Русский город
Архитектурно-краеведческая библиотека

М. А. Ильин

Рецензия на: Н. Н. ВОРОНИН. Зодчество Северо-Восточной Руси XII—XV веков. Изд-во АН СССР. Тираж 2 500. Т. I: XII столетие. Т. II: XIII—XV столетия.

OCR и подготовка текста к HTML-публикации на сайте Halgar Fenrirsson по
М. А. Ильин. Рецензия на: Н. Н. Воронин. Зодчество Северо-Восточной Руси XII—XV веков // Вопросы истории, 1964, № 2, с. 140-143.
Деление на страницы сохранено. Номера страниц проставлены внизу страницы. (Как и в журнале).

- 140 -

Двухтомный труд доктора исторических наук Н. Н. Воронина, выдвинутый на соискание Ленинской премии 1964 г., посвященный владимиро-суздальской архитектуре XII — начала XIII в., а также последующему этапу русского каменного зодчества Северо-Восточной Руси (XIII — начало XV в.), по праву может считаться не только крупнейшим исследованием одной из увлекательнейших страниц древнерусской художественной культуры, но и, несомненно, должен рассматриваться как большой шаг вперед в изучении истории русского зодчества. Можно смело утверждать, что эти два тома на долгие годы будут служить настольными книгами всякого, кто любит русское искусство, кто чтит бессмертные произведения, созданные его превосходными мастерами. Известный специалист по истории древнерусской архитектуры развертывает перед нами сложную картину становления и развития как блистательной эпохи прославленного искусства Владимира и Суздаля, так и того периода, с которого, по существу, начинается история общерусского искусства. Перед читателем предстают в новом освещении не только известные памятники XII столетия — храм Покрова на Нерли, Дмитровский и Успенский соборы Владимира и другие, но и либо незаслуженно обойденные и забытые, либо открытые автором в результате долголетних археологических работ. То же самое можно сказать и в отношении памятников ранней Москвы, Коломны, Можайска, Твери, история создания которых кропотливо воссоздана автором. Многие страницы двухтомника Н. Н. Воронина читаются с острым интересом.

Высокая оценка рассматриваемого труда обусловлена в первую очередь глубоко продуманным и последовательно проведенным методом исследования как сохранявшихся произведений, так и тех, остатки которых лежат порой под мощными наслоениями или прикрыты более поздними сооружениями. Каждому этапу развития архитектуры автор предпосылает главы, говорящие об истории Ростово-Суздальской земли, Владимирского, Нижегородского и Тверского княжеств, ранней Москвы и их удельных центров. Эти главы не простая дань историческим фактам и обстановке в различных княжествах. В каждой из них обрисовывается положение отдельных земель Северо-Восточной Руси на том или ином этапе, движущие силы их политики, состояние и развитие культуры, что подводит читателя к рассмотрению собственно архитектурного материала. Тщательный анализ источников: летописей, агиографии, даже церковных служб, — позволяет Н. Н. Воронину с особой полнотой воссоздать картину самого строительства и восстановить первоначальные детали ряда памятников. Тщательные археологические исследования уточняют сообщаемые источниками сведения, и одновременно позволяют автору нарисовать достаточно обоснованный, достаточно полный облик многих памятников. Не менее совершенный архитектурно-художественный анализ завершает рассмотрение каждого произведения. Таким образом, автор счастливо соединил в своей работе дарование и опытного историка, и внимательного археолога, и тонкого аналитика искусства, и знатока-литературоведа, и, наконец, что далеко не безразлично, прекрасного литератора, умеющего говорить о памятниках искусства языком искусства. Художественные анализы памятников, например, собора в Переславле-Залесском, храма Покрова на Нерли, Дмитровского собора и других могут смело считаться образцами высокой художественной прозы; они в полном смысле слова хрестоматийны и служат примером того, как надо писать и об истории и об архитектуре.

Примененный Н. Н. Ворониным комплексный метод изучения художественной культуры Северо-Восточной Руси XII — начала XV в. следует рассматривать не только как результат многогранной одаренности исследователя, но и как принципиально новый шаг в нашей науке. Недооценка, вернее пренебрежение к фактам истории, к исследованию литературных источников и данных археологии, имеющее, к сожалению, место в ряде трудов по истории архитектуры, после работ Н. Н. Воронина должно быть отброшено. Метод, примененный при изучении значительной эпохи в истории русского зодчества, необычайно обогащает исследователя древнерусского искусства, позволяет глубже раскрыть природу сложных художественных явлений и вместе с

- 141 -

тем дает возможность широкому читателю с большей полнотой представить себе культуру прошлого родной страны.

