемкой земли и разбо-

-178-

ром древних памятников при строительстве Дворца съездов. В 1962—1967 гг. вместе со своим учеником П.А. Раппопортом развернул исследование памятников архитектуры в Смоленске.

Помимо этих экспедиций, давших особенно важные результаты, были более краткие выезды в другие древнерусские города для изучения тех или иных памятников искусства: во Владимир (1945, 1953—1955), Муром (1946), Коломну (1947), Старицу (1949), Ростов Ярославский (1954—1956), Суздаль (1958), Нижний Новгород (1960).

Выходили новые книги: “Древнее Подмосковье” (1947, совместно с М.А. Ильиным), прекрасный путеводитель “Владимир, Боголюбово, Суздаль, Юрьев Польский” (1958), выдержавший пять изданий и переведенный на иностранные языки. В 1961—1962 гг. вышла, наконец, главная книга Н.Н. Воронина “Зодчество Северо-Восточной Руси XII—XV веков”. Том I посвящен XII в., том II — XIII—XV вв.

Падение Хрущева, сулившее некоторые надежды защитникам старины, Воронин встретил незадолго до своего шестидесятилетия уже тяжело больным человеком. Надежды оправдались лишь частично. Общества охраны памятников создать разрешили, и Николай Николаевич отдал их становлению много времени и сил. Но во главе общества поставили не историка, не искусствоведа, не архитектора, а типичного советского чинушу В.И. Кочемасова — заместителя председателя Совета министров РСФСР (я с ним встречался и отвечаю за свои слова). Воронин стал его заместителем.

Дела в обществе пошли так, что подлинные энтузиасты охраны памятников были глубоко разочарованы. Действовало оно крайне вяло. Члены его не знали, куда идут их взносы — на оплату аппарата общества — людей, отправленных туда за ненадобностью из каких-либо административных органов, на ремонт ничем не примечательного дома, где как-то выпил стакан чая Я.М. Свердлов, или на нечто более важное и нужное. Главным признавалась забота о реликвиях революции. Сборники ВООПИК “Памятники Отечества” в продажу не поступали. Власти боялись упустить эту область из под своего контроля. На движение общественности в защиту культурного наследия они смотрели с подозрением. В докладной записке КГБ в Политбюро КПСС от 17 октября 1973 г. говорилось: Клеветники поднимают вопрос об охране памятников и в этой связи о разрушении Москвы. Надо осветить это в печати” (Кремлевский самосуд..., 1994. С. 335). Разрушения памятников продолжались. Протесты пробивались в печать с великим трудом.

В 1960-х годах Суздаль посетил один из Ротшильдов. Увидев почти нетронутый средневековый город, он бросил слова: “Вы по золоту ходите . Это дошло до начальства, и оно сообразило, что архитектурные заповедники могут привлечь иностранных туристов, а это даст казне приток валюты. Был разработан маршрут “Золотое кольцо”, Николай Николаевич подсказывал, какие памятники надо в него включить и отреставрировать. И тут все шло не так, как хотелось. Реставрации проводились порой без должной опоры на научные исследования. “Я не могу больше ездить в Псков, — говорил мне Воронин. — Его превратили в какой-то сплошной “Ярославский вокзал”. Для “уравновешивания” произведений церковного зодчества в “Золотое кольцо” включили молодой город Иваново, где экскурсантам демонстрировали место сбора первой ячейки РСДРП.

Все вместе взятое приводило Николая Николаевича в состояние подавленности и депрессии. В институте его дела тоже складывались не блестяще. Б.А. Рыбаков способствовал награждению Воронина Ленинской премией в 1965 г. Добиться этого за “книгу о церквах”, вышедшую в 1961—1962 гг., при Хрущеве было невозможно. Но в те же годы директор института отправил на пенсию жену Воронина Е.И. Горюнову, незадолго до того выпустившую серьезную монографию “Этническая история Волго-Окского междуречья” и защитившую ее как докторскую диссертацию.

Николай Николаевич решил расстаться с институтом и, несмотря на уговоры окружающих, в 1973 г. вышел на пенсию. С тех пор он появлялся в институте крайне редко. Дома у него бывали немногие, в том числе, к сожалению, весьма сомнительные личности из ультранационалистических кругов.

Воронин продолжал работать до конца дней. Готовил вместе с П.А. Раппопортом монографию о древнем зодчестве Смоленска (вышла в 1975 г.), писал статьи о древнерусской литературе. Скончался он 4 апреля 1976 г.

Как же оценить деятельность Воронина с позиций нашего времени? Объем проделанной им работы огромен. Николаем Николаевичем выявлены и изучены замечательные памятники древнерусского зодчества, разработана методика их исследования с помощью раскопок. Им создана цельная концепция развития русской архитектуры от Киевской эпохи через искусство Владимиро-Суздальской Руси до строительства великокняжеской и царской Москвы. Воронин сделал очень много и для спасения, реставрации и пропаганды памятников нашей культуры.

В то же время в деятельности ученого были черты конформизма, огорчавшие при его жизни тех, кто его искренне любил и уважал, и особенно бросающиеся в глаза сегодня. Это и принятие социологического направления М.Н. Покровского в начале 1930-х годов, и отказ от привлечения христианской догматики для понимания идей, по-

-179-

ложенных в основу того или иного произведения архитектуры, и создание мифа о ленинском этапе в охране памятников.

