Русский город
Архитектурно-краеведческая библиотека

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ ВОРОНИН

ЗОДЧЕСТВО СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЙ РУСИ
XII - XV ВЕКОВ

Том I (XII столетие)

СОДЕРЖАНИЕ

XVI

ВОПРОС О ПЕРВОНАЧАЛЬНОМ ВИДЕ УСПЕНСКОГО СОБОРА 1158—1160 гг.

1

Внимание летописца привлекло не столько грандиозное крепостное строительство Боголюбского во Владимире, сколько сооружение центрального храма Владимирского княжества — Успенского собора. Под 1158 г. в Лаврентьевской летописи читаем: «Заложи Андрей князь в Володимери церковь камену святую Богородицю, месяца апреля в 8, в день святого апостола Родиона, во вторник; и да ей много именья и свободы купленыя и з даньми, и села лепшая, и десятины в стадех своих, и торг десятый» ¹. Это была третья каменная церковь в городе после мономаховой церкви Спаса (1108—1110 гг.) и Георгия (1157 г.), что подчеркивает вариант летописи Авраамки: «[Князь Андрей] нача зъдати другый град Володимер, и заложи третью церков камену святыя Богородица о едином версе, месяца маия в 8» ². Через два года, в 1160 г., собор был уже отстроен: «Того же лета создана бысть церкви святая Богородица в Володимери благоверным и боголюбивым князем Андреем; и украси ю дивно многоразличными иконами и драгим камением без числа, и ссуды церковными и верх ея позлати, по вере же его и по тщанью его к святей Богородице приведе ему Бог из всех земель все мастеры, и украси ю паче инех церквей» ³.

Летом 1161 г. «почата бысть писати церквы в Володимери Золотоверхая, а кончана августа в 30» ⁴.

Успенский собор занял самое выгодное место в панораме Владимира — на юго-западном углу старого мономахова города (см. ниже рис. 151 и 221). Он был виден почти отовсюду. С юга, со стороны муромской дороги, из-за Клязьмы он был виден уже на дистанции до 10 км; с суздальской дороги собор открывался с высоты Доброго села, от монастыря Константина и Елены, а с севера, с дороги на Юрьев, он выступал вместе с панорамой всего города в его центре.

Новый собор, богато украшенный и обеспеченный щедрыми княжескими пожалованиями, стал подлинной сокровищницей, привлекавшей врагов Владимирского княжества. В 1176 г. он был жестоко пограблен Ростиславичами: «И святое Богородицы Володимерьское золото и сребро взяста, первый день ключе полатнии

Примечания к главе XVI см. стр. 518—522

~ 149 ~

церковныя отъяста, и города ея и дани, что бяшеть дал церкви той блаженый князь Андрей» ⁵.

Вскоре, в 1185 г., собор стал жертвой большого городского пожара, когда во Владимире сгорели 32 церкви ⁶. Всеволод III в 1185—1189 гг. «обновил» погоревший храм ⁷. Это «обновление» выразилось фактически почти в постройке нового собора (рис. 47). Зодчие обстроили собор Андрея с севера, запада и юга новыми стенами, образовавшими дополнительные боковые и западный нефы. Стены старого собора, потерявшие в пожар свои деревянные связи⁸, были укреплены приложенными вновь пилонами, связанными арками со стенами всеволодовых галерей. В стенах андреевского собора были сделаны арочные проемы, превратившие их фактически в «столбы» нового здания; особенно велики были проемы по осям центральных нефов, где находились порталы старого собора: северная и южная стены здесь выбраны почти до сводов (см. ниже рис. 50 и 51), а в западной сделано два арочных проема — под хорами и над ними. Апсиды собора были сломаны и заменены новой алтарной частью — более широкой и значительно выдвинутой к востоку⁹. Галереи были сооружены ниже старого здания, закомары которого поднимались над закомарами обстроек (рис. 46). На углах галерей были поставлены 4 малых главы, образовавших, вместе со средней главой старого храма, пятиглавый верх нового здания. В этом виде, после многократных ремонтов и реставраций, собор и дошел до наших дней ¹⁰.

Основной задачей исследования памятника является попытка реконструировать собор в том виде, в котором он вышел из рук мастеров князя Андрея. Однако решение этой задачи во многом будет неизбежно спорным, так как само здание 1158—1160 гг. сохранилось после реконструкции 1185—1189 гг. очень фрагментарно, а письменные источники дают допускающие различное толкование сведения.

Реконструкция плана и основного объема храма не вызывает особых трудностей, так как хорошо восстанавливается по сохранившимся частям. Это был второй по счету, после собора Мономаха в Суздале, большой городской собор на северо-востоке. Естественно, что между ними должна была проявиться определенная зависимость. Владимирский собор и повторил тот же канонический тип шестистолпного храма, что не раз отмечалось исследователями ¹¹.

Характер первоначальных апсид определяется легко. К простенкам старого алтаря в 1185—1189 гг. были приложены (как и к внешним стенам собора) пилоны, превращавшие их в дополнительные «столбы» нового храма, связанные вверху импостами старой формы (четвертной вал с полочкой). Линия примыкания пилонов просложивается по вертикальной трещине на северной внутренней лопатке алтарной апсиды. Следовательно, алтарная часть собора первоначально отвечала по ширине его трем нефам. Апсиды были, конечно, полукруглыми и, вероятно, членились полуколонками аналогично обработке апсид в других постройках этого времени. Реконструкция алтарной части и показана на плане (см. рис. 47) пунктиром.

План собора характеризуется легкой продольной вытянутостью. Следует отметить близкую к «связанной» системе регулярность разбивки плана: отношение ширины среднего нефа к боковым равно примерно 2:1. Шести крестчатым, сравнительно легким столбам отвечают внутренние лопатки и фасадные лопатки с полуколонкой, усиливающие стены по осям распора. По осям средних нефов помещались

~ 150 ~

Рис. 46. Успенский собор. Главы.

47. Успенский собор. План (обмер О. И. Брайцевой с дополнениями по А. В. Столетову).

1 — собор 1158—1160 гг.; 2 — обстройки 1185—1189 гг.; 3 — придел Пантелеймона XIII—XIV вв.; 4 — ризничная палатка; цифры в северном нефе — отметки наблюдений, к рис. 58.

~ 151 ~

порталы трех входов в храм. Над перекрестьем средних нефов поднимался большой и светлый, двенадцатиоконный, как в киевской Софии, барабан купола. Он покоился не на обычной системе угловых сферических парусов, образующих парусное кольцо, а на особой конструкции из четырех угловых парусов и восьми таких же малых парусных перемычек в углах восьмиугольника, образующих в основании барабана шестнадцатигранник ¹². Собор перекрыт коробовыми, сводами. Над ними выступал прямоугольник подпружных арок, образовавший поднимавшийся над закомарами невысокий постамент под барабаном.

При продольной вытянутости плана интерьер собора характеризовался подчеркнутым вертикальным движением. Оно достигалось сравнительной узостью пролета между столбами и стенами относительно его высоты (например, 1 : 6,5). При этом отношении столб нормального сечения кажется стройнее, тоньше и выше (рис. 48). По-видимому, с тем же расчетом хоры, лежащие на трех сводах в западной четверти храма, были помещены ниже, чем обычно, что увеличивало свободную верхнюю зону над ними; в связи с этим зодчим пришлось опустить окна, освещавшие хоры.

В убранстве интерьера была применена и скульптура. Резные карнизы в пятах арок под хорами, представляющие полосу стилизованных листьев аканфа, находящиеся близко от зрителя, были выполнены в плоской, почти графической манере (рис. 49, б). Вверху же, в пятах подпружных арок помещены изваяния парных львов — символ принадлежности храма князю; эти скульптуры были исполнены в высоком рельефе (рис. 49, а), обнаруживая прекрасное понимание зодчими оптических условий восприятия скульптуры, расположенной на разной высоте.