Известно, что о прославленных памятниках Владимира и Суздаля XII—XIII вв. за последнее столетие писали много и охотно. Более того, они наряду с новгородскими храмами сделались чуть ли не обязательным местом своеобразного паломничества, своего рода русской Флоренцией. Как правило, их рассматривали такими, какими они дошли до нашего времени, без какой-либо попытки представить себе их первоначальный облик. Однако именно многолетние исследования и раскопки Н.Н.Воронина приоткрыли перед нами завесу и в этой области. Храм Покрова на Нерли, первый Успенский собор середины XII в. (без обстроек эпохи Всеволода), Дмитровский собор, замковые сооружения Боголюбова, Золотые ворота, собор Рождественского монастыря, как и другие современные им сооружения городов, окружавших Владимир, предстали перед нами куда более сложными по композиции и деталям произведениями. Парные башни у западных фасадов храмов, окружавшие их открытые или закрытые галереи, приделы, а также притворы делали их совершенно иными, не похожими на те белокаменные кубовидные сооружения, которые хорошо знакомы каждому культурному человеку. Сложная композиция владимиро-суздальских памятников XII — начала XIII в. в какой-то мере предвосхищает те явления в архитектуре, которые наблюдаются в новгородском зодчестве XIV в. (Волотово, Ковалево и др.).

Пристальное изучение владимиро-суздальского зодчества позволило Н. Н. Воронину наметить как бы два направления в русле его развития: одно, своего рода «светское», непосредственно связанное с двором владимирских князей, и другое — «монастырское», в памятниках которого пышное белокаменное убранство уступало место строгости и лаконизму при наличии той же техники постройки и сложности композиции. Возможно, что памятники этого последнего круга сыграли известную роль, когда с начала XIV в. в Москве и Твери стало возобновляться каменное зодчество. Наличие этих двух направлений во владимиро-суздальском зодчестве значительно расширяет наши представления об этом крупном художественном явлении домонгольской Руси.

Не менее увлекателен второй том труда Н. Н. Воронина, где рассматривается последующий период древнерусского зодчества: XIII — начало XV века. Это время обычно считалось историками русского искусства «глухим», когда подспудно созревало то, что нашло свое воплощение в произведениях эпохи Андрея Рублева. Чаще всего историки архитектуры бегло упоминали о строительстве в Москве в начале XIV в., почти без всякой попытки глубже разобраться в сохранившихся известиях, привлечь другие памятники, которые одновременно с московскими создавались в иных феодальных центрах.

Именно Н. Н. Воронин раскрыл эти «запечатленные» страницы русской архитектуры. Перед нами возникла интереснейшая и широкая панорама строительства в Тверском княжестве на протяжении почти полутораста лет. Не менее существенно все то, что относится и к зодчеству ранней Москвы XIV — начала XV века. Мы обязаны автору интереснейшими исследованиями ряда памятников в Подмосковье (Коломна, Можайск и др.). Хотя сведения о некоторых из них были опубликованы в довоенные годы А. И. Некрасовым, Н. Н. Воронин многое уточнил, многое осветил по-новому, в согласии с данными истории и археологии. «Глухой» XIV в. предстал теперь перед нами как время интенсивного строительства, как время, когда закладывались существенно новые основы дальнейшего развития русской каменной архитектуры. В свете нового, вполне достоверного материала по Подмосковью, введенного Н. Н. Ворониным в научный оборот, становятся совершенно необходимыми внимательнейшие исследования и археологические изыскания по таким памятникам, как соборы Вереи, Дмитрова, Серпухова, Голутвинского монастыря под Коломной и другим, возникшим на рубеже XIV—XV веков.

Труд Н. Н. Воронина принадлежит к той группе притягательных исследований, ознакомление с которыми заставляет задуматься над прочитанным. Исследование Н. Н. Воронина заставляет думать над судьбами русского каменного зодчества, рассуждать, порой даже спорить с автором. А в этом споре возникают новые аспекты дальнейших исследований, совершенствование метода, предложенного автором.

Позволю себе остановиться в этой связи на одном из основных положений книги. По мнению Н. Н. Воронина, монгольское нашествие и последовавшее порабощение Руси не прервали того процесса развития, который столь ярко проявил себя во владимиро-суздальской архитектуре XII — начала XIII века, Уже в конце XIII в. возво-

- 142 -

дится каменный собор Спаса в Твери; XIV же столетие справедливо характеризуется им как время широкого возобновления монументального каменного зодчества во многих центрах Северо-Восточной Руси. Однако Н. Н. Воронин не только увлекательно повествует об этом строительстве, но и упорно проводит мысль о решающей роли владимиро-суздальской архитектурной традиции. Эта точка зрения опирается и на историю постройки московского Успенского собора в конце XV в., когда за образец был взят собор Владимира. Роспись этого последнего памятника в начале того же столетия, порученная Андрею Рублеву и Даниилу Черному, также говорит о внимании к зданиям Владимира, тем более что именно тут происходила церемония посажения на великокняжеский стол. И все же мы позволим себе усомниться в правомочности изложенной точки зрения.

Мысль о решающей роли художественного наследия в русском искусстве возникла давно — примерно около ста лет тому назад. Она была вызвана вступлением России на путь капиталистического развития, в чем последователи славянофилов увидели потерю национального своеобразия русской художественной культуры. Именно в это время развивается в архитектуре «русский стиль», именно в эти годы древние формы крестьянского искусства «берутся на вооружение» в Абрамцеве, именно тогда отечественная история обретает таких исследователей, как И. Е. Забелин и другие. Одновременно в истории русского искусства развитие его начинает рассматриваться изолированно от европейской художественной культуры, а искусство послепетровской России объявляется В. В. Стасовым чуждым национальному духу. Лишь в начале текущего столетия, эта несправедливая оценка русского искусства XVIII — начала XIX в. усилиями С. П. Дягилева, И. Э. Грабаря, И. А. Фомина и других была исправлена. Однако точка зрения на решающую роль наследия осталась.

