Русский город
Архитектурно-краеведческая библиотека
По книге Русь в XIII веке:
Древности тёмного времени. М. : Наука, 2003, стр. 48–58.
Деление на страницы сохранено. Номера страниц проставлены внизу
страницы. (Как и в книге.)
OCR и подготовку к html-публикации на сайте Русский город осуществил
Dvk.
Разорение “безбожными татарами” столицы Суздальской Руси после недолгой осады и скоротечного штурма, ставшее наряду с поражением на Сити главным итогом Батыева нашествия 1237–1238 гг., безусловно, является этапным событием в истории Владимира-на-Клязьме. Это был первый военный разгром города, на протяжении трех четвертей века (начиная с княжения Андрея Боголюбского) стремительно набиравшего политический и экономический вес. Его максимум пришелся на последнее десятилетие правления Всеволода III, умело управлявшегося с общерусскими проблемами, твердой рукой разбиравшего вотчинные споры и каравшего непокорных (как в случае с Рязанью в 1208 г.). И хотя в дальнейшем, при первых Всеволодовичах – Константине и Юрии, влияние города за пределами Суздальской и Новгородской земель заметно ослабло, Владимир оставался важнейшим русским центром, неприступность стен которого не вызывала ни у кого сомнения.
Сравнительно подробно изложенные в Лаврентьевской летописи события зимы 1238 г., трагический характер которых не умаляет явная шаблонность описания бесчинств победителей, местами дословно повторяющего картину киевских событий 1203 г., оказали серьезное психологическое воздействие на современников, воспринявших учиненный Батыем разгром не иначе как “погибель земли Русской”. Последовавшее за этим перемещение диктующего свою волю центра с берега Клязьмы в ордынский Сарай и монгольский Каракорум разрушило с таким трудом формировавшуюся при Всеволоде III политическую систему и предопределило дальнейший упадок Владимира-на-Клязьме. Хотя формально именно после нашествия город обретает вожделенный его правителями статус общерусской столицы: начиная с Ярослава Всеволодовича, “старшим всем князьям русского племени” считается обладатель ордынского ярлыка на княжение во Владимире. С 1250 г. город становится основным местом пребывания митрополита (с 1299 по 1326 г. – его официальной резиденцией), по-видимому, с 1257 г. здесь обосновывается главный сарайский чиновник – “великий баскак”. Однако жестко контролируемый Ордой порядок выдачи грамот на великое княжение и господство архаичного порядка горизонтального престолонаследия (а не принципа первородства) предопределили то обстоятельство, что после гибели Юрия Всеволодовича и его сыновей Владимир являлся лишь номинальной, но не личной, семейной вотчиной великого князя (Феннел, 1989). Калейдоскоп правителей на владимирском троне во второй половине XIII в., зачастую только силой ордынского оружия его добивавшихся, лишь усугубил общую (в том числе и социально-экономическую) нестабильность города. Смерть в 1304 г. одного из самых одиозных претендентов на лавры общерусского правителя, великого князя владимирского Андрея Александровича, завершила период гегемонии третьей (после Ростова и Суздаля) столицы Суздальской земли, уступившей реальное первенство Твери и Москве.
Если процесс политической деградации Владимира-на-Клязьме после 1238 г. сравнительно хорошо освещен в письменных источниках, то деструктивные социально-экономические последствия нашествия не столь очевидны. Наиболее отчетливо его негативное воздействие отразилось в прекращении в городе на несколько веков каменного строительства и стабильности границ основной городской территории (в пределах валов), сложившейся еще при Андрее Боголюбском, вплоть до XVI–XVII вв. (Воронин, 1962. С. 129–132; 1983. С. 22; Дудорова, 1998. С. 14–25).
По имеющимся в настоящее время данным, последним домонгольским каменным строением во Владимире была церковь Воздвижения на Торгу (1218 г.; в 1469 г. вместе с надвратной церковью Золотых ворот она была обновлена В.Д. Ермолиным). Следующей же монументальной городской постройкой стал Успенский собор Успенского (Княгинина) монастыря, датируемый началом XVI в., перекрывший фундаменты собора 1200–1201 гг. (Столетов, 1976). Отрывочные летописные свидетельства о ремонтных работах во Владимире в 1280 г., о строительстве придела Пантелеймона в Успенском соборе на рубеже XIII–XIV вв. особенно контрастируют с информацией о возведении в последней четверти XIII – первой трети XIV в. каменных храмов в Твери, Ростове, Москве (Воронин, 1962. С. 130–172; Иоаннисян, Торшин, 1994).