Алтарь отделялся от помещения для молящихся, вероятно, невысокой алтарной преградой, оставлявшей открытой глубину полукруглых апсид, поднимавших свои конхи к сводам собора.

Зодчие обеспечили обильное освещение храма естественным светом: два яруса окон — узких и коротких внизу и высоких вверху — прореза́ли сумрак интерьера перекрещивающимися снопами света (рис. 50 и 51); наиболее ярко был освещен центр храма, залитый светом из 12 окон барабана. Эффект «светлости и пространства» интерьера усиливался богатством его убранства и роскошью насыщавших храм произведений прикладного искусства: утвари, различных шитых пелен и тканей.

Стены храма были украшены фресковой росписью, судить о которой мы не можем. Сохранившиеся части росписи Андрея Рублева и Даниила Черного позволяют предполагать, что мастера начала XV в. имели дело с еще уцелевшими остатками древней росписи и следовали старой схеме размещения сюжетов. В частности, под хорами была развернута композиция Страшного суда ¹³.

Полы были выстланы квадратными цветными майоликовыми плитками; они были найдены при ремонтных работах внутри древнего храма (одна попала в забутку стен всеволодова алтаря). На всех плитках заметны следы огня, — вероятно пожара 1185 г.¹⁴ Кроме гладких, одноцветных, были и узорчатые полихромные плитки. Одна из них — с синими завитками на белом фоне, — найденная при строительных работах 1951 г. (рис. 52, б), аналогична плитке из Переславского собора (ср. рис. 21, а). Стекловидная поверхность плиток пола создавала множество мерцающих рефлексов и бликов света.

~ 152 ~

Рис. 48. Успенский собор. Интерьер

49. Успенский собор

а — львы в пятах арок; б — карниз под хорами.

50. Успенский собор. Разрез по южному нефу.

~ 154 ~

51. Успенский собор. Разрез по северному нефу.

~ 155 ~

52. Успенский собор.

а — писаная золотом цата; б — майоликовая плитка.

Современник особо отметил богатую утварь собора: «Князь же Андрей... доспе церковь камену сборъную святыя Богородица пречюдну велми и всими различными виды украси ю от злата и сребра... каменьемь дорогымь и жемчюгом украси ю многоценьным и всякыми узорочьи удиви ю; и многими поникаделы золотыми и серебряными просвети церковь, а онъбон от злата и серебра устрои, а служебных суд и рипидьи и всего строенья церковнаго златомъ и каменьемъ драгимь и жемчюгом великим велми много; а трие ерусалими велми велици иже от злата чиста, от каменья многоценьна устрои, и всими виды и устроеньемь подобна быста удивлению Соломонове святая святых» ¹⁵. Особо следует отметить окованный «золотом и серебром амвон ¹⁶, сверкавший в лучах света, падавшего из купола, и многочисленные осветительные приборы — паникадила, обеспечивавшие храм искусственным освещением.

Из утвари Успенского собора до нас дошел лишь один предмет, дающий представление об ее характере, — это так называемый большой сион московского Успенского собора (ныне — в Оружейной палате), сделанный из серебра, украшенного позолотой и чернью (рис. 53). К XII в. относится лишь его нижняя часть, представляющая собой как бы модель архитектурного сооружения типа боголюбовского кивория (см. ниже гл. XIX). По краю круглого основания сиона стоят 12 тонких колонок, несущих на маленьких капителях полукруглые арки; в пролетах между колонками помещены горельефные фигуры апостолов ¹⁷. Неизвестно, каким был первоначально верх сиона, замененный в 1486 г. существующим трехлопастным богато орнаментированным покрытием с церковной главкой. Возможно, что сион первоначально завершался многогранным шатром.

Некоторое представление об утвари собора дают и ее ничтожные фрагменты, обнаруженные при строительных работах 1951 г. в северном нефе всеволодова собора. Здесь найдено несколько кусков обгорелой красной меди со следами позолоты и чеканного узора, вероятно, от оковки икон ¹⁸. Среди них замечателен обломок (70×50 мм) более толстой медной пластины с тисненой уставной надписью — текстом молитвы Андрея Боголюбского; видимо, она была прикреплена к Владимирской иконе ¹⁹. Об осветительных приборах можно судить по «ветви» от бронзового хороса из изогнутого круглого дрота, заканчивающегося головкой дракона и несущего на изгибе подсвечник с блюдцем и шипом ²⁰. Такие бронзовые хоросы были широко распространены в храмах XII—XIII вв.

Особый интерес представляет пластина из красной меди, полукруглой формы (150×75 мм), с рисунком, исполненным золотой наводкой по темному черно-зеленому фону (см. рис. 52, а). В центре пластины — две геральдически сопоставленных птицы с головами, обращенными к поднятым и сплетенным в стилизованный растительный побег хвостам. Техника несколько напоминает Суздальские врата, но значительно грубее их и, видимо, является показателем еще ученической работы. По краям пластины — отверстия, через которые она прикреплялась к основе ²¹. Возможно, это наголовная «цата» с какой-либо иконы.

Все эти остатки убранства собора XII в. показывают, что рассказ летописца о драгоценной утвари храма сильно преувеличен. Однако эффект множества вызолоченных серебряных изделий и вызолоченной меди в отделке интерьера производил

~ 157 ~

53. Успенский собор. Сион.

ошеломляющее впечатление неисчерпаемых богатств и экономического могущества создавшего храм «владимирского самовластца».

Тот же эффект ослепительного великолепия в еще большей мере производил внешний облик Успенского собора. Однако раньше чем обратиться к его характеристике, необходимо рассмотреть вопрос о ходе на хоры собора.

2

Как и для большинства памятников владимиро-суздальского зодчества, вопрос о ходе на хоры Успенского собора 1158—1160 гг. чрезвычайно неясен, а его возможные решения спорны ²². Дело осложняется еще тем, что обстройка собора Всеволодом упразднила многие части старого храма, а новые части галерей очень органично соединились с ним.

Прежде всего рассмотрим данные летописи по этому вопросу.

В летописном рассказе о пожаре собора в 1185 г. мы читаем: «Зборная церкы святая Богородиця Златоверхая, ю же бе украсил благоверный князь Андрей, и та загореся сверху и что бяше в ней дне [внутри] узорочий... и вымыкаша из церькви на двор до всего, а ис терема куны и книгы и паволоки укси церковные, иже вешаху на праздник, и до ссуд, им же несть числа: все огнь взял без утеча...» ²³. Из более раннего сообщения летописи об ограблении собора Ростиславичами (1176 г.) мы узнаем, что соборная сокровищница была и на «полатях», т. е. на хорах: «[Ярополк] святое Богородици Володимерьское золото и серебро взяста, первый день, ключе полатнии церковныя отъяста (идеже бе кузнь)» ²⁴. Третий летописный текст о пожаре 1185 г. сообщает, что погорели шитые золотом и жемчугом «порты», «яже вешали на празник в две верви от золотых ворот [вар. — «врат»] до Богородице [приписка: «а от Богородици»] до владыцних сении во две же верви чюдных»²⁵. Наконец, «Повесть о смерти Андрея», вспоминая построенный им Успенский собор, говорит, что у храма князь «верх бо златом устрои, и комары позолоти, и пояс златом устрои, каменьемь усвети и столп позлати...» ²⁶. Таким образом, приведенные тексты сообщают в связи с собором о «тереме», «владычных сенях» и «столпе». Что это за здания или это одно здание, выступающее лишь под разными наименованиями?

Все эти тексты уже привлекали внимание ученых. Рассмотрим каждый из них порознь.

П. Полевой полагал, что под «теремом» следует подразумевать «особые скрытые помещения на полатях [хорах]» ²⁷. К. Н. Тихонравов считал упомянутый летописью «терем» лестничной башней, вводившей на хоры и связанной с общим комплексом построек при храме: «При храмах XII в. строения великих князей Георгия Долгорукого, Андрея Боголюбского и Всеволода III... терема находились у одних с северной, у других с южной стороны и из них был прямой ход на церковные полати [хоры]... К сожалению, терема эти везде по незнанию в позднейшее время отломаны, а для входа на хоры пробиты своды в самих храмах; только в Боголюбовском монастыре сохранилась часть терема при храме Боголюбского с северной стороны» ²⁸.