В 1949 г. на заседании ученого совета ИИМК, посвященном “борьбе с космополитизмом”, меня неприятно поразило выступление Воронина. Он обвинял в космополитизме в очередной раз репрессированного А.И. Некрасова, писавшего о белорусском влиянии на русское зодчество XVII в. Такое влияние действительно было, но Воронин усматривал в тезисе Некрасова “протаскивание вредной идеи о западноевропейском влиянии на русское искусство”.

Помню разговор с Николаем Николаевичем, готовившим некролог архитектора Б.А. Огнева. “Представляете: он был верующим. Как это возможно для интеллигентного человека?” - с недоумением говорил Воронин. Я возражал, но он не слушал. Впрочем, к его чести он всячески поддерживал вернувшегося из заключения Г.К. Вагнера — человека, глубоко верующего, и продвигал в печать его работы, написаны в ином духе, чем его собственные.

В 1963 г. я попросил Николая Николаевича прочесть мою рукопись “Русское общество и охрана памятников культуры”. Он очень меня хвалил и обещал содействие в напечатании. Но едва книга была сдана в издательство “Наука”, а Воронин назначен редактором, он потребовал от меня добавить главу о величии ленинских идей и полностью убрать рассказ о разрушениях 1930-х годов. Я на это не пошел, Воронин отказался быть редактором, и рукопись мне вернули. В 1990 г. удалось напечатать только главы о дореволюционной эпохе. Главы о советском периоде остались неопубликованными. С тех пор отношения с Николаем Николаевичем у меня охладились. Жалею об этом, но не чувствую своей вины.

Как все это понимать? Надо помнить, что Н.Н. Воронин был нервнобольной человек. В периоды маниакально-депрессивного состояния ему приходилось ложиться в больницу. Человеку нервному нелегко было находить достойную линию поведения в выпавшую на его долю эпоху, когда на его глазах гибли друзья, коллеги и столь дорогие для него произведения искусства.

Но был и более глубоко скрытый подтекст в позиции Воронина и ряда его современников. В 1925 г., отвечая на письмо старого товарища по конституционно-демократической партии И.И. Петрункевича, великий русский ученый В.И. Вернадский не соглашался с его упреками С.Ф. Ольденбургу и А.Е. Ферсману, пошедшим на сотрудничество с большевиками. “Дело не в отдельных уступках нажиму верхов”, — разъяснял Вернадский. Задача, стоящая перед интеллигенцией — спасти русскую культуру. Вернадский вспоминал о рассказе Абюля Ремюза про китайского сановника, ставшего советником Чингисхана. “Благодаря ему, а не его моральным противникам Китай не постигла судьба Средней Азии, где все было уничтожено. И этот мандарин был морально прав”, — заключал Вернадский (1989. С. 217).

Эту установку: не брезгливо отстраняться от невежественных властителей, а вести с ними диалог, попытаться их в чем-то убедить, о чем-то договориться и принял Н.Н. Воронин. На этой основе он добился определенных успехов в спасении нашего культурного наследия, чего не могло бы дать открытое противостояние. Сейчас я понимаю это лучше, чем в 1940—60-х годах.

Так видится мне роль Воронина в охране памятников русской культуры через сто лет после его рождения и более, чем четверть века после его смерти.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Бахрушин С.В. Рец.: Воронин Н.Н. К истории сельского поселения феодальной России // Историк-марксист. 1936. Кн. 6.

Беляев Л.А., Чернецов А.В. Русские церковные древности. М., 1996.

Вернадский В.И. “Я верю в силу свободной мысли”. Письма И.И. Петрункевичу // Новый мир. 1989. № 12.

Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. Политический портрет Сталина. Кн. I. Ч. 2. М., 1989.

Волкогонов Д.А. Семь вождей. Кн. I. M, 1997.

Ковалев И.Ф. Вопросы охраны памятников в эпистолярном наследии Н.Н. Воронина // Археографический ежегодник за 1988 год. М., 1990.

Кремлевский самосуд. Секретные документы Политбюро о А. Солженицыне. М., 1994.

Ленин В.И. Письмо к С.Е. Цуцканову // Полн. собр. соч. Т. 51. М.. 1965.

Ленин и Горький. Письма. Воспоминания. Документы. М, 1981.

Лихачев Д.С. Памятники культуры — всенародное достояние // История СССР. 1964. № 4.

Лихачев Д.С. Воспоминания. СПб., 2000.

Луначарский А.В. Ленин и литературоведение. М., 1934.

Монгайт А. Л. Охранять памятники культуры // Литературная газета. 30 июня 1951 г. № 77 (2705).

Работы Н.Н. Воронина, опубликованные в 1965—1976 гг. // Средневековая Русь. М„ 1976.

Романов Б. А. Изыскания о русском сельском поселении эпохи феодализма. По поводу работ Н.Н. Воронина и С. Б. Веселовского // Вопросы экономики и классовых отношений в Русском государстве ХП—XVII вв. М.; Л., 1960.

Свердлов М. Б. Общественный строй Древней Руси в русской исторической науке XVIII—XX веков. СПб., 1996.

Список работ Н.Н. Воронина // Культура Древней Руси. М., 1966.

Хрущев Н.С. Строительство коммунизма и развитие сельского хозяйства. Т. 4. М., 1963.

Экземплярский П.И. Увязка истории с современностью по-владимирски // Против вредительства в краеведческой литературе. Иваново-Вознесенск, 1933.

-180-

С Вашими замечаниями и предложениями можно зайти в Трактиръ или направить их по электронной почте.
Буду рад вашим откликам!