Первые сведения о владимирских слободах, расположенных за пределами древнерусских укреплений, относятся лишь к концу XV–XVI вв. (Дудорова, 1998. С. 16–17). Впрочем, даже к подобному факту роста города следует относиться достаточно осторожно, так как территории слобод почти не затронуты археологическими исследованиями. По всей видимости, хотя бы частично эти земли (в первую очередь, слободы Гончарная, Ямская, Варварка) были освоены еще в домонгольский период. Существенно также,
- 48 -
 |
|
Рис.
1. Схематичный план
Владимира-на-Клязьме XVII–XVIII вв.
1 – церковь Зачатия Св. Анны; 2 – монастырь Сергия Чудотворца; 3 –
Богородицкий монастырь; 4 –
церковь Иоанна Богослова; 5 –
Ильинская
церковь; 6 – церковь
Воскресения Христова; 7 –
церковь Жен Мироносиц; 8 –
Рождественский монастырь; 9 –
церковь Николая Чудотворца; 10
–
Троицкая церковь; 11 –
церковь Бориса и Глеба; 12 –
церковь Рождества
Христова; 13 – Воздвиженская
церковь; 14 – Дмитриевский
собор; 15 –
Успенский собор; 16 –
Пятницкая церковь; 17 –
Георгиевский монастырь; 18 –
Успенский монастырь; 19 –
Никитская
церковь; 20 – церковь Николая
Чудотворца; 21 – Спасский
монастырь; 22 – церковь
Сретения Богородицы; 23 –
церковь Николая Чудотворца; “что в Галее”; 24 – церковь Вознесения Господня; 25 – церковь Всех Святых; 26 – церковь
Петра и Павла; 27 – церковь
Николая Чудотворца; 28 –
Золотые ворота.
Составлен по: Красовский, 1980
|
что в настоящее время имеются очень отдаленные представления о численности населения древнерусского Владимира-на-Клязьме, опирающиеся лишь на летописные данные о размерах ущерба, нанесенного городу пожарами. Согласно Лаврентьевской и Воскресенской летописям, едва ли не весь город (и 32 церкви) сгорел 18 апреля 1184 (1185?) г., 23 июля 1192 (1193?) г. огонь затронул 14 церквей и половину Владимира; в пожаре 4 июля 1214 (1213?) г., охватившем, судя по названию храмов, видимо, лишь восточную треть города, сгорели 4 церкви и 200 дворов. Таким образом, если 40–50 дворов принять за условный размер церковного прихода, то общее количество усадеб Владимира конца XII – начала XIII в. могло достигать 1200–1500. Сведения послебатыевского времени еще более отрывочны. Известно, что в охватившем весь город пожаре 23 мая 1491 г. сгорели 22 церкви (Воскресенская летопись). Численность населения Владимира во второй половине XVII – начале XVIII в., согласно описям 1678 и 1715 гг., не превышала 1836 человек, дворов насчитывалось не более 438, а приходских церквей – 18 (Дополнения к актам.., 1875; Тихонравов, 1857. С. 63, 64). Даже если количество уничтоженных огнем в 1214 (1213?) г. владений лишь утроить, получившееся значение существенно превосходит аналогичный показатель на начало XVIII в. Впрочем, это соотношение вряд ли проясняет демографическую ситуацию во Владимире второй половины XIII–XIV в.
В целом, современное состояние исследованности влияния событий 1238 г. на последующее социально-экономическое развитие Владимира-на-Клязьме обусловлено единичностью сведений письменных источников об экономике города XII–XIV вв. и его чрезвычайно слабой археологической изученностью. Примечательно, что не только первое, но и второе обстоятельство и в обозримой перспективе будет определять уровень знаний о материальной культуре населения Владимира (как древнерусского времени, так и нескольких столетий после Батыева нашествия) и, в частности, степень исследованности археологической составляющей “проблемы 1238 года”.