~ 159 ~

Н. А. Артлебен предполагал, что собор имел одну лестничную башню с северной стороны (видимо, по аналогии с Боголюбовским собором) ²⁹. Е. Голубинский также считал, что «к собору была пристроена, подобно большим новгородским церквам, круглая [?] башня, не знаем, — служившая ли, как там, для всхода на полати, но, как положительно знаем,— служившая церковной кладовой (Лаврентьевская летопись под 1185 г.— здесь она называется «теремом»)»; далее Е. Голубинский (неизвестно на каком основании) утверждал, что эта башня была пристроена не вплотную к собору, а на некотором расстоянии (т. е. связывалась с ним переходом?) ³⁰.

Приведенные толкования текста о «тереме» при Успенском соборе вполне правомерны. С ними следует сопоставить и текст повести о кончине Андрея Боголюбского, говорящий о позлащении «столпа» у Успенского собора. В. Т. Георгиевский считал, что «столпом» здесь назван барабан главы и что «золотом» были окованы «впадины («комары») между окон соборного трибуна» ³¹. Ясно, что это толкование неправильно: о главе («верхе») собора в данном тексте говорится особо и раньше. Д. В. Айналов полагал, что собор Андрея «имел особую пристройку, называемую летописью «столпом», которая, быть может, представляла собой не дошедшую до нас колокольню» ³². Особых зданий — колоколен в XII в. мы не знаем. Гораздо правомернее сопоставить термин «столпы» со «столпом восходным», как названа в летописи лестничная башня Боголюбовского дворца. «Восходный столп» с позлащенным верхом — это, видимо, и есть златоверхий «терем», упоминаемый в первой летописной версии о пожаре 1185 г. Это, по-видимому, лестничная башня, в которой одновременно хранились и сокровища собора или княжеской казны. Она примыкала к собору с северной или южной стороны. Самый контекст «Повести о смерти Андрея» указывает на тесную связь «столпа» с храмом: сначала говорится о «верхе», т. е. главе собора, далее — о «комарах», т. е. сводах, затем о «поясе», т. е. колончатом фризе, и, наконец, о «столпе», который явно не отделим от собора.

Второй летописный текст о пожаре 1185 г., сообщающий о развешивании «на праздник» (т. е. в день Успения) «портов» «в две верви чюдных» от «Золотых ворот», дал многим авторам повод рисовать совершенно фантастическую картину. Полагали, что в данном тексте имеются в виду городские Золотые ворота, куда и протягивались от собора «две верви», на которых развешивались «шитые золотом и жемчугом пелены, между коими, как между шпалерами, и проходил народ к собору» ³³. Так же толковали это место Е. Голубинский ³⁴, В. В. Косаткин ³⁵ и многие другие авторы. Д. Н. Бережков, критикуя данную точку зрения, правильно заметил, что под Золотыми воротами (или «вратами златыми») следует понимать не городские ворота, находящиеся на большом расстоянии от собора, а главные, богато украшенные двери самого собора, которые, по Бережкову, по аналогии с Ростовским собором, украшали южный вход в храм ³⁶. Высказывалась мысль, что «верви чюдные» натягивались «от входных дверей собора до иконы Владимирской богородицы [слева от царских врат], а отсюда к той стене на хорах, где был ход во владычные покои, которые стояли подле храма и, вероятно, соединялись с ним переходами или сенями»³⁷. Здесь непонятно, как шли эти верви — снизу вверх на хоры? Во всяком случае, ясно, что «верви» натягивались не по улицам города, а прежде всего внутри собора. Можно было бы думать, что «владычные сени» — это епископское место, осененное балдахином, «сенью»,

~ 160 ~

54. Изображение храма на фреске «Покров богоматери» в соборе Ферапонтова монастыря.

внутри же храма. Однако применение здесь термина «сени» говорит определенно об особой постройке вне храма — «владычных сенях», т. е. части епископского двора. В этой связи Е. Голубинский и полагал, что «владычные сени» — это «владычное крыльцо», т. е. часть епископского дома³⁸. А. Виноградов же считал их «архиерейскими кельями», т. е. также особым зданием вне собора³⁹.

Таким образом, можно восстановить следующую картину: две «верви» натягивались по сторонам среднего поперечного нефа от «златых врат» южного портала до иконы богородицы (находившейся слева от «царских» дверей алтаря, т. е. на наиболее почетном месте древней алтарной преграды), «а от Богородице», т. е. от той же иконы, но в другую, северную, сторону — до «владычных сеней», которые, таким образом, располагались к северу от собора. Поток богомольцев, стекавшихся на поклонение «чудотворной» иконе в престольный праздник собора, проходил мимо «владычных сеней» через северный портал, между увешанных драгоценными «портами» двух «вервей чюдных», к иконе и далее, через «златые врата» южного портала, — наружу. Но в том и другом случае это особое архитектурное сооружение.

Как увидим ниже, при изучении памятников Боголюбовского замка (гл. XIX), «терем» и «сени» — термины, сближающиеся по своему смысловому значению; ими обозначаются пристройки одинакового характера. Можно, следовательно, предположить, что Успенский собор имел две симметрично расположенных пристройки: «терем» или «столп» с золотым верхом и «владычные сени».

Для изучаемого вопроса большой интерес представляют также некоторые данные изобразительных источников XV—XVI вв.

Особенно важно изображение храма в композиции Покрова богородицы во фресках Ферапонтова монастыря ⁴⁰. Праздник Покрова, как мы знаем, был установлен во Владимире при Андрее Боголюбском. Его культ связывался с главной

~ 161 ~

«святыней» Владимирской, а затем Московской Руси — Владимирской иконой и ее храмом во Владимире. Владимирский Успенский собор был «образцом» для постройки московского Успенского собора. Поэтому можно почти с уверенностью говорить, что во фреске Дионисия, написанной в пору возрождения владимирских традиций в «царственной» Москве, в композиции Покрова художник имел в виду не храм вообще, а именно владимирский собор. Фреска (рис. 54) изображает большой одноглавый храм с двумя высокими башнями по углам, завершенными шатровыми кровлями с луковичными главками на них. Важно отметить, что в эту пору еще сохранялось воспоминание об одноглавом Успенском соборе Андрея.

В крайне условных изобразительных приемах иллюстраторов Лицевого летописного свода XVI в. сочетание храма с башенными «пристройками», крытыми щипцом или шатром, столь же типично, как и схема завершенных шатром городских ворот и башен. Однако характерно, что там, где изображается владимирский Успенский собор (например, в миниатюре, иллюстрирующей текст о его постройке и росписи при Андрее; рис. 55, а), представлен не раз одноглавый храм с двумя башнями и особой, крытой на два ската постройкой (епископский дом?) ⁴¹. В этой миниатюре башни и собор окрашены объединяющим их оливковым цветом, здание со щипцовой кровлей — розовым, а стена города — коричневым. Двухбашенным представлен собор и на некоторых других миниатюрах (см., рис. 55, б) ⁴².

Как увидим ниже (гл. XIX), Боголюбовский собор, также изображенный в миниатюре Лицевого летописного свода двухбашенным, имел и в действительности две лестничные башни. У Дмитриевского собора тоже были две лестничные башни, но расположенные иначе, чем в Боголюбове, — они выступали по углам западного фасада (гл. XXV). Более спорны кирпичные лестничные башни у монастырского Рождественского собора (гл. XXIV). В этой связи обратимся к Успенскому собору и его хорам.