Конечно, было бы неверно отрицать или умалять роль художественного наследия во времена средневековья. Устойчивость идейных представлений, религиозных догматов, форм самой жизни и быта во многом способствовали длительности существования определенных форм и приемов в искусстве. Это совершенно бесспорно. Однако, несмотря на эту устойчивость, жизнь прокладывала новые пути, вызывала новые идеи, на смену старому шло новое во всех областях деятельности человека. Сопоставление истории строительства московского Успенского собора и собора Покрова, «что на рву» — Василия Блаженного, наиболее яркий тому пример. Внимательно присматриваясь к памятникам Северо-Восточной Руси XIII — начала XV в., мы видим не столько сохранение владимиро-суздальских приемов и форм, сколько их преодоление, создание нового, шедшего на смену старому. Об этом свидетельствует все, начиная с самой истории. Достаточно внимательно вчитаться в летописные известия того времени, как мы увидим непрестанное противопоставление Москвы Владимиру. Москва в глазах современников «превзыдый же вся грады в Рустей земли честью многого».¹⁾ В «Задонщине» помещено такое высокопоэтичское обращение: «Жаворонок-птица, красных дней утеха! Взыдё под синие небеса, посмотри к сильному граду Москве, воспой славу великому князю Дмитрию Ивановичу». «Съехались все князи русские... на пособ к славному граду Москве»²⁾ и т. д. Москва скорее обращается к киевской традиции политической мысли, нежели к Владимиру. В начале XV в. возобновляются династические связи с Византией. Москва стремится показать себя с принципиально новой стороны в развернувшейся борьбе за создание единого Русского государства. Именно эта политика Москвы была осуждена в Твери. Так, автор Рогожского летописца, говоря о передаче Владимира в «держание» литовскому князю Свидригайле, укоряет Москву в кощунстве, в поругании города, несмотря на то, что, подобно Киеву, «многославный Владимирь мати градом», что здесь «князи велиции Русстии первоседание и стол земли Русскыя приемлють», что здесь великий пятиверхий златоглавый собор и «таковаго града не помиловаше московичи, вдаша в одрьжание Ляхови».³⁾

В свете приведенных суждений современников каменного строительства конца XIV — начала XV в. совершенно очевидно, что в архитектуре Москвы и окружавших ее феодальных центров шла интенсивная работа по созданию собственного направления в каменном зодчестве, шла, выражаясь словами Н. Н. Воронина, непрестанная «критика владимирских образцов». Сами памятники Москвы, Коломны, Звенигорода

- 143 -

и т. д. свидетельствуют об этом. В них нет более той композиционной сложности, которой были наделены памятники Владимира и Суздаля XII — начала XIII в., в них осуществлены новые приемы (особенно в завершении), которых не знало предыдущее время. Об этом свидетельствует и современная им живопись, где следование образцам сказывалось с особой силой. Одно имя Андрея Рублева достаточно определенно говорит об этом прогрессивном художественном процессе.

Нельзя сказать, чтобы Н. Н. Воронин был последователен в принятой им точке зрения. Так, он приходит к выводу, что в строительстве храмов Владимира участвовали зарубежные мастера. Он сопоставляет эти сооружения с произведениями Западной Европы (что совершенно справедливо), но, установив эти связи, автор пишет (т. I, стр. 331), что свидетельство Рогожского летописца якобы говорит о роли владимирского наследия для последующей архитектуры Москвы и т. д. Эта непоследовательность автора, видимо, происходит от не преодоленных им, преувеличенных представлений о роли наследия. Данные русской истории XIV—XV вв., как и сами памятники архитектуры, свидетельствуют о больших и во многом существенно новых исканиях русских каменных дел мастеров в эпоху начала образования централизованного Русского государства. Они шли непроторенным путем, отталкиваясь от прошлого, стремились создать и создавали новые произведения, отвечавшие новым условиям.

Мне бы не хотелось здесь останавливаться на отдельных неточностях или других, на наш взгляд, неверных, суждениях автора, так как их вообще мало и они к тому же носят второстепенный характер. Важнее было подчеркнуть то новое, что дает двухтомный труд Н. Н. Воронина, являющийся подлинным достижением нашей науки, где самый метод исследования предопределил высокие научные результаты проделанной автором работы.

См. также рецензию того же автора на тот же труд в Советской археологии.

¹⁾ ПСРЛ. Т. XXV, стр. 209.

²⁾ «Задонщина». М. 1947, стр. 3-9, 10-11.

³⁾ ПСРЛ. Т. XV, вып. 1, стр. 182.

С Вашими замечаниями и предложениями можно зайти в Трактиръ или направить их по электронной почте.
Буду рад вашим откликам!