В литературе уже не раз отмечались факторы, препятствующие плодотворному археологическому изу-
- 49 -
чению Владимира, классического памятника с “сухим” средневековым культурным слоем – сравнительно тонким и почти полностью перемешанным в более позднее время (Древняя Русь... 1985. С. 91; Археологическая карта России. 1995. С. 57, 58). В подобной ситуации в качестве основного объекта исследования выступают отложения различных материковых углублений – котлованов подполий и припечных ям наземных жилых построек, ям хозяйственных сооружений, канавок (оснований оград) и столбовых ям. В условиях, когда деревянные конструкции наземных построек не сохраняются, лишь их вырытые в грунте помещения позволяют судить о назначении и минимальных параметрах сооружений, об общем характере застройки вскрываемых участков городской территории. При анализе планировочной структуры этих участков серьезные проблемы создает принадлежность материковых углублений постройкам нескольких последовательных строительных периодов, уверенное соотнесение с которыми далеко не всегда возможно.
В настоящее время, в силу ряда обстоятельств (наличие значительных участков, занятых садами и огородами, сравнительно незастроенное внутриквартальное пространство, активное новое строительство), наиболее перспективным для археологических изысканий представляется восточный район исторического ядра Владимира – так называемый “Ветчаный город” (рис. 1)1. Результаты достаточно активного изучения культурных напластований этой территории в 1990-х годах2 позволяют сделать ряд наблюдений, касающихся как вопросов локальной исторической топографии, так и роли татаро-монгольского нашествия в истории города.
Проведенные под руководством автора данной работы раскопки в северо-западной части “Ветчаного города” (раскоп 1993–1998 гг. в “22-м квартале” и раскоп 1999 г. на ул. Чехова; рис. 2) показали, что исследованные участки городской территории были освоены в конце XII – начале XIII в., а после Батыева разорения оказались по сравнению с ситуацией домонгольской поры в явном запустении.
Размеры вскрытого участка в “22-м квартале” (территория, ограниченная современными улицами Б. Московской, Чехова, Герцена, Златовратского) составили 948 м2. На основной площади раскопа выявлены переотложенные напластования мощностью до 1 м с керамикой преимущественно XVII–XX вв., подстилаемые древней почвой (10–15 см толщиной) или достигающие материка. Не затронутый перекопами культурный слой представлен лишь отложениями домонгольского времени (5–40 см толщиной) и зафиксирован в виде перекрывающих древнюю почву выбросов из материковых ям и двух разновременных зольно-угольных слоев. Верхний пожарный слой связан, по всей видимости, с событиями 1238 г., нижний – вероятно, с более ранним городским пожаром (1214 или 1227 г.). В ряде мест отложения XII–XIII вв. встречены на глубине до 40 см от дневной поверхности.
 |
|
Рис.
2. Северо-западная часть “Ветчаного города” по плану 1780–1781
гг.
1 – церковь Иоанна Богослова; 2 – Ильинская церковь; 3 – Ивановский
мост; 4 – Рождественский
монастырь; 5 – местоположение
раскопа в “22-м
квартале”; 6 – местоположение
раскопа на ул. Чехова; 7 –
Большая улица
|
Многочисленные и разнообразные материковые углубления древнерусского времени (рис. 3) представляют собой следы сооружений одной усадьбы3. Ее исследованная площадь составила более 930 м2; учитывая, что в раскопе зафиксированы лишь фрагменты западного участка ограды усадьбы, общие размеры этого владения достигали, по всей видимости, 2000 м2.
Как удалось выяснить, характер застройки усадьбы в течение сравнительно непродолжительного ее существования (около полувека) кардинально не менялся – постройки располагались по периметру границ владения, вокруг подпрямоугольного незастроенного внутреннего двора. От основного (?) жилого сооружения усадьбы, располагавшегося в ее северной части, сохранились три котлована подполий (прямоугольной формы ямы с поперечниками до 7–8 м и глубиной до 1,5–2,5 м; ямы 1/93-20/94-25/94, 1/95, 2/95) и серия ям от столбовых конструкций галереи или крытого двора; общая площадь сгоревших в 1238 г. хором, по-видимому, превышала 250 м2. На дне основного подполья (яма 1/93–20/94–25/94) были найдены останки сорокалетней женщины, попытавшейся
1 Современные представления об исторической топографии Владимира базируются преимущественно на результатах исследований Н.Н. Воронина (1946) (см.: Древнерусское градостроительство, 1993. С. 80, 81, 165–176, 273–275, 278, 286, 289; Археологическая карта России, 1995. С. 55–60).