В настоящем своем виде хоры собора 1158—1160 гг. к северу и югу продолжены двумя симметрично расположенными каменными площадками-переходами, распространяющими их площадь до стен всеволодовых галерей. Площадки покоятся на арках, с крестовым сводом между ними (см. рис. 47, 50 и 51). На них с хор старого собора выводят два дверных арочных проема, лишенных какой-либо декоративной обработки. Проемы имеют четверти для створ не со стороны хор, а снаружи, со стороны галерей. Над обоими дверными проемами помещается короткое окно, находящееся на одном уровне с остальными окнами хор и имеющее одинаковую с ними профилировку (см. рис. 50 и 51). Как показал зондаж между окном и дверью северной стены, дверные проемы сделаны на месте нормальных целых щелевидных окон, которые были при этом укорочены закладкой (рис. 56) ⁴³. Следует отметить значительную грубость этой переделки. В других памятниках (Боголюбовский, Рождественский и Дмитриевский соборы) двери на хоры также характеризуются некоторой примитивностью исполнения (см. ниже рис. 176, 177 и 203). Северный крестовый свод, примыкая к стене старого собора, слегка срезает маленькое щелевидное окно под ним, опущенное по сравнению с уровнем остальных окон нижнего яруса. Это окно заложено белым камнем на старом растворе. Кроме того, здесь, видимо, не было аркатурно-колончатого пояса; во всяком случае, его остатков не сохранилось.

~ 162 ~

55. Успенский собор. Миниатюры Лицевого летописного свода XVI в.

Напротив, свод южного перехода примкнул к совершенно законченному фасаду, разрушив колонки пояса, искалеченные остатки которого выступают из-под свода (рис. 57). Своды обеих площадок повлияли и на размещение окон в стенах галлерей — на южном фасаде окно пришлось опустить, на северном — окна вовсе нет. Описанные переходы над всеволодовыми галереями упираются в их наружные стены и никуда не ведут.

Сама конструкция перехода на арках и крестовом своде близко напоминает подобную же конструкцию перехода к лестничной башне Боголюбовского собора (см. ниже рис. 105). Там эта часть была пристроена также к уже законченному фасаду собора, что отнюдь не говорит о значительно более позднем появлении перехода, а лишь об особой средневековой системе постепенного осуществления частей единого ансамбля. Возникает вопрос: не могут ли переходы-площадки Успенского собора являться нижними частями первоначальных переходов к лестничным башням, сохраненными при реконструкции 1185—1189 гг.?

Южный переход Успенского собора разрушил колонки пояса, остатки которого выступают из-под свода. Северный переход прикрыл лишь маленькое окно нижнего яруса; остатков колонок здесь нет; если их не было вовсе, то это означало бы, что здесь переход был заранее предусмотрен и это деление северного фасада оставили без колончатого пояса. Любопытно, что прикрытое сводом перехода маленькое

~ 163 ~

56. Успенский собор. Северный вход на хоры. Зондаж.

окно опущено ниже других окон, помещавшихся в колончатом поясе, как бы с целью избежать его пересечения сводом. Если это так, то можно думать, что сначала предполагалась только одна пристройка-переход с башней с северной стороны, а затем в процессе строительства была решена постройка симметричного перехода с башней и с южной стороны. На эти переходы с хор вели две двери, очень похожие по своему характеру простого арочного проема на дверь в стене Боголюбовского собора; двери эти запирались со стороны переходов, так что хоры изолировались от них. Н. А. Артлебен и отметил, что в соборе при его обстройке мастерами Всеволода «остались нетронутыми две двери на хорах в том виде, как они устроены первоначально»⁴⁴.

Приведенные данные письменных и изобразительных источников, изложенные наблюдения над существующими в соборе переходами и аналогия с Боголюбовским и Дмитриевским дворцовыми соборами с их лестничными башнями дали нам основание для рабочей гипотезы, представленной на рис. 59, где башни поставлены так же, как в Дмитриевском соборе, т. е. выдвинуты к западу от фасада собора ⁴⁵. Однако этот опыт реконструкции оказался ошибочным; как выяснилось, в Успенском соборе вход на хоры был организован совершенно особым образом.

Новые данные о пристройках к собору 1158—1160 гг. принесли ремонтно-строительные работы 1951—1952 гг., проводившиеся под наблюдением архитектора А. В. Столетова. Его внимательности и пытливости наука обязана рядом ценнейших наблюдений, сделанных при прокладке канала калориферного отопления, прошедшего вдоль северной галереи собора, примерно по ее центру ⁴⁶. Наблюдения за стратиграфией прежде всего показали, что лестничная башня не выступала к западу от перехода (рис. 58). В угловом северо-западном членении галереи обнаружен лишь лежащий на естественном грунте слой строительства собора 1158—1160 гг., над ним — слой пожара 1185 г. и выше — слой известковой подготовки под пол из майоликовых плиток в галерее 1185—1189 гг.⁴⁷ Следовательно, лестница на хоры помещалась иначе, чем полагали мы в нашей реконструкции. Это показывает также, что с западной стороны собор не имел здесь вообще никаких иных пристроек.

~ 164 ~

57. Успенский собор. Капители колонок под южным переходом на хоры.

Далее оказалось (см. рис. 47), что под существующим переходом на хоры лежат два поперечных фундамента, расположенных по оси пилястр собора 1158—1160 гг.; они сложены из булыжника насухо, так же как и фундаменты самого храма (об этой технике см. ниже, в гл. XXI). Восточный фундамент шире более узкого западного, но глубина их заложения одинакова — 1,25 м от современного пола. Следовательно, существующий переход на хоры принадлежит строительству 1185—1189 гг., но он стал на месте какой-то, примыкавшей к старому собору, пристройки, точно отвечающей его осям и по площади почти равной угловому членению храма ⁴⁸. Существенно, что в пространстве между названными фундаментами на глубине 0,4 м от современного пола была прослежена известковая подготовка пола с гнездами от выстилавших помещение майоликовых плиток. Пол этот принадлежит 1158—1160 гг., так как его прикрывает сверху слой строительства 1185—1189 гг. (рис. 58, 5—7) ⁴⁹. Следовательно, эта пристройка не служила коробкой для лестницы на хоры, а была в своей нижней части свободным помещением.

Параллельно стене собора 1158—1160 гг. на расстоянии 1,5 м от северной стены галереи шел третий фундамент, сложенный в той же технике из булыжника насухо.

~ 165 ~

58. Успенский собор. Профиль раскопа в северном нефе (по А. В. Столетову).

1 — песчаная подсыпка под чугунный пол; 2 обломки штукатурки с фресками; 3 — насыпной грунт; 4 — кирпичный пол и подготовка под него; 5 — подготовка пола 1189 г.; 6 — прослойка песка и глины; 7 — подготовка пола 1158—1160 гг., сохранившаяся в границах поперечных фундаментов; 8 — насыпной грунт; 9 — строительный мусор; 10 — известковая проливка; 11— бутовая кладка фундамента насухо (цифры в кругах — метровые отметки наблюдений к плану на рис. 47).

Он связан с описанными поперечными фундаментами (см. рис. 47). Его западный конец несколько выступает за линию западного фасада собора, восточный же конец находится против края третьей с запада пилястры. Иными словами, этот фундамент равен по длине двум западным членениям собора. Глубина заложения этого фундамента больше, чем у поперечных, — более 1,75 м от уровня современного пола ⁵⁰. На участке между описанным фундаментом и стеной собора, видимо, не было плиточного пола. Правда, здесь слой нарушен погребениями, которые могли уничтожить остатки полов; в щебне же встречались и плитки, и куски известковой основы пола, которые могли происходить из смежных участков.

Далее, против центрального нефа собора был обнаружен исполненный в той же технике фундамент северо-западной части притвора, легко реконструируемого в плане целиком. Этот фундамент перекрывался слоем известковой подготовки под полы галереи 1185—1189 гг.⁵¹ Это открытие подтвердило свидетельство «Сказания о чудесах Владимирской иконы», где рассказывается, как некий владимирец, одержимый «огненною болезнию», пришел в Успенский собор и здесь с ним случился обморок — «и мнеша яко лихою болезнию пался есть, извлекоша и в притвор» ⁵². До сих пор это указание представлялось неясным или ошибочным ⁵³. Фундаменты притвора у́же северного продольного фундамента. Последний принадлежал особой постройке, не связанной с притвором, но одновременной с ним.