2 Работы совместной экспедиции ИА РАН и Управления по реконструкции исторического ядра г. Владимира (руководители д.и.н. М.В. Седова, Т.Ф. Мухина) и экспедиции Государственного центра по учету, использованию и реставрации памятников истории и культуры Владимирской области (руководитель к.и.н. Ю.Э. Жарнов).
3 Общая характеристика усадьбы по материалам раскопок 1993–1996 гг. опубликована (Жарнов, 1997).
- 50 -
 |
| Рис. 3. Раскоп в “22-м квартале”. План расположения материковых углублений домонгольского времени |
переждать там опасность. Присутствие костяка (в “сидячем” положении) в постройке, разрушение которой связано с верхним пожарным слоем, послужило, наряду с вещевым материалом, серьезным основанием для датировки этого “военного” пожара, определившего финал существования усадьбы, 1238 годом.
Еще один крупный комплекс жилых и, вероятно, хозяйственных построек обнаружен в южной части усадьбы; его основу составили не менее трех примыкающих друг к другу котлованов подполий общей площадью до 100 м2 (ямы 2/97, 9/97, 2/98). Следы многочисленных хозяйственных сооружений образовали восточный участок усадебной застройки, а также выявлены (фрагментарно) у западного контура ограды владения.
Если о конструкции наземных частей строений можно говорить лишь в предположительной форме, то деревянные детали их углубленных в материк помещений прослежены достаточно хорошо4. Абсолютно преобладают конструкции, состоявшие из опорных угловых столбов и стенок из вертикально поставленных досок; последние, по-видимому, дополнительно крепились врубленными (?) в столбы горизонтальными балками. Наиболее значительные по площади подполья имели по периметру стен, кроме угловых, и срединные столбы. Встречены также котлованы, где деревянная обшивка стен состояла из горизонтально уложенных на ребро досок, торцевые части которых прижимались угловыми столбами; в одной из ям оказалась срубная конструкция из сложенных “в обло” тонких бревен. На дне ряда котлованов прослежены дренажные системы.
4 Речь, в первую очередь, идет о подпольях жилищ.
- 51 -
 |
|
Рис. 4. Раскоп в “22-м квартале”
1 – скопление керамики середины
XIII – XIV(?) в. над ямой 9/97; 2
–
скопление керамики середины XIII–XIV(?) в. над ямой 1/94; 3 –
придорожные канавы улицы XVII(?)–XVIII вв.
|
Следы хозяйственного использования территории раскопа в середине XIII–XIV (?) в. представлены лишь фрагментарно исследованным прямоугольным котлованом подполья наземной постройки (яма 40/96-12/97; ее поперечники – 2–2,5 м, глубина – до 1 м) и скоплениями керамики из слоя заполнения западин в центральной части отложений ям домонгольского времени (ямы 1/94, 9/97) (рис. 4). Более поздние материковые углубления (XV–XVIII вв.) также единичны, не превышают в поперечнике 2–3 м.
Результаты раскопок в “22-м квартале” позволяют сделать вывод о том, что застройка этого района после Батыева нашествия, вероятно, тяготела к главной владимирской улице – Большой (современные улицы Большая Московская и Большая Нижегородская) (рис. 2). Основная же территория огромной древнерусской усадьбы, расположенной к северу от этой улицы, оставалась малозаселенной и использовалась преимущественно в сельскохозяйственных целях (вплоть до XVIII–XIX вв.). Подобная ситуация, по всей видимости, свидетельствует о катастрофическом (одномоментном) сокращении численности населения, связанном с событиями 1238 г.
В северной части раскопа в переотложенном слое и частично в материке и заполнении ям были выявлены следы отмеченной на дорегулярных планах города (рис. 2) улицы (точнее, дороги) XVII(?)–XVIII вв. – две параллельные придорожные канавы шириной до 1,2–1,4 м и глубиной не менее полуметра; расстояние между канавами достигало 2–2,3 м (рис. 4, 3). Впер-
- 52 -
вые прослеженное во Владимире несоответствие данных древнерусской топографии информации планов дорегулярной городской застройки свидетельствует о необходимости более осторожного использования последних при реконструкции планировки домонгольского города.
В раскопе, заложенном между домами № 7 и № 11 по ул. Чехова (площадь – 295 м2), мощность культурного слоя не превышала 1–1,2 м, на большей части раскопа материк выявлен на глубине 50–70 см от дневной поверхности. Слой практически полностью переотложен в результате интенсивного использования исследуемой территории под огороды, прорезан котлованами жилых и хозяйственных построек XIX–XX вв.; среди керамического материала преобладают фрагменты сосудов XVII–XX вв.
Следы городской жизни домонгольского времени исчерпываются заполнениями многочисленных материковых углублений не менее чем двух строительных периодов; большинство ям были не только вырыты, но и засыпаны в древнерусское время (рис. 5, а). Примечательной особенностью раскопанного участка является отсутствие жилых сооружений домонгольской эпохи, все сравнительно крупные материковые углубления (с поперечником до 3–4 м и глубиной до 1,6 м) оказались котлованами построек, по-видимому, производственного назначения. Учитывая отсутствие следов межусадебных оград, вскрытый участок городской территории, по-видимому, оказался в пределах хозяйственной (нежилой) части одной, значительной по размерам древнерусской усадьбы.
Лишь два материковых углубления овально-прямоугольных очертаний (ямы 9 и 10) были выкопаны в середине XIII–XIV (?) в. (рис. 5, б). Обе ямы (одновременные?) использовались в хозяйственных целях и, вероятно, уже в XV(?) в. были засыпаны близлежащим культурным слоем (преимущественно древнерусского времени). Следами дальнейшей (не ранее XV(?)–XVII вв.) городской жизни в пределах исследованной территории являются многочисленные канавки (основания оград), выявленные как в переотложенном слое, так и в материке (рис. 5, в). Учитывая отсутствие достоверных синхронных остатков каких-либо жилых или хозяйственных построек в пределах огороженных участков, можно предположить, что эти изгороди скорее фиксируют параметры сельскохозяйственных владений – огородов, плодами которых так славились (особенно в XIX в.) владимирские обыватели.
 |
|
Рис. 5. Раскоп на ул. Чехова
а – план расположения материковых
углублений домонгольского времени; б – план расположения материковых углублений середины XIII–XIV(?) в.; в – план расположения материковых канавок – оснований оград не ранее
XV(?)–XVII вв.
|
Процесс дезурбанизации крупнейшего центра Северо-Восточной Руси после 1238 г. отчетливо прослеживается и по керамическому материалу5, и по вещевым находкам. Содержимое материковых углублений середины XIII–XIV (?) в. практически исчерпывается (если исключить предметы, попавшие туда из древнерусского культурного слоя) фрагментами и полными формами гончарных сосудов. Из подобных ям раскопа в “22-м квартале” происходят более 2 тыс. обломков и 4 реконструированных сосуда, с раскопа на ул. Чехова – около 1 тыс. фрагментов и 2 сосуда полного профиля6. Коллекция же керамики из древнерусских ям раскопа в “22-м квартале” насчитывает более 90 тысяч фрагментов и 165 полных форм, еще около 23 тыс. обломков и 33 сосуда найдены на раскопе 1999 г. Столь очевидная количественная несоразмерность двух групп керамического материала, отложившихся в течение приблизительно равных периодов, может рассматриваться в качестве еще одного свидетельства о значительном уменьшении численности населения Владимира (во всяком случае, одного из его районов) в результате разгрома 1238 г.
Помимо керамики, яркую картину повседневной жизни владимирцев первой трети XIII в. отражает обширная коллекция вещевых находок, представленная практически всеми категориями предметов материальной культуры древнерусского города этой эпохи.
5 Анализ керамики обоих раскопов проведен Е.К. Кадиевой, результаты исследования коллекции из “22-го квартала” публикуется в настоящем сборнике.