При разборке и ремонте крестового свода северного перехода, проводившихся под наблюдением проф. Н. П. Сычева, были найдены два фрагмента тесаного белого камня со следами фресковой росписи. Особенно существенен найденный в составе старой кладки свода третий обломок туфового камня, также с фресковым фрагментом. Он представляет часть миниатюрной женской головки в покрывале-повое; никаких намеков на нимб нет, следовательно, это не святая; сзади, видимо, фон

~ 166 ~

в виде завес. Размеры головки (14,5×6 см) показывают, что роспись была рассчитана на рассмотрение вблизи и что она помещалась в очень небольшом или узком помещении. Н. П. Сычев предполагает, что этот фрагмент мог принадлежать к росписи лестницы, вводившей на хоры андреевского собора, украшенной, в подражание башням киевской Софии, фресками ⁵⁴. Следовательно, эта башня или вообще пристройка для входа на хоры была отломана в 1185—1189 гг.

Таковы новые данные, которые не столько решают вопрос о ходе на хоры, сколько ставят новые, еще более трудные вопросы.

Что касается северного притвора, то можно думать, что он был не один и ему отвечали подобные же притворы с юга и запада.

Как же можно объяснить остальные фундаменты в северной галерее?

Маленькое, почти квадратное помещение, очерченное поперечными фундаментами и выстланное майоликовыми плитками, было явно закрытым; оно, видимо, представляло собой нижний переход из собора в смежное здание, от которого нам известен лишь его южный фундамент, равный двум фасадным делениям собора, т. е. примерно 9 м. Не было ли это здание «владычными сенями», о которых говорит летопись, т. е. епископским домом? Он мог иметь квадратный план, как все известные нам древнейшие палаты (Грановитые в Новгороде и Москве, дворец в Угличе) и был, без сомнения, двухэтажным. Второй этаж мог соединяться непосредственно с хорами собора через второй ярус примыкавшей к фасаду собора пристройки-перехода. Как выглядел этот переход внешне, был ли он ничем не выделенной частью комплекса или имел шатровое покрытие — мы не знаем.

К сожалению, все эти соображения останутся без подтверждения, так как проверить их археологическим путем нельзя: с севера к Успенскому собору примыкает теплый Георгиевский собор, причем в части, ближайшей к северной стене галереи —

~ 167 ~

60. Успенский собор. Схема плана собора 1158—1160 гг.

в юго-западном углу нового здания, — помещалась отопительная база калорифера, значительно углубленная (до 2 м) в землю.

Что касается южного входа на хоры — «терема» летописного текста, то здесь, кроме этого указания летописи, мы ничем не располагаем. Приведенные выше изобразительные источники, подчеркивающие симметричную двухбашенность храма, поддерживают предположение, что и с южной стороны был комплекс пристроек, связанный с ходом на хоры. Схема предполагаемого плана собора 1158—1160 гг. дана на рис. 60. Возможно, что связанные с ней вопросы останутся открытыми навсегда. Наша попытка вскрыть симметричные северные участки у первого и второго пилонов южного фасада собора обнаружила, что кирпичный канал старого калорифера подходит здесь вплотную, а участок у противоположной южной стены галереи занят склепом экзарха Грузии Сергия. Кроме того, здесь же в конце XIII в. был встроен кирпичный придел Пантелеймона (о нем — ниже, в гл. XXIII).

Таким образом, устройство входа на хоры Успенского собора 1158—1160 гг. было разрешено своеобразным, индивидуальным путем. Как можно судить по остаткам северных пристроек, переход к хорам вел непосредственно из второго этажа «владычных сеней», благодаря чему отпадала необходимость в сооружении специальной лестничной башни.

Теперь мы можем обратиться к характеристике внешнего облика Успенского собора.

3

Сохранившиеся части стен андреевского Успенского собора в сочетании с данными летописей и собранными в музеях фрагментами позволяют с известной вероятностью представить себе наружное убранство памятника в его первоначальном виде.

Цоколь собора является еще простым отливом и лишен какой-либо профилировки, напоминая о суровых формах построек Юрия ⁵⁵. Пилястры имеют сравнительно неразвитую форму — это однообломная лопатка с полуколонной; профиль выше

~ 169 ~

аркатурно-колончатого пояса и отлива над ним усложняется валиком. Такие же лопатки помещены на углах собора. Последние еще не прикрыты трёхчетвертными колоннами; обнаженные углы дают остро почувствовать прямоугольник плана и рёбра основного объема храма. Это особенно резко сказывалось на восточной стороне, где соединение апсид с храмом выступало так же просто и несколько грубовато, как в Кидекше или Переславском соборе.

В собор вели три входа — с севера, запада и юга, расположенных по осям центральных нефов и ныне исчезнувших в результате реконструкции 1185—1189 гг.⁵⁶ Можно не сомневаться (судя по Боголюбовскому собору), что обработка входов резко отличалась от сухих прямоугольных форм входов храмов Юрия. Это были вполне развитые перспективные порталы с разработанным профилем косяка, резными капителями и архивольтами. По словам летописи, князь Андрей «двери же церковные трое золотом устрои». Возможно, что это была оковка косяков портала золоченой медью, как в Боголюбовском соборе (см. ниже рис. 95), или же в порталах были поставлены «златые врата» типа врат Суздальского собора.

Аркатурно-колончатый пояс, фрагментарно сохранившийся на северном, западном и южном фасадах (рис. 50, 51, 57 и 61), развертывается в плоскости лопаток. Над аркатурой идет лента поребрика; капители колонок имеют типичную форму романской Würfelkapitel, заменяющую здесь обычную для позднейших памятников лиственную капитель. Стройные колонки чрезвычайно изящных пропорций опираются на клинчатые консоли. Следует отметить, что не все колонки одинаковы: наряду с легкими, утончающимися кверху, есть колонки грузные и несколько неуклюжие, равной толщины (например, в центральном прясле западного фасада), что, может быть, говорит о позднейшей починке пояса. Ритм колончатого пояса медлителен и плавен, пролеты его арок широки. В промежутках между колонками помещены небольшие окна нижнего яруса с простыми, непрофилированными откосами.

Реставрационные работы 1918 г. показали, что пояс был украшен фресковой росписью (см. рис. 61). В участке северного фасада, смежном с площадкой-переходом, были открыты помещенные между колонками фигуры пророков в рост; над щелевидным окном были изображены два синих павлина; их пышные хвосты и, ниже, орнаментальные ленты опускались по сторонам окна. Эти фресковые изображения являлись как бы прообразом позднейшей скульптурной декорации пояса. Сами же колонки, как показали те же реставрационные работы, были вызолочены, подтверждая слова летописи, что Андрей «пояс златом устрои» ⁵⁷. Такой же пояс украшал, несомненно, и верх апсид (здесь он, может быть, не был расписан), поверхность которых, столь суровая в постройках Юрия, здесь, судя по собору в Боголюбове, была оживлена тонкими тягами-полуколонками. Благодаря медленному ритму колонок и — особенно — фресковой росписи пояс создавал ясную и сильно подчеркнутую горизонталь, в которой вертикали колонок почти не ощущались.

Высокие окна верхнего яруса над поясом были украшены по краю проема изящным и скромным профилем (см. рис. 56).

Вопрос о наличии и размещении в верхней половине фасадов собора резных камней не ставился исследователями, но они, несомненно, были. Поэтому необходимо собрать все данные, которые могут помочь разрешению этого вопроса.

~ 170 ~

61. Успенский собор. Деталь северного фасада собора 1158—1160 гг.