6 В заполнении ямы 10 обнаружен также обломок кашинной чаши с зеленой росписью под бесцветной прозрачной поливой (Ближний или Средний Восток, XIII–XIV вв.; определение В.Ю. Коваля).
- 53 -
 |
|
Рис.
6. Нательные кресты из раскопок в “22-м квартале”
1–7 – каменные, 8 – заготовка каменного креста, 9–12 – терракотовые
|
Примечательной особенностью подобного археологического материала, обнаруженного на территории усадьбы “22-го квартала” (более 3000 индивидуальных находок, абсолютное большинство которых связано с постройками, уничтоженными пожаром 1238 г.), является его необычная насыщенность предметами христианского культа. По количеству и разнообразию вещей, представленных как предметами индивидуального пользования, так и церковной утварью, владимирская коллекция, по-видимому, сопоставима лишь с находками из Княжей Горы или Киева.
Важное место в этом собрании занимают произведения прикладного искусства, среди которых есть вещи очень высокого художественного уровня. К ним относятся резные каменные иконы (“Святой Савва Освященный”, “Раскаяние апостола Петра”), серебряные вещи из клада 1993 г. – рельефные энколпионы с сохранившимися святынями, чаша (потир), уникальный портативный иконостас из семи образков с выполненными в технике перегородчатой эмали изображениями Иисуса и избранных святых (Жарнов. 1999; Жарнов, Жарнова, 1999).
- 54 -
 |
|
Рис.
7. Бронзовые детали книжных переплетов из раскопок в “22-м
квартале"
1,2 – накладки; 3 – гвоздик; 4–6 – элементы застежек.
|
Сюжетное художественное медное литье представлено двумя энколпионами, фрагментарным напрестольным крестом, двумя иконками, привеской в виде архангела (Жарнов, 2000). Данные вещи не только позволяют (в комплексе с другими находками) судить о социальном статусе владельца усадьбы, но и представляют несомненный интерес для исследователей стилистических и технологических особенностей домонгольской металлопластики. В частности, обнаружение отливки, сделанной по оттиску модели в глине, реально подтверждает возможность подобного способа тиражирования энколпионов.
Среди культовых предметов индивидуального пользования наиболее многочисленны нательные кресты, выполненные из различных пород камня (15), а также бронзовые (9) и терракотовые (6) (рис. 6). Церковная утварь, помимо упомянутых напрестольного креста и потира, представлена обломками хороса, крышки кацеи (?), подсвечника, фрагментарным колоколом, обнаруженным в кладе куском ладана (?). Данный перечень может быть расширен уникальным собранием бронзовых деталей книжных переплетов (застежек, накладок и гвоздиков – около 60 предметов), происходящих из котлованов трех подполий (ямы 1/93, 2/95, 2/98) и являющихся остатками от трех до пяти сгоревших в 1238 г. книг, скорее всего, религиозного содержания (рис. 7).
Специфический характер вещей клада 1993 г. и ряда других предметов позволил предположить, что владельцем усадьбы являлся священнослужитель. Возможно, он был связан с Ильинской или Богословской церквями, упомянутыми среди сгоревших в 1214 (1213?) г. храмов; их каменные здания XVIII в. до разрушения в 1932–1933 гг. находились в 70–100 метрах восточнее раскопа (рис. 2). О соседстве усадьбы с храмовой постройкой свидетельствуют и обнаруженные здесь обломки глиняных половых и мозаичной плиток. Побывавший в пожаре 1238 г. колокол (найден в яме 2/95), по-видимому, принадлежал небольшой звоннице, входившей в комплекс строений северных хором.
На территории усадьбы, вероятно, работала мастерская, занимавшаяся изготовлением предметов культового назначения и нашивных украшений (в том числе и церковных облачений?). Следы ее деятельности – фрагменты каменной литейной формы и тиглей с остатками бронзы и золота, ювелирные пинцеты, сверло, заготовка нательного сланцевого креста
- 55 -
 |
| Рис. 8. Опиленные фрагменты плотного рога (а) и костного основания полых рогов |
- 56 -
(рис. 6, 8), обломки каменных пластинок со следами обработки, сланцевая матрица (модель для отливки медных матриц?) для тиснения серебряных нашивных бляшек, заготовки (?) стеклянных вставок для прорезных дробниц. В этой мастерской, по-видимому, были изготовлены терракотовые кресты-тельники, имитирующие каменные7, и, возможно, отлит по оттиску в глине один из бронзовых энколпионов.