62. Успенский собор. «Три отрока в пещи» (схема по И. О. Карабутову).

Как мы видели выше, при реконструкции собора после пожара 1185 г. были вынуты значительные части его стен. При этом проемы в их верхних частях были сделаны лишь по осям центральных нефов. Следовательно, в поисках резных камней, принадлежащих фасадам андреевского собора, мы имеем возможность в первую очередь найти рельефы, происходящие из этих центральных делений фасадов, изъятых при проломе стен и перекладке стены над новыми арками. Рельефы же остальных членений фасада были, вероятнее всего, сбиты при превращении их во внутренние части нового здания.

При изучении собора в его существующем виде прежде всего бросается в глаза, что фасады всеволодовых галерей характеризуются большой сдержанностью их убранства резным камнем. Это не результат каких-либо разрушений или ремонтов, но изначальное качество фасадов ⁵⁸. Рельефы довольно случайно расположены на стенах. По углам оконных проемов северного и южного фасадов (при этом не везде) помещены звериные и женские маски. В среднем делении северного фасада, в закомаре находится единственная уцелевшая композиция — «Три отрока в пещи» с погрудным изображением Спаса над ними (рис. 62 и 63); судя по остатку какого-то незавершенного орнамента (листа?) на правом камне, можно полагать, что композиция включала еще несколько резных камней.

~ 172 ~

63. Успенский собор. «Три отрока в пещи». Деталь (эстампаж).

В колончатом поясе мы наблюдаем очень пестрое сочетание форм консолей: часть из них — резные, фигурные, близкие консолям Дмитриевского собора, т. е. сделанные уже мастерами Всеволода; другие — клинчатые, тождественные консолям пояса андреевского собора и явно происходящие из его разрушенных при проеме стен частей.

Возникает предположение, что и резные камни, столь случайно и бедно украшающие фасады галерей, также происходят со стен собора 1158—1160 гг. Эта мысль подкрепляется тем, что в кладку всеволодовых галерей были также пущены отдельные камни со следами сбитых рельефов. В. Доброхотов указывал, что он видел такие камни в кладке цоколя новой алтарной части ⁵⁹. На южном фасаде галерей сохранилось 8 камней со сбитой резьбой. Их было, вероятно, больше, так как во время реставрации 1888—1891 гг. поверхность фасадов собора почти на три четверти была переложена заново (см. ниже рис. 161), причем камни со следами резьбы могли остаться незамеченными ⁶⁰.

Упомянутые 8 камней со срубленными рельефами в двух западных членениях южного фасада позволяют установить их содержание. Здесь прежде всего отчетливо

~ 173 ~

64. Успенский собор. Сбитые рельефы южной стены. «Вознесение Александра Македонского».

выделяется составная композиция — «Вознесение Александра Македонского» ⁶¹, размещенная на 3 камнях большого размера (в два раза бо́льших, чем нормальный ряд кладки; рис. 64). Средний камень не вмещает всего изображения — нет корзины, в которой сидит Александр; нужно, следовательно, дополнить один камень снизу. Следующий смежный камень, также несколько превосходящий по вышине нормальный ряд кладки, был занят изображением льва, идущего вправо, с головой, повернутой на зрителя, и загнутым над спиной хвостом с листовидным концом.

Следующие четыре камня у юго-западного угла фасада также разномерны. Два камня справа — почти одинаковой величины; по высоте они несколько менее двух нормальных рядов кладки (рис. 65). На крайнем прекрасно сохранилась чешуйчатая резьба, схематично изображающая волны, в которые погружены по грудь маленькие обнаженные людские фигурки по пять в ряд; на этом камне их умещается двадцать.

Соседний слева камень также сохранил следы чешуйчатой резьбы и, следовательно, является продолжением первого, так что его нужно дополнить также двадцатью фигурками. Таким образом, получаем композицию, расположенную на двух камнях

~ 174 ~

65. Успенский собор. Сбитые рельефы южной стены. «Сорок мучеников севастийских».

и изображающую 40 людей, погруженных в воду. Это, очевидно, «40 мучеников севастийских» ⁶².

Два последних сбитых рельефа, также на крупных блоках камня, почти не поддаются восстановлению; это, скорее всего, отдельные фигуры зверей или птиц.

Как видим, все описанные камни со сколотой резьбой больше тесаного камня всеволодовых галерей. Точно так же и рельеф северного фасада «Три отрока в пещи» с изображением Спаса над ним высечен на камнях, отличающихся по размерам от блоков всеволодовой кладки и не кратных им⁶³. Следовательно, эти рельефы не принадлежат строительству Всеволода; они являются рельефами старого собора и попали на фасады галерей оттуда. Стиль северного рельефа не противоречит сказанному: лица отроков характеризуются «параболическим» профилем, который мы находим и в рельефах Покрова на Нерли. Д. В. Айналов указывал, что по стилю резьба всеволодовых галерей ближе резьбе андреевского собора ⁶⁴.

Было высказано предположение, что рельеф «Три отрока в пещи», помещенный на стене, обращенной к городу, был сделан в память о постигшем город и собор пожаре 1185 г., т. е. появился лишь в обстройке Всеволода⁶⁵. Возможно, однако,

~ 175 ~

66. Успенский собор. Львиные маски на стенах собора.

и иное предположение. Собор Андрея достраивался в 1160 г., когда сгорел Ростовский собор, восстановленный затем Андреем (см. гл. V и XVII); вполне вероятно, что на стенах Владимирского храма, перенимавшего у Ростовского его кафедральные права, могло появиться символическое отражение этого события. В то же время эта композиция могла играть роль своего рода «оберега» нового собора от «огненного запаления». Возможно, что и в нем она помещалась над окном в закомаре центрального деления северного фасада, обращенного к городу. Две другие большие композиции, по-видимому, также помещались в закомарах средних нефов. «Вознесение Александра Македонского» могло занимать среднюю закомару западного фасада, а «40 мучеников севастийских» — среднюю закомару южной стены.

Фасады всеволодовых галерей украшены хорошо сохранившимися резными звериными и женскими масками. Но их размещение по углам оконных проемов очень случайно и непоследовательно: на северном фасаде их шесть, размещенных попарно по сторонам трех окон в верхней части ⁶⁶; на западном фасаде их нет вовсе ⁶⁷, а на южном — их восемь, размещенных по четыре вверху и внизу двух окон двух западных членений фасада ⁶⁸. Всего девять масок женских и пять — львиных.

В распоряжении Всеволода были резчики, создавшие сотни резных камней для убранства Дмитриевского собора; следовательно, эта скупость и случайность убранства объясняется не недостатком скульпторов. Также она не связана с какими-либо позднейшими разрушениями; маски сохранились, в частности, там, где они могли и быть легче всего повреждены, например, — в местах пристройки контрфорсов

~ 176 ~

67. Успенский собор. Женские маски (ГИМ).

XVIII в. Тщательное обследование И. О. Карабутовым мест около окон, где, казалось бы, должны были быть симметрично поставленные маски, не обнаружило никаких следов их существования. На эту черту всеволодова собора было обращено особое внимание при реставрации 1888—1891 гг.⁶⁹ Можно, следовательно, и в отношении масок предположить, что они представляют собой рельефы, перенесенные при Всеволоде со стен андреевского собора на фасады нового здания, причем их поставили столько, сколько было, а новых, парных к ним, не доделывали. Важно отметить, что, по наблюдению И. О. Карабутова, белый камень андреевского собора более мягок и пригоден для резьбы, нежели камень всеволодовых обстроек ⁷⁰.

Для изложенного предположения очень существен также состав масок: пять из них львиные (рис. 66), девять — женские со спускающимися по сторонам косами, близко напоминающие подобные маски на фасадах Покрова на Нерли (см. ниже рис. 130), а также найденные при раскопках Боголюбовского собора (см. ниже рис. 97). Один из сбитых рельефов южной стены всеволодовых галерей, изображавший идущего льва, также близок резным львам из закомарной композиции с Давидом в Покрове на Нерли (см. ниже рис. 130). Сказанное убеждает в том, что резные маски всеволодовых галерей, как и три большие композиции, принадлежат к резному убранству андреевского собора. Сохранилось, кроме того, несколько резных камней, находящихся в музейных собраниях ⁷¹.

Во Владимирском музее, вместе с двумя капителями фасадных полуколонн, хранится камень с изображением львиной головы. Рельеф расположен на квадратной стороне известнякового блока; по размерам (44 × 44 × 31 см) и технике он совпадает с рассмотренными ранее масками на фасадах собора. Впервые издавший

~ 177 ~

68. Успенский собор. Капитель (ГИМ).

этот рельеф А. И. Некрасов справедливо отнес его к убранству андреевского собора ⁷². Им же был издан резной камень из собрания ГТГ с изображением женской маски ⁷³. Рельеф расположен на блоке почти кубической формы (40 × 44 × 43 см) и находит ближайшую аналогию в одной из масок северного фасада всеволодовой галереи⁷⁴.

А. И. Некрасов относил ее также к андреевскому собору. Однако это не подлинная маска, а копия, сделанная при реставрации и не пущенная в дело. Камень — сероватый известняк — тождествен материалу большинства восстановленных в 80-х годах рельефов; поверхность фона и рельефа отделана до неприятной сухости, чего нет в подлинных резных камнях.

Особый интерес представляет коллекция резных камней Успенского собора, хранящаяся в ГИМ, куда она попала после его реставрации в 1891 г. К сожалению, описи фрагментов с указанием места их находки не было составлено, и мы лишены возможности точно установить, откуда они происходят. Печатные каталоги ГИМ согласно удостоверяют, что все эти фрагменты — из Успенского собора ⁷⁵. Большинство камней изъято, очевидно, из контрфорсов, построенных стольником Племянниковым в 1708 г. по углам собора ⁷⁶ и разобранных в 1890 г.: «При разборке камней [контрфорсов] оказалось, что нижние ряды их были сложены из остатков и обломков древних частей храма. Здесь были найдены части оконных откосов с резьбой, части разукрашенных каменных желобов, баз от колонн и другие обломки» ⁷⁷. А. Виноградов указывает, что в основании юго-западного контрфорса были встречены части оконных косяков с профилем и отдельные стенные камни без резьбы ⁷⁸. У нас нет возможности точного приурочения фрагментов также потому, что мы не знаем пока, когда исчезли древние пристройки собора — терем и владычные сени, к которым может относиться часть резных камней коллекции ГИМ.

В данном месте нашего исследования нас интересуют прежде всего три камня с женскими масками, несомненно принадлежащие самому собору. Они не были в числе резных камней, найденных при сломке контрфорсов, — об этом нет никаких указаний. Видимо, это рельефы, изъятые из стен всеволодовых галерей при реставрации 1888—1891 гг. и замененные новыми копиями. Действительно, эти рельефы

~ 178 ~

69. Успенский собор. Капитель (ВОКМ).

сильно потрескались и обкололись (рис. 67). Из чертежей И. О. Карабутова видно, что замене подверглись шесть женских масок; к ним и следует отнести три рельефа ГИМ.

Первая маска (см. рис. 67, а) ⁷⁹ с обколотой верхней частью выполнена в довольно высоком (10 см) рельефе. Продолговатое лицо с маленькими губами и тонким носом нежно и плавно моделировано. Иконографической особенностью изображения является гладкая прическа с двумя косами, опускающимися по сторонам орнаментальных лент под подбородком, передающих, видимо, кайму ворота одежды. Рельеф расположен идеально точно на почти квадратной поверхности блока (37 × 35 × 28 см).

Вторая маска ⁸⁰ сильно повреждена, лицо почти стерто. Но и при этом можно с уверенностью говорить, что данный рельеф воспроизводит ту же схему, как и первый,

~ 179 ~

70. Успенский собор. Фрагмент водомета (ГИМ).

однако отличается от него посредственным исполнением. Овал лица тяжел и равномерно припухл. Размещение маски на квадратном (38×38 см) поле блока не совсем точное.

Наконец, третья маска (см. рис. 67, б) представляет иной тип лица — приплюснутого, как бы пятиугольной формы, с острым подбородком, огромными глазами и беспокойными локонами прически, опускающимися по сторонам головы. Она несколько напоминает маску из ГТГ и по своей плоскостной манере — черты лица и глаза даны не в свободном рельефе, а путем углубления общей плоскости лика. Копия ГТГ дает представление об очень совершенном «образце» рассматриваемой маски. Однако последняя далека от мастерства оригинала. Маска посажена в точном квадрате блока (38 ×38 см) косо; попытка следовать своеобразной и четкой плоскостной манере «образца» очень наивна, и грубоватая плоскостность лика напоминает скорее архаическую манеру знаменитого «Акулинского идола» в собрании ГИМ.

Таковы маски, хранящиеся в музеях. Три маски ГИМ являются поврежденными подлинниками, изъятыми из стен всеволодовых галерей и замененными новыми ко-

~ 180 ~

71. Успенский собор. Фрагменты водометов (ГИМ).

пиями. Маска ГТГ представляет хорошую, но не использованную реставраторами копию. Только львиная маска Владимирского музея, несомненно, подлинная; она увеличивает количество масок, сохранившихся в натуре на стенах Успенского собора.

Напомним, что, по наиболее вероятному предположению, уцелевшие в целом или сбитом виде резные камни могут происходить из средних делений фасадов старого собора, прорезанных новыми проемами почти до сводов. Всего имеются: девять женских и шесть львиных масок, три большие композиции, фигура идущего льва и два неопределенных изображения зверя или птицы. Учитывая, что Успенский собор 1158—1160 гг. — современник дворцового Боголюбовского собора и предшественник церкви Покрова на Нерли — построек, теснейшим образом связанных в единую стилистическую группу, а также то, что по набору и типам маски Успенского собора сближаются с масками в названных памятниках, — мы можем реконструировать декоративную систему фасадов Успенского собора по аналогии с Покровом на Нерли. В отличие от последнего, место фигуры библейского царя Давида в центре закомары занимала сюжетная композиция на нескольких камнях, расположенная по оси закомары над окном. Возможно, что по сторонам этих центральных изображений были помещены, как в Покрове на Нерли, вверху симметричные фигуры двух птиц, а внизу — двух львов. Ниже, над окном, располагались в ряд три женских маски; их было девять — по три на каждую из трех средних закомар. По сторонам арки оконного проема было поставлено по одной львиной маске: их всего шесть (пять — на стенах всеволодовых галерей и один рельеф Владимирского музея), т. е. по два на каждую из трех средних закомар. Так, на наш взгляд, восстанавливается резной убор центральных частей фасадов андреевского собора. Сходство его композиции

~ 181 ~

72. Успенский собор. Водомет (реконструкция Б. А. Огнева).

с композицией Покрова на Нерли позволяет думать, что боковые членения фасадов собора были украшены рельефами в той же системе (см. рис. 59).

Полуколонны лопаток собора увенчаны лиственными капителями. Из них к моменту реставрации 1888—1891 гг. сохранилась (и то в изуродованном виде) лишь одна — на северо-западном углу; остальные были заменены достаточно точными новыми копиями ⁸¹. Зодчие избрали тип, несколько напоминающий коринфскую капитель. Судя по сохранившимся фрагментам (рис. 68 и 69), резьба капителей характеризуется высоким мастерством. Выполненные в безупречной, артистической технике листы сочны и мясисты; их закрученные концы сильно выступают из тела капители, создавая резкую и контрастную игру светотени.