Оба обстоятельства – принадлежность усадьбы священнослужителю и существование на ее территории художественной мастерской – сближают это городское владение со знаменитой усадьбой Олисея Гречина, новгородского художника и священнослужителя второй половины XII – начала XIII в. (Колчин, Хорошев, Янин, 1981). По-видимому, данное сходство не случайно и отражает один из вариантов организации в Древней Руси производства предметов декоративно-прикладного искусства, предназначенных в первую очередь для удовлетворения массового спроса на культовые вещи, в частности на нательные кресты и небольшие иконописные произведения.
Значительный интерес представляют выявленные в 1999 г. (ул. Чехова) остатки деятельности двух ремесленных мастерских – ювелирной и косторезной. Преимущественно в западной части раскопа обнаружены остатки деятельности древнерусской мастерской по обработке цветных металлов (в первую очередь яма 56). Они представлены, главным образом, многочисленными (около 370) обломками круглодонных тиглей (с округлым и треугольным очертанием венчиков), плоских тиглей-тарелочек (для очистки серебра?) и закрытых тиглей с небольшими плоскими ручками трапециевидной формы или в виде “ласточкина хвоста”. Фрагменты плавильных сосудов последней разновидности абсолютно преобладают; о количестве закрытых тиглей можно судить по числу обнаруженных ручек – не менее 30. На внутренней поверхности более 20 фрагментов сохранились капли бронзы, золота, серебра(?). С деятельностью этой мастерской связаны также разнообразные остатки производства бронзовых шаровидных бубенчиков (из двух спаянных половинок), обломок каменной литейной формы, 2 ювелирных пинцета, сверло.
Еще одна мастерская, косторезная, располагавшаяся восточнее (в первую очередь, ямы 11 и 12), специализировалась, судя по обнаруженным полуфабрикатам и бракованным изделиям, на изготовлении костяных деталей рукоятей ножей. Отходы производства (всевозможные опилки и обрезки), пластины-заготовки, недоделанные или испорченные вещи представлены различными видами сырья (рис. 8) – плотным рогом (более 40 экз.), костным основанием полых рогов (преимущественно мелкого рогатого скота; около 300 экз.), животной костью (до 10 экз.).
Разнообразие (инструменты, сырьевые продукты, бракованные изделия, заготовки, отходы) и массовость находок производственного характера определяют значимость этой коллекции не только для владимирской археологии, но и для обобщающих исследований по истории древнерусского ремесла. Об уникальном характере обнаруженного косторезного комплекса позволяет судить, в частности, его количественное сопоставление с материалами исследований данного ремесла в Новгороде (Смирнова, 1997; 1998): показатель индекса Q (количество находок отходов косторезного производства на 100 кв. м исследованной площади) для различных новгородских раскопов колеблется от 2,1 до 17,3, для владимирского же достигает 120. А наибольшая коллекция подобных находок (около 400 экз.), собранная на Неревском раскопе (8840 м2) из многометровых напластований X–XV вв., вполне сопоставима с владимирской (более 350 экз. с 295 кв. м), датируемой концом XII – первой третью XIII в.
Результаты изучения археологических аспектов “проблемы 1238 г.” по материалам раскопок “Ветчаного города”, безусловно, не могут в полной мере отражать общегородскую ситуацию. Возможно, из-за специфичного характера послебатыевского развития этого района Владимира, получившего в документах XVII в. (Бунин, 1900) образное определение – “Ветчаный” (т.е. ветхий, давно пришедший в негодность), археологический контраст домонгольской и последующей эпох приобрел здесь излишне резкое выражение. Впрочем, работы в остальной части Владимира (в “Новом” и “Печернем городе”) также свидетельствуют о возможности четко ограничить материальную культуру древнерусского города и пласт древностей XV–XVIII вв. и о сложности выявления археологических остатков Владимира середины XIII–XIV вв. (Археологическая карта России. 1995. С. 57–60; Седова, 1994; Мухина, 1995; Родина, 1994; 1996).
На протяжении второй половины XIII в. Владимир-на-Клязьме, подвергшийся после Батыева нашествия неоднократным татарским набегам (особенно страшным оказался поход “Дюденевой рати” в 1293 г.), не смог восстановить домонгольскую численность населения, возродить тем самым свой экономический и политический потенциал. Серьезная потеря темпов исторического развития – один из важнейших результатов событий 1238 г. для несостоявшейся общерусской столицы.
Литература
Археологическая карта России: Владимирская область. М., 1995.
Древняя Русь: Город, замок, село. М., 1985. (Археология СССР).
Бунин А.И., 1900. К исторической топографии г. Владимира на Клязьме // Тр. Владимирской ученой архивной комиссии. Владимир, 1900. Т. II.
Воронин Н.Н. Социальная топография Владимира в XII–XIII вв. и “чертеж” 1715 г. // СА. 1946. Т. VIII.
Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII–XV вв. М., 1962. Т. II.
Воронин Н.Н. Владимир. Боголюбово. Суздаль. Юрьев-Польской. М., 1983.
7 В первую очередь, меньшего размера (5 экз.) (Рис. 6, 10–12), обнаруженных на небольшом расстоянии друг от друга в отложениях древнерусского времени.
- 57 -
Дополнения к актам историческим, собранные и изданные Археографической комиссией. СПб., 1875. Т. 9.
Древнерусское градостроительство X–XV вв. М., 1993.
Дудорова Л.В. Старый Владимир. Владимир, 1998.
Жарнов Ю.Э., 1999. Две каменные иконки домонгольского времени из Владимира-на-Клязьме // РА. №3.
Жарнов Ю.Э., 1997. Усадьба первой трети XIII века “Ветчаного города” Владимира-на-Клязьме // Тр. VI Междунар. конгресса славянской археологии. М. Т. 2.
Жарнов Ю.Э., 2000. Художественное медное литье из раскопок во Владимире-на-Клязьме // РА. № 1.
Жарнов Ю.Э., Жарнова В.И., 1999. Произведения прикладного искусства из раскопок во Владимире // Древнерусское искусство: Византия и Древняя Русь: К 100-летию Андрея Николаевича Грабара (1896–1990). СПб., 1999.
Иоаннисян О.М., Торшин Е.Н. Церковь Бориса и Глеба на княжеском дворе в Ростове Великом // АО 1993 г. М., 1994.
Колчин Б.А., Хорошев А.С., Янин В.Л., 1981. Усадьба новгородского художника XII в. М.
Красовский И.С., 1980. О топографической интерпретации рукописных планов древнерусских городов // Источники и методы исследования памятников градостроительства и архитектуры. М.
Мухина Т.Ф., 1995. Итоги трехлетних археологических исследований в районе Торговых рядов г. Владимира // Воронинские чтения – 94: Материалы областной краеведческой конференции. Владимир.
Родина М.Е., 1994. Раскопки во Владимире, в “Мономаховом городе” // АО 1993 г. М.
Родина М.Е., 1996. Раскопки во Владимире, в “Мономаховом городе” // АО 1995 г. М.
Седова М.В., 1994. Работы во Владимире // АО, 1993 г. М.
Смирнова Л.И., 1997. Обработка кости и рога на усадьбах Неревского и Людина концов средневекового Новгорода (опыт анализа отходов косторезного производства) // Тр. VI Междунар. конгресса славянской археологии. М. Т. 1.
Смирнова Л.И., 1998. Этапы становления косторезного ремесла в средневековом Новгороде (по материалам Федоровского раскопа в Плотницком конце) // Новгород и Новгородская земля: История и археология. Новгород. Вып. 12.
Столетов И.А. Результаты исследования памятника архитектуры XIII–XVI вв. Успенского собора Княгинина монастыря во Владимире // Памятники истории и культуры. Ярославль, 1976. Вып. 1.
Тихонравов К.Н., 1857. Город Владимир в начале XVIII столетия // Владимирский сборник. М.
Феннел Дж., 1989. Кризис средневековой Руси: 1200–1304. М.
- 58 -
С Вашими замечаниями и предложениями можно зайти в Трактиръ или направить их по электронной почте.
Буду рад вашим откликам!
| |  |