Над капителями, — может быть, опираясь на них, — лежали сильно выступающие вперед белокаменные желоба-водометы. Сохранившиеся в коллекции ГИМ обломки этих водометов украшены резьбой ⁸². На одном (рис. 70) снизу и на бортах развернут очень четкий растительный орнамент ⁸³; второй сохранил изображение звериной лапы (рис. 71) и, несомненно, имел покрывавшую лоток верхнюю часть, представлявшую, видимо, трехмерную фигуру самого зверя. Полной уверенности в принадлежности данного фрагмента андреевскому собору у нас нет, тем более что водомет со звериной лапой очень похож на изданный Н. А. Артлебеном водомет, происходящий якобы из собора Рождественского монастыря⁸⁴. В коллекции ГИМ есть примечательный фрагмент — задняя часть от фигуры какого-то зверя (рис. 71). Скульптор прекрасно передал его поджарое тело, бедра, обработанные характерными спиральными штрихами, крылообразный гребень на спине, видимо, представляющий вставшую дыбом шерсть; хвост, очевидно, загибался влево и был продет под левую ногу. Это была фигура хищника. Ее размеры невелики: диаметр туловища — 10 см, бедра — 12 см, общая толщина фигуры — 15 см. Возможно, что эта скульптура является фрагментом белокаменного водомета, украшенного звериной фигурой. Голову подобного зверя, оседлавшего водомет, мы увидим ниже в Боголюбовском замке (см. ниже рис. 98, в) ⁸⁵. В этом виде водометы

~ 182 ~

73. Успенский собор. Неопределенные фрагменты

74. Успенский собор. Фрагмент оковки барабана золоченой медью (ВОКМ).

напоминали гаргули средневековой архитектуры Запада (рис. 72). Судя по следам гвоздей и патине, водометы были окованы золоченой медью.

Остаются под сомнением в отношении принадлежности самому Успенскому собору некоторые фрагменты резных камней собрания ГИМ (рис. 73)⁸⁶.

Фасады собора завершались закомарами; их арки по направлению к замку уширялись, приобретая более легкие, слегка овоидальные очертания ⁸⁷. Б. А. Огневым доказано, что закомары имели еще один ряд кладки, зажимавшей блоки водометов в ендовах закомар ⁸⁸.

Не раз цитированный выше текст летописи об украшении Успенского собора князем Андреем сообщает о постановке по краям закомар разнообразных украшений: «И комары позолоти..., и изовну церкви и по комарам же поткы золоты и кубкы и ветрила золотом устроена постави и по комарам около» ⁸⁹. Речь идет, очевидно, об украшении закомар фигурами птиц, — может быть, грифонов и птиц («поткы»), — фиалами («кубкы») и флюгерами («ветрила») ⁹⁰. Скорее всего, это были изображения вырезные — из листовой позолоченной меди, аналогичные по технике древним крестам собора, изготовленным уже при Всеволоде (см. ниже рис. 224). Эти детали убранства предполагалось восстановить при реставрации собора 1888—1891 гг.: «Тут же рассматривались проекты различных внешних украшений собора, предположенных строителями, в виде крестов, ваз, птиц, различных фигур и т. п. и все эти проекты, как не соответствующие стилю собора и не могущие быть воспроизведены в тех видах и формах, о которых свидетельствует древний летописец, были единогласно отвергнуты» ⁹¹. Возможно, что «ветрила», т. е. флюгера, бы-

~ 184 ~

ли трехмерными, кованными из той же меди изображениями птиц, вращавшимися на стержне, подобными фигуре голубя на кресте Дмитриевского собора (см. ниже рис. 226). Эти прорезные позолоченные украшения по краям закомар играли весьма существенную роль в образе здания — масса стены как бы расчленялась и таяла в воздухе «золотыми» излучениями.

Над полукружиями закомар поднимался на невысоком прямоугольном постаменте 12-оконный барабан главы. Полуколонки 24-пролетной аркатуры, обрамляющие узкие щелевидные окна, были увенчаны лиственными капителями того же типа, что на пилястрах, также исполненными пластической сочности. Из 24 капителей барабана подлинных сохранилось только семь ⁹². Городчатый поясок, известный еще в постройках Юрия Долгорукого, здесь представляет лишь элемент развитого карниза барабана, завершенного цепочкой арочек, из которых вырастает плавный шлем «золотой» главы. Сделанные при реставрации 1888—1891гг. чертежи фиксируют большое количество вбитых в швы кладки барабана гвоздей, под шляпками которых местами уцелели кусочки позолоченной меди или следы медной патины ⁹³. Прослеживая их расположение, мы можем достаточно точно реконструировать внешнюю обработку барабана. Золоченой медью были обиты простенки между окнами; на этом «золотом» фоне четко выступали белоснежные стволы тонких полуколонок с лиственными кронами их капителей. Поле между аркатурой и городчатым поясом было также выстлано золоченым металлом.

Во Владимирском музее хранятся части медной оковки промежутков между зубцами городчатого пояса. Эти зубчатые листы золоченой меди (длиной 59 см и высотой 36 см; рис. 74) склепаны из отдельных обрезков металла, видимо, отходов от других изделий; зубцы очень неровны и вырублены небрежно, очевидно, с расчетом на большую высоту их расположения. А. Виноградов сообщает, что при реставрации собора «на покрытие средней главы употреблена была в дополнение и та позлащенная медь, которой был обложен самый трибун». При этом среди старых листов «достаточно оказалось листов с фистонами [зубцами]. По наложении сих листов под белокаменные на трибуне фистоны можно было ясно видеть, что они именно были на тех местах, прибитые гвоздями, доселе сохранившимися в белокаменной стене. Под шляпками некоторых из гвоздей оказывались остатки и самой позлащенной меди, оторвавшиеся от листов, при отнятии их от стен трибуна» ⁹⁴. У венчающих барабан арочек, судя по угловым главам (украшенным уже при Всеволоде в подражание обработке барабана старого собора) ⁹⁵, медью были окованы впадины, так что их белый контур читался как ажурный орнамент на «золотом» поле. Были отмечены и следы фресковой росписи на камнях барабана ⁹⁶.

Таким образом, наше обычное представление о белокаменном храме, сверкающем под лучами солнца ослепительной белизной своих стен, подчеркнутой игрой теней от архитектурных и скульптурных деталей, сменяется не менее ярким и своеобразным первоначальным обликом Успенского собора. Его мощное тело охватывает цветная полоса росписи пояса, на фоне которой играют золотом стволы колонок. Оковка «золотой» медью косяков порталов, водометов, барабана, мерцающее золотом кружево прорезных украшений на закомарах — все это поражало воображение

~ 185 ~

современников своей необычайной роскошью и силой художественного эффекта, так что автор повести о кончине Боголюбского не нашел другого сравнения для Успенского собора, как легендарный храм Соломона — символ непревзойденного в сознании средневекового человека архитектурного совершенства.

Лучшее и крупнейшее здание города — Успенский собор стал центром формирующегося в дальнейшем архитектурного ансамбля столицы и особенно его южного «фасада», обращенного к Клязьме, заречным поймам и лесам, откуда шла к Владимиру дорога из Мурома. С этой стороны, еще издалека взгляду открывалась величественная панорама владимирских высот. Собор увенчивал и завершал их, словно огромный бело-золотой кристалл, порожденный самой землей, ее силой. Нечто сказочное и эпическое было в этой связи собора с широким богатырским ландшафтом, в вознесенности здания. Современники по достоинству оценили эту сторону нового собора, создав легенды о «явлении» собора «на воздусе», как проявление новою «чуда» богородицы⁹⁷. Почвой этих легенд была реальность. В ранние часы рассвета, когда владимирские холмы тонут в призрачном море поднимающегося тумана, можно видеть захватывающее воображение и теперь зрелище, как пламенеющий в красных лучах восходящего солнца собор как бы отделяется от земли и плывет на зыбких, колеблющихся облаках. Слитая с природой созданная зодчими красота уподоблялась в сознании средневекового человека чуду . . .

~ 186 ~

С Вашими замечаниями и предложениями можно зайти в Трактиръ или направить их по электронной почте.
Буду рад вашим откликам!